Место - Фридрих Горенштейн

Надо сказать, что, как все вспыльчивые люди, выругавшись и дойдя до предела, я тут же опомнился и обмяк, даже и испугался, и потому невольно принял эту Колину защиту всерьез, то есть не шелохнувшись стоял за Колиной спиной.

– Вот только подойдите, – крикнул Коля. – Ятлин, ты ведь умный человек… Как ты можешь гак?… Ятлин, я с тобой поговорить хочу…

– Хорошо, – сказал Ятлин, – я поговорю с Колей… Подождите и ничего без меня не предпринимайте (тут-то он и попрал демократию и показал власть).

Коля взял Ятлина об руку, и они вышли в коридор. Я же по-прежнему стоял и смотрел на компанию. Теперь я понимал, что попал в довольно опасную ситуацию, ибо все они были пьяны, это стало лишь теперь ясно, да и в углу я заметил несколько пустых бутылок. Я понял, что ужасающе глупо было все мое поведение здесь с момента, как я вошел. Я не имел теперь права рисковать, ибо я ныне был не один и должен был оберегать свое «дитя»-идею от нелепых случайностей. Ятлин вернулся довольно скоро, весело как-то и крупным шагом. Он был весел чрезвычайно и словно весь переменился. Подойдя ко мне, он пожал руку, и Коля, вошедший следом, выглядел радостно.

– Ребята, – сказал Ятлин, – ситуация изменилась. Мы просто этого парня недооценили… Садитесь, Гоша…

Я сел к столу все еще настороженно, и мне тут же наложили в тарелку колбасы, измазанной кабачковой икрой, взяв эту колбасу вилкой со множества бумажек. Вдруг страшная догадка сверкнула в моем мозгу. Я глянул на Колю. Он ответил мне успокаивающим взглядом.

– Интересно, – сказал Ятлин, – а вы о Фетисове ничего не слышали?

– Нет, – сказал я, весь напрягшись.

– Говорят, Фетисова снова вызывали в КГБ, предупреждали, – сказал длиннорукий.

– Да знаем, знаем, – сказала курящая Алка, так, как говорят рассказчику старых анекдотов.

– Фетисов – это бывший капитан торгового флота, – сказал Ятлин, глядя на меня в упор, – он организовал у себя на дому новое правительство России… Он и шесть его учеников…

Меня прошибло испариной. Коля, первый же человек, которому я доверился и которого как будто полюбил, предал меня. Я видел, что и Коля побледнел.

– Ятлин, – крикнул он, – ты же обещал… Я ж тебе как другу…

– А каково ваше кредо? – не обращая внимания на крик Коли, спросил Ятлин, глядя на меня радостно, как на пойманную добычу. – Какой политический строй вы хотите установить в нашей многострадальной стране? Демократическую республику с вами во главе как с президентом? Или военную диктатуру? Или монархию?… Гоша… Георгий, значит… Георгий Первый…

У меня все мелькало перед глазами, и бледное лицо Коли, на котором я пытался сосредоточиться, чтоб излить свой гнев, пульсировало, то уменьшаясь, то увеличиваясь.

– Во-первых, меня зовут не Георгий, а Григорий, – крикнул я, совсем уж потеряв ориентировку.

– Отлично, – обрадовался Ятлин (я представил себе, как он наслаждается, топча врага),– отлично… Григорий Отрепьев… Фигура не новая для России… Гришка-Самозванец…

– Ребята,– сказала девушка, сидевшая неподалеку от меня,– знаете, у Фетисова ведь обнаружили план политического устройства России (мне кажется, девушка эта почувствовала крайность ситуации и из жалости ко мне решила отвести разговор, пусть в параллельное, но менее для меня острое русло).

– Знаем, – сказал длиннорукий, – деурбанизация городов… Сельская община… Что касается евреев, то им будет разрешено заниматься лишь определенными профессиями, например, портных, сапожников, часовых мастеров… И проживание лишь на юге страны…

– Ну, а у вас каково, – безжалостно не унимался Ятлин, – что вы скажете, Жанна д'Арк в брюках?…

– Ятлин! – снова в отчаянии крикнул Коля.

– Молчи и слушай, Коля, – обернулся к нему Ятлин, – на примере этой жалкой личности,– он кивнул на меня, – я хочу тебе показать, во что ты влип… Это мерзавцы и авантюристы… И посмотри… У него голова дергается… Жалкий тип со вспухшим тщеславием… И ты смел вообразить, Гоша, что мы отдадим тебе в управление нашу страну?… Да как ты смел даже и подумать?… Впрочем, я делаю ему честь (кажется, Ятлина развезло от выпитого), разве на такое реагируют всерьез?… А ты не воображаешь себя Наполеоном?… Или жареным петушком?…– И он захохотал.

Засмеялись и остальные. У меня сильно давило в висках.

– Ятлин, – крикнул Коля, – ты не прав совершенно… Гоша, вы не слушайте его, он пьян… Я во всем виноват… Я думал, он к вам плохо оттого, что вас не знает, вашей мечты… Он мне обещал…– и Коля бросился ко мне.

