Неукротимая Анжелика - Анн Голон

Однако положение было отчаянным. Слуги взяли двух черных ищеек, которые залаяли первыми. Под водительством хозяина дома они пустились прочесывать аллеи сада. Собаки тянули прямо к месту, где находились беглецы. Все отчетливее доносились приближающиеся голоса и даже треск горящих факелов. Сквозь густую листву уже можно было разглядеть их колеблющееся пламя и летящие искры.

— Мы погибли! — выдохнула Анжелика.

— Не бойтесь ничего, крошка. Закутайте лицо покрывалом и, чтобы ни случилось, молчите. Подчинитесь мне.

Он поднял ее на руки, осторожно и властно положил на мох. Его тело помешало ей увидеть резкий свет, озаривший глубину рощи, а ощущение, которое она испытала от прикосновения его мускулистой груди и бороды, щекочущей ей лицо, избавило от других волнений. Она казалась птицей в его узловатых руках, он бы мог придушить ее одним движением. Она задохнулась, откинула голову, чтобы набрать воздуху, и не смогла сдержать вырвавшийся стон.

Их окружили, обмениваясь восклицаниями по-арабски. Она слышала ругань хозяина, насмешки слуг. Хозяин дома стал пинать Колена Патюреля ногой. В ответ нормандец, приподнявшись, воскликнул по-французски:

— Ох, Жозеф Гайар, неужели ты не будешь снисходителен к бедным влюбленным? Господь свидетель, у меня нет десяти жен, как у тебя!

Родани, а это был не кто иной, как Жозеф Гайар, вероотступник-француз, служащий на военных складах, вышел из себя. В бешенстве он стал тыкать дерзкого пленника кулаком.

— Ах ты, распутник! Я отучу тебя блудить в моих садах! Когда же ты поплатишься за свое адское нахальство, Колен Патюрель? Ты забыл, что ты раб, ты…

— Я мужчина, как и все остальные, и француз, как ты сам! Да полно тебе…

— добродушно отвечал нормандец. — Ну-ну, приятель, не станешь же ты устраивать скандал из-за милашки, что подвернулась мне, несчастному рабу! Я ведь даже не знаю, какого цвета у нее кожа!

— Я завтра же пожалуюсь султану!

— Тебе нужно, чтобы тем, кто меня сторожит, отрубили головы? А мне султай всыпет не более двадцати палок. Мы с ним в ладу. Когда мне удается хорошо организовать работу, он уж знает, что нет для меня лучшей награды, чем послать ко мне одну из своих заброшенных мавританок. Мне ведь не пристало быть разборчивым. Или ты другого мнения?

— Но почему в моих садах? — завопил оскорбленный Родани.

— Травка тут мягкая, да и товарищи не будут завидовать.

Вероотступник пожал плечами.

— «Товарищи»! Так я тебе и поверил. Если среди этих некормленных, задавленных работой кляч кто и сохранил тягу к женщине, так только ты, жеребец этакий, чтоб тебе сдохнуть, единственный, кому нужно…

— Ну вот, друг, ты все и понял. Кюре из нашей деревни меня предупреждал, когда мне еще только сравнялось пятнадцать: «Колен, сын мой, волокитство погубит тебя…» А ты помнишь, как мы кутили в Кадиксе, во время остановки в порту, когда…

— Нет, не помню! — взревел вероотступник. — И желаю, чтоб ты убрался отсюда. В моих садах… Постой-постой! А как же ты сюда проник?

— Через заднюю дверку. Запор мне знаком, я сам его вставлял.

— Бандит! Завтра же заставлю сменить его!

Под градом палочных ударов Колена Патюреля и Анжелику погнали к дверке в глубине сада. Она была заперта, но слуги, раздосадованные происшествием, ставившим под сомнение их бдительность, не стали искать объяснения этому. Ее открыли. Обоих грубо вытолкали на темную улицу. Далее Колен Патюрель шел первым, она — чуть позади. Их путь проходил по замысловатому сплетению узеньких улочек, напомнивших Анжелике лабиринт, где она заблудилась в Алжире. Ее проводник пробирался по ним уверенно, но ей казалось, что этому лабиринту не будет конца.

