Поль Верлен - Пьер Птифис

А еще к нему приходили гости. Иностранцев, которых трудно было заподозрить в шпионаже, Эжени спокойно пускала на порог. Однажды в их доме вновь появился американец Мортон Фуллертон, которому Верлен когда-то написал: «I am divorced»[710]. Потом приехал Йейтс (тогда еще молодой, только начинающий карьеру поэт), затем издатель Хайнеманн и т. д…

Но наибольшую радость Верлену доставляли известия о подготовке сборника его избранных стихотворений, который Йорк Пауэлл и Бонье собирались издать у Лейна. Он не сомневался, что благодаря этой книге самая широкая публика, а не только узкий круг посвященных, узнает и по достоинству оценит его творчество по ту сторону Ла-Манша.

В конце апреля 1894 года у Верлена вновь образовался нарыв на левой ноге, и он подумал, что теперь навечно прикован к постели. Доктор Жюльен, к которому он обратился за помощью, срочно направил его в Сен-Луи, старейшую и самую большую парижскую клинику. Его поместили в корпус «Габриэль», палату номер 2 под наблюдение доктора Аллопо. На этот раз Поль расположился с комфортом в отдельной палате, еду ему приносили из дома, он мог в любое время принимать посетителей, то есть чувствовал себя «в больнице как дома». Однако стоило это немало: шесть франков в день.

Процедуры (чаще всего компресс) не мешали ему читать и писать, удобно расположившись в кресле. Библиотека в больнице была обширной и разнообразной, и Верлен охотно остался бы там до конца дней своих, тем более что Баррес намекнул, чтобы он не беспокоился насчет оплаты лечения после выписки. Таким образом, в перерывах между чтениями «Сладострастия» Сент-Бёва, Горация и серии «Монд иллюстре», которая напоминала ему о днях молодости, он и написал большую часть эпиграмм, скорее дружеских, чем едких, вошедших в одноименный сборник. Он любил также посудачить с соседями, людьми гораздо более достойными, чем те, с кем он лежал в Бруссе. Так, один южноамериканский финансист позабавил его рассказом о своих невероятных приключениях: ему якобы однажды случилось удирать на паровозе от преследовавших его кредиторов[711].

Верлену нанесли визит Артур Саймонс, вернувшийся из Италии, и Балли, «манчестерский женевец», который передал ему приглашение от преподобного Лондона вернуться в Манчестер. К несчастью, Лондон вскоре скончался; а ведь он был еще довольно молодой человек!

Но что Верлен ценил более всего — это покой, божественный покой. Какое это было облегчение — не слышать более причитаний и наставлений Эжени, которая мелькает каждую минуту перед глазами, вооруженная шваброй и метелкой! И как только он мог терпеть подобное рабство? Он обещал себе, что никогда, никогда в жизни он больше не повторит своей ошибки. Тем не менее она регулярно навещала его и рассказывала обо всех происшествиях, даже самых незначительных, происходивших дома или на улице, о здоровье птичек и красной рыбки. Эжени, само собой разумеется, считала, что как только Верлен поправится, он вернется в их теплое гнездышко, а он не осмеливался вывести ее из этого заблуждения. Верлен придумал гениальный план, как тайком съехать с квартиры так, чтобы Эжени не смогла завладеть всем его имуществом, и изложил его Габриэлю Викеру 3 июня 1894 года: пусть его верный друг перенесет оттуда по очереди самые дорогие Полю книги, документы и личные вещи. Он должен быть очень осторожным, чтобы домохозяйка ничего не заметила! А главное, чтобы к нему не вздумала вернуться Филомена — это было бы просто катастрофой! Вот почему он очень рассердился, узнав, что в газете «Ле голуа» было сообщение о его пребывании в больнице Сен-Луи. Всем своим знакомым он давал адрес дом 187, улица Сен-Жак.

Поль решил жить один, но для этого нужны были деньги, поэтому он согласился, чтобы Леон Дешан представил министру народного образования прошение о предоставлении ему пенсии. Как он писал министру Жоржу Легу, его устремлением была всего лишь тихая жизнь, достойная его «литературного прошлого, которое, возможно, было не лишено блеска». Дешан с легкостью уговорил Франсуа Коппе, Жюля Клареси, Орельена Шолля, Стефана Малларме, Хосе-Марию де Эредиа, Сюлли Прюдома, Александра Дюма[712], Жана Ришпена и Жана Мореаса поставить подписи под прошением Верлена. С такими рекомендациями дело казалось беспроигрышным! Прошение было подано 9 июля 1894 года.

Верлен вновь обрел веру в светлое будущее — Ванье только что выпустил его сборник «В лимбе», с портретом автора работы Станисласа Лоуи. Эту небольшую книгу составили четыреста пятьдесят строк довольно слабых стихов, к тому же казалось, что вышла она не ко времени, поскольку посвящена была прошлогодним визитам Филомены к нему в больницу. Но что с того! Для Верлена все средства хороши. Лишь предисловие, датированное 3 июля 1893 года, оставалось актуальным, так как никто до сих пор не смог ответить на вопрос, адресованный читателям: «Произведение заканчивается вопросом — когда же, наконец, автор будет счастлив, да и будет ли?»

Понятно, что Эжени была очень раздосадована, когда узнала, что, выписавшись из больницы 10 июля 1894 года, Верлен остановился в отеле «Лиссабон», что на улице Вожирар, дом 4, в номере 10. Но разве мог он отказаться от щедрого предложения Мориса Барреса оплатить все расходы за проживание, как это было в феврале 1889 года? Чудесное стечение обстоятельств: даровое жилье, уединение, независимость.

18 июля 1894 года скончался Леконт де Лиль, унаследовавший от Гюго почетный титул «Принц Поэтов». С присущим ему благородством Верлен посвятил своему тайному недругу полную любезностей статью в «Журналь» от 20 июля. Некоторые академики, боясь, как бы он не захотел выдвинуть свою кандидатуру на освободившееся кресло, потихоньку пытались его разубедить. «Даже не думайте, — советовали они, — у вас нет ни малейшего шанса на победу… Вы будете скучать на заседаниях…» На это Верлен отвечал: «Я полагаю, главным образом на заседаниях будет скучать сама Французская Академия, поэтому я решил помочь ей избежать этого и взял самоотвод».

Постоянному секретарю он заявил, что отныне будет добиваться лишь места номер сорок один[713], которое принадлежит Бальзаку, Флоберу и Бодлеру.

Но пока трон Принца Поэтов пустовал.

В августе 1894 года Жорж Докуа организовал с помощью газеты «Журналь» опрос, разослав анкеты примерно четыремстам литераторам в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Пришло сто восемьдесят девять ответов.

За Верлена было подано семьдесят семь голосов[714], и он со значительным отрывом опережал Эредиа, набравшего тридцать восемь, Сюлли Прюдома (тридцать шесть голосов), Малларме (тридцать шесть голосов) и Франсуа Коппе (двенадцать голосов). Далее следовали Анри де Ренье, Морис Бушор, Альбер Самен, Франсис Вьеле-Гриффен, Жан Мореас, Леон Дьеркс и Катулл Мендес.