Антология мировой фантастики. Том 5. Контакт. Понимание - Стэнли Вейнбаум

Раулинс чувствовал себя тогда настроенным на каждый диссонанс этого Могущества — несбывшиеся надежды, увядшую любовь, скоропалительные слова и выводы, неоправданное сожаление, голод, алчность и жажду… Он познал тогда старение, потери, бессильное бешенство, беспомощность, одиночество, пренебрежение к себе и сумасшествие. Он услышал немой крик космического гнева.

«Неужели мы все такие? — задумался он. — Неужели мы все передаем так же? И я, и Бордмен, и та девушка, которую я когда-то любил? Мы все, ходя по миру, передаем такие сигналы, только на другой частоте и не можем принимать эти волны? Это просто счастье, потому что слушать эту песню было бы невыносимо».

Бордмен сказал:

— Очнись, Нед. Перестань думать о таких грустных вещах, будь внимателен, пока тебя что-нибудь не убило. Ты уже почти в зоне С.

— Чарли, а как ты чувствовал себя рядом с Мюллером, после его возвращения с Беты Гидры?

— Мы поговорим об этом позже.

— Ты чувствовал себя так, как будто понял, что такое все человеческие существа?

— Я сказал тебе: позже…

— Дай мне говорить о том, о чем я хочу говорить, Чарли. Дорога здесь уже безопасна. Я заглянул сегодня в человеческую душу. Потрясающе. Он… послушай, Чарли… невозможно, чтобы он действительно был таким. Это хороший человек, но из него бьет эта гадость. Не только шум. Какие-то отвратительные вопли, которые не говорят нам правды о Дике Мюллере. Что-то, чего слышать мы не должны, сигналы переформирования, как тогда, когда ты направляешь открытый аппликатор к звездам и, слыша скрежет призраков, знаешь, что дальше, от самой прекрасной звезды, долетает до нас страшный треск, но ты знаешь, что это только реакция аппликатора, не имеющая ничего общего с реакцией самой звезды, это… это… это…

— Нед!

— Прошу прощения, Чарли.

— Возвращайся в лагерь. Мы все согласны, что Дик Мюллер — великолепный человек. Собственно, только поэтому он и стал нам необходим. Ты тоже нам необходим. Поэтому заткнись, наконец, и смотри себе под ноги. Теперь помедленней. Спокойно. Спокойно. Что это за зверь там, слева? Прибавь шагу, Нед. Но спокойно. Спокойно. Это единственный способ, сынок, спокойно.

8

На следующее утро, когда они снова встретились, оба чувствовали себя более свободно. Раулинс, после того как хорошо выспался под проволочной сеткой, накрывающей лагерь, застал Мюллера у высокого пилона на краю большой центральной площади.

— Как ты думаешь, что это такое? — начал Мюллер разговор, едва Раулинс подошел. — Такая колонна стоит на каждом из восьми углов площади. Я наблюдаю за ними уже много лет. Они вращаются. Вот посмотри.

Он указал на один из боков пилона. Подходя, Раулинс с десяти метров начал воспринимать излучение Мюллера, но пересилил себя и подошел ближе. Так близко он не был от него вчера, кроме той минуты, когда Мюллер схватил его и притянул к себе.

— Видишь? — Мюллер постучал по пилону.

— Какой-то знак. Что это?

— Я потратил почти полгода, чтобы его выцарапать осколками кристаллов вот с этой стены, там. Я посвящал этому час в день, иногда и два, но все-таки получил четкий след на металле. В течение местного года знак делает один полный оборот, а это значит, что столбы вращаются. Незаметно для глаза, но все-таки вращаются. Значит, это что-то вроде календаря…

— Они… Ты… что ты когда-либо.

— Говори яснее, парень.

— Прости, — Раулинс пытался не показать, как плохо переносит близость Мюллера. Он был потрясен. На расстоянии пяти метров ему было уже несколько легче, но все же, чтобы оставаться там, он был вынужден внушать себе, что переносит ЭТО все лучше и лучше.

— О чем ты спрашивал?

— Ты наблюдаешь только за одним пилоном?

— Я сделал знаки на паре других. Конечно, они вращаются, но их механизмы я найти не смог. Под этим городом скрыт какой-то древний фантастический мозг. Ему миллионы лет, а он продолжает работать. Может, это какой-то жидкий металл, в котором кружат элементы сознания. Это он вращает пилоны, управляет подачей воды, чистит улицы.

— И расставляет ловушки.

— И расставляет ловушки, — согласился Мюллер. — Но это для меня непонятно. Когда я пытался копать тут или под мостовой, я наталкивался только на землю. Может быть, вы, сучьи дети, археологи, сможете обнаружить мозг этого города? А? Есть у вас какие-нибудь предложения?

— Пока нет.

— Ты говоришь как-то неуверенно.

— Потому что не знаю. Я не участвую ни в каких работах в районе лабиринта, — Раулинс невольно неуверенно улыбнулся, сразу же пожалел об этом и услышал напоминание Бордмена по контрольной линии, что неуверенную улыбку предвещает, как правило, ложь, и в любой момент Мюллер может спохватиться. — В основном я работаю снаружи, — объяснил он Мюллеру. — Вел операции у входа. А позже, когда вошел, отправился прямо сюда, поэтому я не знаю, что за это время открыли другие.

— Они намереваются раскапывать улицы?

— Не думаю. Мы не так уж часто копаем, у нас есть специальная исследовательская аппаратура. Сенсорные приборы, зондирующие излучатели, — восхищенный собственной ложью и импровизацией, он более гладко продолжал:

— Археология когда-то была уничтожающей наукой. Например, чтобы исследовать пирамиды, их надо было сначала разобрать. Но теперь для многих работ мы используем роботов. Это новая школа, понимаешь? Исследование грунта без раскопок. Таким образом мы сохраняем памятники прошлого.

— На одной из планет какие-то пятнадцать лет назад группа археологов совершенно разобрала древний павильон — захоронение. И как они ни пытались, так и смогли собрать это здание вновь, так как никто не знал, по какому принципу оно было построено. Как ни пробовали его сложить, оно разваливалось. И это была огромная потеря. Я случайно видел развалины несколько месяцев спустя. Конечно, ты слышал об этом?

Раулинс об этом не знал. Он покраснел и сказал:

— В любой области всегда найдутся какие-нибудь халтурщики…

— Я не хочу, чтобы они приложили свои руки здесь. Я не хочу, чтобы они что-то уничтожили в лабиринте. Это не значит, что они это смогут, лабиринт хорошо защищает себя сам. — Мюллер небрежным шагом отошел от пилона.

Раулинс чувствовал облегчение по мере того, как расстояние между ними возрастало, но Бордмен приказал ему подойти к Мюллеру. Чтобы сломить недоверие Мюллера, необходимо было умышленно подвергать себя воздействию излучения. Не оглядываясь, Мюллер пробурчал себе под нос:

— Клетки опять закрыты.

— Клетки?

— Посмотри, вон там, на той улице.