Священная книга Тота: Великие Арканы Таро - Владимир Шмаков

Для человека, познающего интуицией, авторитет того высшего начала, которое эту интуицию осуществляет, стоит на недосягаемой выси. На пути веков история равно показывает, что люди, которых коснулось веяние внутреннего Гения Божественного, всегда и неизменно свято верили в то, что они открывали другим. Гениальность и вера, откровение и непреложность против напора сомнений всегда и неизменно были неразрывно связаны друг с другом. Когда человек в чем-либо твердо убежден, он тем самым излагает свое знание с убеждением; в свои слова и в свои творения он вкладывает искры своего духа и веры в сообщаемое им знание; эти искры зажигают в сердцах людей ответный отблеск и, приобщая к знанию, приобщают и к вере в него. Интуитивное откровение и вера в него непреложная никогда не ограничивались одним пылающим сердцем, они всегда широко распространялись и создавали круг людей, веривших столь же свято, как и первый избранник. Всякое откровение, всякая интуиция всегда создают школу, и только они одни. В них есть жизнь, в них есть нечто неуловимое, что исполняет все формы их силой великой духа и, наоборот, самые хитроумнейшие хитросплетения сухого разума всегда оставались лежать втуне, и фолианты, их вмещавшие, одиноко желтели и пепелились, забытые Богом и людьми.

«Это не книги дают эти великие знания; необходимо их черпать в самом себе глубоким погружением в свой дух и искать священный огонь в его собственном источнике… Вот почему я ничего не писал об этих открытиях и никогда о них впредь говорить не буду. Всякий человек, кто примется за эту работу, чтобы обнародовать эти знания, будет работать всуе и все результаты им достигнутые, будут лишь в том, что, исключая небольшое число людей, которым Бог дал достаточно разума для того, чтобы видеть самим эти Небесные Истины, он внушит одним людям к ним презрение, а других исполнит тщеславной и дерзкой самонадеянностью, как если бы они знали эти чудесные вещи, которых, однако, они не знают».

Эта великая сила придавала облику избранника, постигшего ведение, неизъяснимое обаяние. Такой гений всегда возбуждал самые сильные чувства, будь то любовь бесконечная, будь то злоба свирепая. Но ему до этого было мало дела; знание Истины и твердая вера в Нее всегда выливались в полную, непреклонную убежденность в необходимость и глубокую ценность исполняемой им миссии, а потому, несмотря ни на что, он спокойно провозглашал свое учение с полным сознанием его цели и достоинства. Достоверность Истины, которая черпается интуитивным познанием, обуславливает и другое Ее свойство.

«Истина Едина, но разные люди дают Ей различные имена».

Разнствование познания — это удел мира относительного; различие форм, затемняющих сущность, есть следствие оторванности людей как от высшего синтеза, так равно и друг от друга. При логическом познании человек имеет дело только с формой; связывая формы между собой, противопоставляя их, разбираясь в них, человек создает вечно многоразличие, но это многоразличие лишь кажущееся, ибо оно выливается лишь в замену одних обозначений неизвестных другими, но все они одинаково лежат в мире иллюзии, а все изменения в ней сами по себе ни на йоту не приближают к сущности. При познании интуицией человек сразу проникает в Мир Первообразов, его дух черпает из Мира Причин, а потому он торжествует над разнствованием в формах, возносится над миром относительного и приобщается к Общемировому Единству. Единство Вселенского Ведения есть синоним самой его сущности. Истина может быть только одна, а потому приобщение к Первичной Истине мощью интуиции есть приобщение к Единству по сущности, по принципам и по следствиям В полную противоположность познанию логическому, познание интуитивное совершенно лишено элементов относительности. Чем выше и чище человек, познающий интуитивно, тем более черпаемое им знание приближается к Абсолютному Знанию.

«Странно — кажется, существует мода и на идеи. Мне часто приходила в голову такая мысль, которую я считал совершенно новой, но, читая газеты, я узнавал, что кто-то в России или в Сан-Франциско только что высказал эту же мысль и почти в тех же самых выражениях. Когда мы говорим о чем-нибудь, что это «в воздухе», то мы и сами не подозреваем, до какой степени верны такие слова. Мысль не зарождается в нашем уме, она находится вне нас, а мы только подбираем ее. Все истины, все открытия, все изображения не были получены нами прямо от известных людей. Когда настает для них время, то из разных уголков земли протягиваются руки, которые отыскивают эти идеи инстинктивно, ощупью, и схватывают их».

«Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель, —

Вечно носились они над землею, незримые оку.

Нет, то не Фидий воздвиг Олимпийского Славного Зевса;

Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,

Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей громоносных?

Нет, то не Гёте великого Фауста создал, который

В древне-германской одежде, но в Правде Глубокой, Вселенской.

