Темный карнавал - Рэй Брэдбери

– Вечер добрый! – Посетителю было лет двадцать.

Смотритель кивнул, но не протянул руки.

– Я по объявлению, – сказал незнакомец. – Там у вас написано: «Земля на вывоз. Бесплатно».

Хозяин еле заметно кивнул. Незнакомец попробовал улыбнуться:

– Глупость, конечно, сам не знаю, почему решил сюда завернуть.

Над входной дверью светилось полукруглое окошко с цветными стеклами: от этого лицо старика раскрашивалось синим, красным и янтарным. Но он, по всей видимости, был к этому безразличен.

– Прочитал и думаю: земля – бесплатно? Раньше как-то в голову не приходило, что у вас образуются излишки. Ну, выкопали яму, опустили гроб, сверху засыпали – много ли осталось? Казалось бы…

Старик подался вперед. От неожиданности парень поспешно убрал ногу со ступеньки.

– Будешь брать или нет?

– А? Да я просто так, из любопытства. Такие объявления не каждый день встречаются.

– Присядь, – сказал старик.

– Благодарю. – Парень с опаской устроился на ступенях. – Знаете, как бывает: живешь себе и ни о чем не задумываешься, а ведь у каждого кладбища есть хозяин.

– Ну? – спросил старик.

– Ну, например, сколько нужно времени, что бы вырыть могилу?

Старик вернулся в прежнее положение.

– На прохладе – два часа. По жаре – четыре. В самое пекло – все шесть. Когда холодает, но земля еще не схватилась, землекоп и за час управится, если посулить ему горячего шоколаду и кой-чего покрепче. Я так скажу: хороший работник по жаре дольше провозится, чем ленивый – в стужу. Может статься, и восьми часов не хватит; правда, земля у нас легкая. Суглинок, без каменьев.

– А как же зимой?

– На случай сильных заносов ледяной склеп имеется. Там покойники в целости и сохранности. В пургу даже письма на почте – и те своего часа ждут. Зато уж по весне целый месяц лопаты из рук не выпускаем.

– Что посеешь, то и пожнешь! – хохотнул не знакомец.

– Как бы так.

– Неужели зимой вообще не копают могилы? Ведь бывают же особые случаи? Особо важные покойники?

– На несколько ярдов можно пробиться: есть такая хитрая штуковина – заступ со шлангом. Нагнетаешь в шланг горячую воду, она через лезвие проходит, и тогда поспешай, как на чужом прииске, даже если земля насквозь промерзла. Только это на крайний случай. Лом да лопата – оно привычнее.

Парень помедлил.

– А вам бывает не по себе?

– Это как? Страшно?

– В общем… да.

Только теперь старик вытащил из кармана трубку, набил ее табаком, утрамбовал большим пальцем, раскурил и выпустил тонкую струйку дыма.

– Не бывает, – ответил он после долгого молчания.

Парень втянул голову в плечи.

– Чего другого ожидал?

– Вообще никогда?

– Разве что по молодости… было дело…

– Значит, все-таки было! – парень перебрался на ступеньку повыше.

Старик бросил на него испытующий взгляд и снова взялся за трубку.

– Раз всего и было. – Он обвел глазами мраморные плиты и темные деревья. – Тогда этим кладбищем дед мой заправлял. Я ведь тут и родился. А сына могильщика так просто на испуг не возьмешь.

Сделав несколько глубоких затяжек, он продолжил:

– Как стукнуло мне восемнадцать, семья на море поехала, а я остался один: траву подстричь, могилу выкопать – без дела не сидел. В октябре аж четыре могилы понадобились, да с озера уже холодом потянуло, надгробья инеем подернулись, земля промерзла. Выхожу я как-то ночью. Темно – хоть глаз выколи. Под ногами трава хрустит, будто по осколкам ступаешь, изо рта пар клубится. Засунул руки в карманы, иду, прислушиваюсь.

Из тонких стариковских ноздрей вырвались призрачные облачка.

– Вдруг слышу: голос из-под земли. Я так и обомлел. А голос кричит, надрывается. Покойники, видно, проснулись, услышали мои шаги и стали звать. Я стою – ни жив, ни мертв. А тать не унимается. Колотит снизу почем зря. В морозные ночи земля-то звонкая, как фарфор, соображаешь? Так вот…

Прикрыв глаза, старик вспоминал дальше.

– Стою, значит, на ветру, кровь в жилах стынет. Может, кто подшутил? Огляделся вокруг и думаю: померещилось. Ан нет, голос все зовет, да такой звонкий, чистый. Женский голос. Ну, я-то все надгробья знал наперечет. – У него опять дрогнули веки. – Мог уже тогда назвать в любом порядке, хоть по алфавиту, хоть по годам, хоть по месяцам. Спроси меня, кто в такой-то год помер, – я тебе отвечу. Взять, к примеру, тысяча восемьсот девяносто девятый год. Джек Смит скончался, вот кто. А в тысяча девятьсот двадцать третьем? Бетти Дэллман в землю легла. А в тридцать третьем? П. Г. Моран! Или месяц назови. Август? Прошлый год в августе Генриетту Уэллс Господь прибрал. Август восемнадцатого? Бабушка Хэнлон преставилась, а за нею и все семейство! От инфлюэнцы! Хочешь, день назови. Четвертое августа? Смит, Бэрк, Шелби упокоились. А Уильямсон где лежит? Да на пригорке, плита из розового мрамора. А Дуглас? Этот у ручья…

– И что дальше? – не вытерпел гость.

– Ты о чем?

– Вы начали рассказывать про тот случай.

– А, про голос-то из-под земли? Я о том и речь веду: надгробья, говорю тебе, все до единого знал, как свои пять пальцев. Потому и догадался, что звала меня Генриетта Фрэмвелл, славная девушка, в двадцать четыре года скончалась, а служила она тапершей в театре «Элит». Высокая, тоненькая была, волосы золотистые. Спрашиваешь, как я голос ее опознал? Да на том участке только мужские могилы были, эта одна – женская. Бросился я на землю, приложил ухо к могильной плите. Так и есть! Ее голос, глубоко-глубоко – и не умолкает! «Мисс Фрэмвелл!» – кричу. Потом опять: «Мисс Фрэмвелл!» Тут она заплакала. Уж не знаю, докричался до нее или нет. А она плачет и плачет. Пустился я с горки бежать, да споткнулся о плиту и лоб разбил.

Встаю – и сам ору благим матом! Добежал кое-как до сарая, весь в крови, вытащил инструмент, а много ли сделаешь ночью, в одиночку? Грунт мерзлый, твердый, как камень. Прислонился я к дереву. До той могилы три минуты ходу, а до гроба докопаться – восемь часов, никак не меньше. Земля звенит, что стекло. А гроб – он и есть гроб; воздуху в нем – кот наплакал. Генриетту Фремвелл схоронили за двое суток до заморозков. Она спала себе и спала, дышала этим воздухом, а перед тем как настоящие морозы грянули, у нас дожди прошли: земля сперва промокла, потом промерзла. Тут и за восемь часов не управиться. А уж как она кричала – ясно было, что и часу не протянет.

Трубка погасла. Старик умолк и начал раскачиваться в кресле.

– Как же вы поступили? – спросил посетитель.

– Да никак.

– Что значит «никак»?

– А что я мог поделать? Земля мерзлая. С такой работой и вшестером не совладать. Горячей воды нет. А бедняжка кричала, поди, не один час, покуда я не услыхал, вот и прикинь…