Алчность и слава Уолл-Стрит - Стюарт Джеймс

Партнеры Cahill Gordon и адвокат Флойд Абрамс, знаменитый своим участием в делах с обращением к Первой поправке[98], присоединились к Кёрнину, сообщив Лаймену, что им не удастся убедить никакого судью наложить запрет на книгу. Лаймен сорвался на крик, пригрозив сказать Джозефу, что Cahill «не поддерживает Милкена и Drexel». Оппоненты Лаймена, однако, стояли на своем. «Если мы этого хотим, мы должны этого добиться», – сказал Лаймен, сославшись на то, что желания Милкена должны ставиться во главу угла.

Кёрнин сказал Джозефу, что, по его мнению, такой иск не принесет Drexel ничего, кроме вреда. Джозеф согласился. Он считал эту идею верхом абсурда, еще одним примером того, что Лаймен ставит интересы Милкена выше интересов Drexel. Джозеф обнаружил, что после всего того, что было сказано и сделано, Милкен и его адвокаты не стремятся подавать иск по собственной инициативе. Лаймен был для этого слишком умен.

В итоге кампания оказалась неэффективной. «Бал хищников» был издан точно в намеченный срок. Рецензенты были озадачены; проверки опровержений – не их поле деятельности. К тому же опровержения Милкена были, по первому впечатлению, в большинстве своем неубедительны. Кампания принесла книге огромную известность еще до ее публикации; так, в «Уолл-стрит джорнэл» ей была посвящена статья на первой полосе.

Эдвард Беннетт Уильямс, предупреждая обвинителей, что он не доживет до конца предварительного следствия по делу Милкена, понимал, что он, вероятно, начинает последний раунд своего заведомо проигрышного поединка с раком. Роберт Литт узнал, что Уильямс серьезно болен, когда незадолго до одной из их совместных явок в КЦББ Уильямс обратился к нему и сказал: «Вести переговоры, должно быть, придется тебе». Литт был захвачен врасплох. Прежде Уильямс всегда брал переговоры на себя. В день явки Уильямс еле шел по коридору КЦББ.

В начале 1988 года Уильямс попросил Винсента Фуллера, талантливого партнера в Williams&CoimoHy, начать приобщаться к делу Милкена. Но Фуллер и Милкен, судя по всему, так никогда и не достигли взаимопонимания. Милкен благоговел перед Уильямсом и считал, что заменить его не способен никто. Когда болезнь Уильямса стала прогрессировать, Лаймен, Флюменбаум и другие адвокаты из Paul, Weiss быстро оттеснили в сторону своих коллег из Williams&CoimoHy. Уильямс больше не мог оказывать на Милкена сколько-нибудь заметное влияние.

Уильямс до некоторой степени вновь сплотился с Милкеном на слушаниях в конгрессе, хотя было очевидно, что ему, бледному и напряженному, это стоит немалых усилий. Это стало его последним появлением на публике от имени Милкена. Четыре месяца спустя, 13 августа, он умер. Милкен прилетел в Вашингтон. На похоронах он рыдал, закрыв лицо ладонями.

На первой неделе августа 1988 года Брюс Бэрд и его подчиненные вызвали в свой офис Лайзу Джонс и ее нового адвоката Брайана О'Нила. Не теряя времени, они включили магнитофон и наблюдали за реакцией Джонс и ее адвоката, которые впервые слушали запись того, как она согласовывает незаконные сделки с Хейлом из Princeton-Newport. Джонс побледнела.

После встречи О'Нил поспешно составил уведомительное письмо обвинению; прослушивание пленки «освежило» память Джонс. Защищенная иммунитетом, она была готова признать свое участие в сделках и обсуждение их с Хейлом. На обвинителей это не произвело никакого впечатления. Поразительно, но Джонс по-прежнему отказывалась сознаться в чем-либо, кроме того, что было на пленке. Сотрудники прокуратуры не сомневались, что она лгала прежде и продолжает лгать теперь. Они справедливо видели в лжесвидетельстве серьезное преступление, подрывающее отправление правосудия. Требовалось принять адекватные меры, и, несмотря на молодость Джонс, ее прежнюю тяжелую жизнь и сравнительно низкое служебное положение в Drexel, ее иммунитет был аннулирован.

Тем временем обвинители усиливали давление на Princeton-Newport. Бэрд сообщил фирме, что прокуратура готова ходатайствовать перед большим жюри о предъявлении ей обвинения на основании RICO. Этот закон впервые собирались применить против должностных лиц фирмы, занимающейся ценными бумагами.