— Когда же мы выйдем из города? — прошептала она.

— А мы не будем из него выходить.

Он остановился и постучал в какую-то дверь. Вскоре рядом с нею приотворилось окно, забранное решеткой, крашенной в красный цвет, и освещенное фонарем. После краткого разговора им открыли. Анжелика увидела мужчину в черном, с удлиненными бархатными глазами. Он был в ермолке.

— Это Кайан, зять старого Савари, — представил Колен Патюрель. — Мы в меллахе, еврейском квартале. Здесь безопасно.

Другие беглецы ждали в соседней комнате, озаренной диковинными венецианскими лампами с цветными стеклами. Их радужные блики подчеркивали малопривлекательный вид бледных, поросших щетиной лиц Пиччинино-венецианца, маркиза де Кермева, Франсиса-арлезианца, Жака д'Аррастеги, старого Колоэнса и Жан-Жана-парижанина. Все они сейчас казались Анжелике ничтожными отбросами рода человеческого. Она стояла, прислонившись к притолоке, пока Колен Патюрель рассказывал компаньонам о своей вылазке. Она слышала, как они прысхали от смеха, когда он описывал случай в саду Родани.

— Что будет, когда они сообразят, что ты был с главной фавориткой Мулея Исмаила!.. Жалуйся потом, Колен-распутник, что тебе доставались только объедки!..

Они повернули к Анжелике смеющиеся лица, но выражение веселья на них тут же погасло. Жан-Жан-парижанин присвистнул:

— Фью!.. Кажется, дело скверное! Она ранена?

— Нет. Это кровь главного гаремного демона, которого я пырнул ножом.

Анжелика оглядела себя. Она была измазана кровью и грязью.

Вошла молодая еврейка с незакрытым лицом, обрамленным украшениями, свисавшими с головного убора. Она взяла Анжелику за руку и отвела в соседнюю комнату. Там над лоханью с горячей водой поднимался пар. Анжелика начала раздеваться. Еврейка хотела помочь ей, но она отклонила помощь. Она чувствовала себя отвратительно. Ее руки стиснули покрывало, запятнанное кровью. Она с силой прижала его к груди. Ей виделось огромное безжизненное тело мага…

«Не спрашивай ни о чем, Зеленоглазка. Знай только, что звезды не солгали…» Силы покинули ее, и она разрыдалась. Слезы лились потоками, пока она, стоя над лоханью, отмывала со своих одежд кровь Верховного евнуха Османа Ферраджи.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПОБЕГ

Глава 1

Замысел Колена Патюреля был самым смелым, самым рискованным из тех, что были на памяти мекнесских невольников. Пусть султанские стражники бросаются в погоню на север и запад, а беглецы между тем укроются в недрах меллаха, под самым носом у своих мучителей, чтобы, переждав три дня, отправиться на юг.

Принадлежность к преследуемым меньшинствам превратила марокканских евреев и христиан в сообщников. Старый Савари наладил здесь весьма полезные связи. Он был своим человеком в меллахе, где его зять, Самуил Кайан, «этот очаровательный мальчик», взвешивал на своих весах ювелира изумруды и рубины, беря их кончиком пинцета. Его хорошо знали в зловонных застенках зиндана и уважали в лагере рабов, где он многократно бывал. Деятельный и предприимчивый Савари сумел сблизить интересы сообщников, уравновесить стремления и способствовать возникновению нерушимой преданности. Он свел Пиччинино-венецианца с законным тестем Кайана, с тем самым Байдораном, что был в такой милости у Мулея Исмаила, который постоянно советовался с ним. Байдоран был главным поставщиком для снаряжения всех его военных кампаний.