С образом сходен предвечным своим от слова до слова.

Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,

Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов,

Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,

Рушение светлых миров в безнадежную бездну хаоса.

Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,

Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.

Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,

Много чудесных в нем есть сочетаний и слова и света.

Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,

Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,

Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный».

Возвышаясь над относительным, интуитивное знание тем самым возвышается над временем. Вневременность и внеусловность — суть равно отличительные признаки интуитивного знания. К какому бы веку человек ни принадлежал, в каком бы периоде истории он ни жил, среди каких бы условий он ни находился, все равно единство познания тотчас же сказывается и притом самым поразительным образом. Стремясь к одной и той же цели, люди не только постигали те же самые идеи, законы и принципы, но и выражали их в тех же самых мыслях, а сплошь и рядом даже в тех же самых словах. Так, например, мы читаем в вступительной статье Мориса Метерлинка к изданному им творению Рейсбрука Удивительного.[747]

«То было в начале одного из самых мрачных столетий средневековья — XIV-м. Он не знал ни греческого, ни может быть латинского; он был одинок и беден, а между тем в глубине этого темного Брабансонтского леса душа его невинная и простая получает, сама того не ведая, ослепительные лучи — рефлекции всех одиноких и таинственных вершин человеческой мысли. Он знает, сам того не подозревая, платонизм Греции, он знает суфизм Персии, брахманизм Индии и буддизм Тибета, и его удивительное невежество отыскивает мудрости погребенных веков и провидит знание столетий, еще не наступивших. Я мог бы цитировать целые страницы из Платона, Плотина, Порфирия, из книг Зенд, из гностиков и Каббалы, Божественное содержание которых всецело повторено в писаниях скромного фламандского священника. Встречаются странные совпадения и тождественность мысли, почти пугающая. Более того, временами кажется, будто он писал в точном предположении почти всех его неизвестных предшественников».

Достоверность и единство интуитивного ведения выливаются в третье его отличительное свойство. Истина неразрывна с простатой, а потому интуиция всегда дает самые глубокие идеи и мысли по своей сущности в самых простых, элементарных формах.

«Таким путем сознательная личность плавает в астрале где ей угодно, разбираясь сама в неизвестных реальностях, могущих заинтересовать ее. Но тогда, если только заинтересовавшие ее понятия суть понятия интеллигибельного порядка, — они не могут быть вручены ей иначе как символически при посредстве астрального света, который, прежде всего будучи образным, говорит, давая только проницательности духа серию изображений, которые этот последний должен затем перевести как иероглифы Невидимого. Этот конкретный и полный эмблем язык есть единственный, которым может пользоваться Истина, изъясняясь посредством астрала».

Эта-то именно простота, иногда кажущаяся даже наивной, всегда сопутствует явлению духа. В этой-то именно форме, порой красочной, но красочной совершенно особо, исполненной оригинальными образами и сопоставлениями, порой, наоборот, лишенной всяких прикрас, подобно изложению ребенка, изложены наиболее известные памятники интуитивного откровения. Так называемый «евангельский язык» — не случайность; достаточно углубиться в него, проникнуться его отличительными свойствами, чтобы затем всегда легко и безошибочно отличать на основании одной только формы изложение интуитивное от изложения чисто рассудочного. Единство сущности создает единство формы, порой до поразительного совпадения. Начиная с дошедших до нас книг Гермеса и Индии, через творения семитического Откровения, гимны эллинских мистерий, Зогар и Сефер Иециру Каббалы, средневековый мистицизм и мистицизм последних дней, равно будь то обряды масонских лож, сочинения Бёме, Парацельса, Сведенборга, Гуайта или заклинания и песни сект Поволжья, до повествований наших сомнамбул, погруженных в магнетический сон, все равно всюду мы слышим один и тот же язык, для европейца позитивиста странный, но удивительно тождественный и единый на пути многих десятков веков. Это единство языка приводит нас к пониманию учения оккультизма об общемировом священном языке, как естественном языке духа. Язык, как совокупность вибраций, есть естественное выражение духа, и величественные аккорды музыкальных симфоний тому служат живым примером. Этот особый, неведомый язык может быть и сейчас услышан из уст сомнамбул, и тот, кто его слышал, может смело сказать, что ни один народ не говорил на столь прекрасном и благозвучном языке, глубоком, певучем и чарующем. Этот язык естественен человеку, но он познает его лишь только тогда, когда он сможет воспринимать самый дух. Он начинает с него в колыбели, когда впервые высказывает свои желания, он встречается с ним, когда впервые перед ним раскрывается завеса познания интуитивного, но он его не понимает, он переводит его на свой язык чтобы понять, а потому и забывает его до далекого грядущего.