Покрышкин - Алексей Тимофеев

На нас лежала огромная ответственность, в наших руках были жизни летчиков-Героев...

У своих «кобр» мы дневали и ночевали, наша землянка всегда была рядом со стоянкой. Работали и в жару, и в холод, но — никакие болезни и простуды нас не брали.

...Во время боев под Яссами, в июне 1944-го, я проверил в кабине «сотки» Покрышкина приборы, спрыгнул с крыла, подбежал к командиру и вместо доклада о готовности машины к полету выпалил:

- Товарищ командир, дом рядом, разрешите отлучиться на день!

- Дом, говоришь? А где твой дом? — спросил Покрышкин своей скороговоркой.

- Город Тульчин, километров сто по прямой на восток! Своим внимательным взглядом командир посмотрел на меня. Мне показалось, что на его лицо легла какая-то тень. Наверно, он вспомнил свой дом... Прошло две-три секунды, но мне показалось, что время остановилось. Стою, пронизываемый его взглядом.

- Вон на краю поля стоит «Дуглас». Он летит в РАБ (район авиационного базирования. — А. Т.). Скажи командиру экипажа, что я приказал взять тебя на борт.

Через несколько минут ведомая Покрышкиным группа самолетов поднялась в небо. В дни боевой работы он отпустил меня на сутки домой, где я не был три года, с июня 1941-го! Мгновенно старшие друзья-братья собрали меня в дорогу: надели новую гимнастерку, заполнили подарками вещмешок...

Я успел побывать дома и, вернувшись, рухнул спать в капонире. Заставший меня там механик Яков Черпаков разбудил меня, салагу, заснувшего во время боевой работы, «художественным монологом».

Нашему комдиву летать запрещали, но могу подтвердить как механик звена управления, он летал регулярно, до последних дней войны. Игнорировал он этот запрет!.. Когда воздушных боев стало немного, Покрышкин приказал смонтировать на «кобрах» держатели для 100-килограммовой бомбы. Сам штурмовал и бомбил.

У нас в звене управления стоял хороший американский радиоприемник. Когда наши уходили в бой, мы настраивали его и слушали, что происходит в воздухе. Доносилось до нас и немецкое «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин!..». Истеричные выкрики надорванным голосом...

Александр Иванович был нам как отец. Только так его воспринимали в полку. Честный, строгий, очень добрый и заботливый. Можете не верить, но и сейчас я повторю — не было в личности Покрышкина ни одного отрицательного штриха! Ни одного...

Разные случались ситуации, в дни боев всех охватывало напряжение, но не было момента, чтобы Покрышкин сорвался, кого-то несправедливо, нервно обругал. Выдержка — сверхчеловеческая. Называл он всех на «ты», если переходил на «вы» — это был плохой признак для того, с кем командир говорил.

Всегда подтянутый, стройный, мощный. Очень похоже, талантливо изобразил Александра Ивановича на портрете современный художник Сергей Присекин.

Александр Иванович никогда не говорил, как другие летчики, что «барахлит мотор», а всегда точно указывал, что именно в двигателе или радиооборудовании неисправно.

Запомнился такой эпизод. В феврале 1945-го на немецком аэродроме в штабном кабинете я нашел документы с грифом «секретно» — наставления и рекомендации по психологии для летчиков, отдельно для истребителей и для бомбардировщиков. Показал эти бумаги Покрышкину. Он как схватил их, отстранил меня от обслуживания полетов, посадил в отдельную каптерку и приказал перевести, поскольку немецкий язык я знал хорошо.

После войны все мы, однополчане, шли со своими бедами и проблемами к Александру Ивановичу и Марии Кузьминичне. Сколько они сделали добра... Моя мама три года была в гетто и концлагере, чудом осталась в живых. В 1947 году ее, больную, не прописывали в Москве, в комнату к сестре. Александр Иванович не просто откликнулся, а проследил, пока все не было сделано. Это тоже была смелость, ведь уже начиналась кампания против «космополитов»...

Помню, в юбилей Дня Победы ветераны дивизии, как всегда, собрались в ресторане в Москве. Торжественно отмечали... Мы, механики 16-го полка, сидели за столом рядом. Я — в обнимку со своим фронтовым братом — Федором Паршиным. Вдруг Александр Иванович встает, идет к нам, снимает мою руку с плеч Федора, раздвигает нас, садится между нами. Маршал с двумя сержантами... Обнял нас за плечи и сказал: «Ну что, братцы, мы, технари, доказали, что умеем воевать...»

Поражает деталь в воспоминаниях Г. Т. Масленникова, который видел, как командир вставал раньше всех и ложился спать последним: «В период проведения наступательных операций спать приходилось два-три часа в сутки, а иногда вообще оставаться без сна. Тех офицеров, которые не выдерживали и засыпали на ходу, он будить не разрешал...»

Валентина Николаевна Новикова, в 1943–1945 годах оружейник 104-го полка, вспоминает, как «измученные работой по нескольку суток без единого часа отдыха, механики засыпали у открытых капотов, лючков с отверткой или ключом в руках, в той позе, в которой их застал сон. Такие позы часто вызывали улыбку, но улыбку сквозь слезы... Спасала взаимовыручка. Многие, хорошо освоив свою специальность, изучали смежные, чтобы заменить выбившегося из сил товарища, всегда придти на помощь».

С благодарностью пишет А. И. Покрышкин на страницах своих мемуаров о начальнике штаба 9-й гвардейской дивизии в 1942–1945 годах-полковнике Борисе Абрамовиче Абрамовиче. Это был опытный и толковый штабной работник, порядочный человек, с которым у Александра Ивановича сложились и служебные, и добрые товарищеские отношения. Как писал Б. А. Абрамович: «Понимали мы друг друга с полуслова... Авторитет нового комдива для всех был непререкаем... Все вопросы, связанные с боевой деятельностью или касавшиеся административно-хозяйственных дел, которых также было больше чем достаточно, мы всегда решали вместе».

А вот заместитель комдива по политической части полковник Д. К. Мачнев высокого авторитета среди летчиков и техников не имел. Александр Иванович описывает один эпизод с участием замполита. В июне 1944-го, ранним утром после одного из вылетов в сражении под Яссами; Покрышкин, сделав разбор и наметив группы для последующих заданий, поехал в штаб дивизии:

«По пути встретился наш дивизионный автобус. Остановились.

- Куда едете? — В автобусе были работники политотдела.

- На аэродром.

- Не поздновато ли?

По шлемофону, который был при мне, они догадались, что полет уже состоялся... Я посоветовал политотдельцам впредь раньше подниматься... Автобус попылил дальше».

Наверно, уже с той поры, с 1944–1945 годов за Покрышкиным потянулся шлейф слухов о том, что он «не любит политработников». Но, как уже говорилось, Александр Иванович никого и никогда не мог уважать ни за что иное, кроме боевых, деловых и человеческих качеств.