До сего времени я сидел, как бы оцепенев над тарелкой, в которой лежало несколько кружков колбасы, измазанных кабачковой икрой. (Эта тарелка с неаппетитной, несвежей колбасой надолго, если не навсегда, врежется мне в память, я это знал.) Но когда Коля подбежал ко мне, меня снова охватил такой гнев, что я с силой толкнул его в грудь, так что он стукнулся спиной о книжную полку. И тут же меня рванули сзади за рубашку. Произошла возня, упало несколько стульев, и сразу же застучали в стену соседи. Видно, возня случалась здесь и раньше, ибо они привычно застучали, едва она началась.

– Эх, – крикнул я, отбрасывая кого-то от себя и сжимая кулаки, – эх, и выдавил бы я из вас крови… Дайте срок…

– Это он по злобе, – крикнул Коля, – он в раздражении… Он сторонник демократических форм правления… В это время раздался звонок в дверь.

– Это Маша, – сказал Ятлин совершенно иным тоном, притихнув. – Я знаю, что это Маша…

И действительно, это была девушка. Остановившись на пороге, она с презрением и гневом оглядела всех, задержала несколько дольше взгляд на мне, как на лице новом, и сказала:

– Коля, идем домой.

– Чего ты пришла, Машка? – раздраженно сказал Коля.– Как ты не вовремя… Я не маленький, чего ты за мной ходишь?…

– Меня отец послал, – сказала Маша, – сама бы я в подобную мерзость, – она вновь оглядела комнату, – не влезла… А это что-то уж новое, – она обернулась ко мне…

Я был оглушен этой девушкой до такой степени, что то ужасное, что только что произошло, как бы отодвинулось на второй план. Я был влюблен навек, но знал одновременно по внутреннему своему чутью, чрезвычайно у меня развитому, что никогда не буду ею любим. Я понял, что и Ятлин влюблен, но не любим и, кажется, даже уже получил отказ. Я видел, как он первоначально притих, очарованный ее видом, а затем, опомнившись и вспомнив, что ей надо мстить (такие, как Ятлин, при отказе мстят постоянно), сказал:

– Ну как ваш сталинский стукач, родитель?… Больше не получал ни от кого пощечин?…

Алка с папиросой громко засмеялась.

– Мразь, – коротко сказала Маша, – не смей более здесь бывать, Коля… Я как сестра тебе запрещаю…

– А не твое дело, – крикнул Коля. – И так, Маша, нечестно – защищать дурного человека только потому, что он твой отец… Ведь доказано, что он доносил… Ведь доказано… Например, Висовин… – И тут уж Коля не выдержал. Все пережитое им за вечер сказалось и проявилось, и он по-детски заплакал, громко всхлипывая…

Я был совершенно растерян, но в то же время соображал, что произошло нечто мне на пользу и меня выручившее.

– Я тут сам впервой, – сказал я, не глядя в робости на Машу, – вы правы… На Колю здесь весьма дурно влияют, и он даже по отношению ко мне вел себя бестактно… Но я ему готов простить.

– Диктатор России прощает, – сказал Ятлин, и вокруг захохотали, – Маша, выходи за него замуж, царицей будешь всея Руси… Он мечтает царствовать в России, сказал Ятлин, но в словах его было больше мелочной ревнивой злобы, чем силы, и они меня радовали, ибо я понимал, что каждое злобное слово в мой адрес хоть в чем-то да сближает со мной Машу.

– Уведите отсюда Колю, прошу вас, – обратилась ко мне Маша.

– Нет уж, – крикнул Ятлин, действуя, разумеется, в противовес Маше и желая навредить ей как можно больше,– Коля взрослый человек и сам способен на выбор.

– Действительно, – сказал Коля, – ты, Маша, странная… Я не желаю… У меня есть свои взгляды.

– Коля, – тихо сказала Маша, – отец не может заснуть, пока тебя нет, он очень болен.

– Ему мешает заснуть запятнанная совесть, – крикнул Ятлин, – мальчики кровавые в глазах… Доносы…

– Он не доносил, – с негодованием глядя на Ятлина, сказала Маша. – Ты это нарочно, чтоб Колю запутать и на него влиять…

– Нет, он доносил, Маша, – сказал Коля, подавленный своими слезами, – нельзя же так… Только потому, что он нам отец… А помнишь, как этот искалеченный пытками сталинских палачей человек ударил его в Доме литераторов… И Христофор…

– С Висовиным произошло недоразумение, – сказала Маша, – он сам об этом так и говорит… А тот, из Дома литераторов, алкоголик и вымогатель… Ты, Ятлин, не скалься…

– Коля останется здесь, – злобно-радостно сказал Ятлин, видя, что он доставляет боль Маше, – Коля, пойдем-ка, выпьем за нашу русскую правду… За всемирную нашу известную русскую правду… По маленькой, разумеется,– он обнял Колю за плечи и подвел его к столу.