RICO был самым грозным оружием, которое государственное обвинение могло пустить в ход в этом деле. Принятый в 1970 году для борьбы с организованной преступностью и подпольной торговлей наркотиками, закон гласит, что любого человека или организацию, совершивших одно или ряд связанных тяжких уголовных преступлений, подпадающих под категорию организованная преступная деятельность», можно привлечь к уголовной ответственности по соответствующему обвинению. Закон предусматривает суровые наказания, включая тюремное заключение сроком до 20 лет и конфискацию имущества и доходов, полученных незаконным путем. RICO имеет аналог в гражданском законодательстве, позволяющий частным лицам предъявлять иск о возмещении убытков в тройном размере.

Несмотря на возможные катастрофические последствия для Princeton-Newport, угроза предъявления обвинения на основании RICO на потенциальных обвиняемых практически не подействовала. Компания была лишь оболочкой, одной из многочисленных взаимозависимых организаций; ее активы можно было просто перевести, и Princeton-Newport прекратила бы свое существование. Джеймс Риган по-прежнему вел себя вызывающе; его адвокат Теодор Уэллс настаивал на невиновности своего клиента и его решимости бороться с государственным обвинением и охарактеризовал сообщение о возможном применении RICO как «запугивание». «Представляется очевидным, что мистера Ригана используют как пешку в шахматной партии, разыгрываемой с гораздо более серьезным противником», – заметил он.

В этом отношении Уэллс был прав. Хотя давление оказывалось непосредственно на Ригана и Princeton-Newport, угроза предъявления обвинения на основании RICO была адресована главным образом Drexel. Если уж такая небольшая фирма, как Princeton-Newport, столкнулась с возможностью применения RICO, то Drexel с ее гораздо большим объемом подозрительных сделок была еще более уязвимой.

Последние попытки достичь урегулирования оказались безрезультатными. 4 августа большое жюри вынесло вердикт о предании Лайзы Джонс суду по обвинению в лжесвидетельстве; Ригану, Зарзеки, другим начальникам Princeton Newport и Ньюбергу из Drexel было предъявлено обвинение в организованной уголовной деятельности. Первые обвинительные акты в длившемся два с половиной года правительственном расследовании были наконец вынесены: в войне, обещавшей стать затяжной, прозвучали первые выстрелы.

Бдительных наблюдателей из окружения Милкена сразу же встревожил тот факт, что среди обвиняемых по делу Princeton-Newport нет одного человека – Кэри Молташа.

Молташ, как и Ньюберг, «засветился» на пленках. В связи с этим он решительно заявил, что привлекать его не за что, ибо он всего лишь временно заменял Ньюберга в тот день, когда были записаны звонки; но никто не думал, что обвинители сочтут это убедительным. И действительно, всего за день до решения большого жюри Молташа известили, что он попал в число обвиняемых.

Это означало, что ему грозит обвинение по двум пунктам: в подпольных сделках с Princeton-Newport и в махинациях с Милкеном и Боски. Молташ, которого обвинители не зря считали одним из самых нестойких людей в окружении Милкена, уже колебался. Ранее в том году он явился в офис вашингтонского адвоката Рейда Уэйнгартена и изъявил желание нанять его вместо Чарльза Стилмена – адвоката, приглашенного им по совету команды защиты Милкена. Молташ выразил обеспокоенность тем, что Стилмен слишком близок к Милкену. Уэйнгартен попытался его отговорить. Он сказал, что знает Стилмена как выдающегося юриста, однако Молташ упорно стоял на своем: «Мне нужен независимый адвокат».

Уэйнгартен принял дело и был почти сразу же поражен надменностью адвокатов Милкена. Вскоре он начал переговоры с федеральной прокуратурой, но без особого успеха. Джулиани хотел, чтобы Молташ признал себя виновным в двух преступлениях. Тем не менее диалог оказался конструктивным. Накануне вынесения обвинительного акта по делу Princeton-Newport Уэйнгартену удалось убедить сотрудников прокуратуры отложить предъявление обвинения Молташу. Тот выражал готовность сотрудничать. Пойдя навстречу Молташу, обвинители могли оценить степень оказываемого им содействия и решить, нужно ли им признание вины. Подобная договоренность была в свое время достигнута с адвокатом Мурадяна. Отчасти из-за того, что обвинители доверяли Уэйнгартену, они решили уступить.