Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В мире Бодстерна мелкая сошка должна была знать свое место, а любой талант калечился в зависимости от требований общества.
Он не допускал и мысли, что люди, на него непохожие, могут быть равны ему. Равенства между людьми инакомыслящими просто не существует. В его понимании равенство означало сходство, единообразие во всем — в одежде, еде, развлечениях, в подборе друзей, в вероисповедании. Будь как все, и одиночество не грозит тебе!
Если вы объединялись с людьми, отличающимися от вас, для достижения какой-то общей цели, сулившей благо и им и вам, — это означало, что вы хотите уклониться от служения немногим избранным. Такой поступок мог иметь роковые последствия для вашей карьеры. Бодстерн изо всех сил старался соответствовать тому образу главы фирмы, который он сам для себя создал. Этот воображаемый глава преграждал доступ в его дом лицам, занимающим не столь высокое положение. Тщательно подбирал ему друзей. Купил ему черный лимузин. Внушал ему чувство превосходства, власти, своего привилегированного положения. По мнению Бодстерна, он полностью соответствовал этому образцу.
Что касается меня, то хотя он и находил во мне сходство с созданным им образом старшего клерка, но считал, что оно недостаточно, и это смущало его. От своих служащих и рабочих он требовал высокой квалификации и полной отдачи. Я производил впечатление человека, который отлично умеет работать, и он поверил, что так оно и есть на самом деле, однако иногда на него находило сомнение, и тогда он призывал меня к себе в кабинет и начинал поучать меня.
— Ваше будущее, — как-то сказал он мне, — в ваших руках. Перед вами открываются блестящие возможности. Мистер Снип (он имел в виду главного бухгалтера) через год-другой уйдет на пенсию, и его место станет вакантным. Если вы будете относиться к делу с подобающим усердием — я не вижу причин, которые помешали бы вам занять это место. Вы — человек добросовестный и честный, но вам не хватает честолюбия. Это большой ваш недостаток. Да, это ваш недостаток. Не чувствуется, что вы целиком посвятили себя делу.
Он прошелся по кабинету, сосредоточенно глядя себе под ноги; он наслаждался сознанием своего великодушия. Остановившись передо мной и вскинув голову, он посмотрел на меня.
— Преданность делу, умение использовать все свои способности, чтобы добиться совершенства в работе, — вот качества, которые вы должны всемерно развивать в себе. Хороший бухгалтер неотделим от фирмы, в которой служит, от его деятельности зависит ее успех или провал. У них общая цель — процветание дела.
Затем, меняя выспренний тон на дружеский, он продолжал:
— Наша работа не прекращается с уходом из конторы. Всегда помните это! Самые блестящие деловые соображения чаще всего приходили мне в голову, когда я сидел за рулем машины, по дороге в контору или домой. Разные системы улучшения работы приходили мне в голову, когда я лежал в постели.
Я стоял перед ним и слушал эти разглагольствования, явно доставлявшие ему удовольствие.
— Вы избрали для себя жизненное поприще — работу бухгалтера. Это вдохновляющий труд. Постарайтесь же быть достойным своего призвания.
Он говорил подолгу, наслаждаясь своими поучениями, а пока он говорил, я мог о многом поразмыслить.
Вернувшись к себе в кабинет, я брал лист бумаги, разлиновывал его и составлял специальную бухгалтерскую схему. С помощью какой-то частицы своего интеллекта, которой я раньше пренебрегал, я наловчился разрабатывать сложные схемы, облегчающие работу, придумывать рациональные методы ведения дела. Я изобрел даже свою систему регистрации документов, которая мне самому внушала мало доверия, но на других производила впечатление.
Все это я вручал Бодстерну в качестве пальмовой ветви.
Эти предложения, повышавшие производительность труда в конторе и на производстве, внушили ему мысль, что у меня есть «данные». Он считал себя экспертом по системам и непрерывно искал путей к более экономичной организации работы в конторе и на фабрике; он вводил в практику все новые картотеки, бланки, способы подшивки документов, сокращавшие затрату труда. Но он редко оставался доволен изобретенной системой. Ему нравилось менять их. Каждая перемена представляла дополнительные трудности для рабочих, от которых требовалось аккуратно заполнять сложные формы, изобретенные им. Многие были неспособны к этому, другие злились и не хотели, и в конце концов система оказывалась несостоятельной или же должна была подвергнуться значительному упрощению.
Мастерам раздавались специальные письменные инструкции, и, оседлав нос очками в стальной оправе, они изучали их в помещениях, заваленных опилками и стружками или же уставленных до самого потолка гробами.
— Нельзя почивать на лаврах, — внушал Бодстерн мастерам. — Ищите все новые и лучшие методы.
Тем, кто не обращал внимания на его инструкции, он долго выговаривал, с трудом сдерживая гнев и намекая на возможность увольнения.
Но он не позволял им долго горевать. Мистер Бодстерн считал, что хотя хозяин должен постоянно делать рабочим строгие, внушения, никогда не следует допускать, чтобы они уходили домой с чувством обиды. Поэтому он поставил себе за правило в тот же день подойти к подвергшемуся разносу рабочему и похвалить его хорошую работу или же его самого. Дружеская улыбка, похлопывание по плечу — верил он — отличное средство, чтобы восстановить хорошие отношения, нарушенные неприятным разговором. В своих служащих он видел проблемы, подлежащие разрешению, а не человеческие существа, нуждающиеся в помощи.
Мало кто мог предположить, что подбор людей, которые должны были помочь ему создать большое и прибыльное предприятие, производил не кто иной, как его жена. Она иногда появлялась на фабрике, знакомилась с мастерами и присматривалась к рабочим, но я с ней знаком не был и знал только, что все, кому довелось поговорить с ней, были от нее в восторге, причем похвалы, расточаемые ей, неизменно заканчивались выражением недоумения: как это такая женщина могла выйти замуж за мистера Бодстерна.
И вот мистер Бодстерн пригласил меня к себе домой на обед. Это явное отступление от обычных правил удивило весь персонал конторы, — оно приписывалось желанию Бодстерна узнать мнение жены о моей особе.
Он отвез меня к себе домой сразу же после работы. Я сидел на заднем сиденье его длинного черного автомобиля и смотрел на улицу, по которой ходил каждое утро и каждый вечер. Я отмечал про себя все трудные и легкие для меня участки пути и крутой подъем в конце улицы, где обычно давала себя знать усталость после долгой ходьбы. Сейчас я пролетел это расстояние без малейшего усилия. Мне страстно захотелось иметь машину.
От ворот к
