Война за океан - Николай Задорнов

Адмирал вызвал капитана и Посьета, обсудили, потом попросил Можайского показать рисунки. Немедленно появился альбом с видами мыса Лазарева и с разными сценами матросской жизни. Не первой руки художник, но схвачено верно. «Такой как раз и нужен», — решил адмирал. Как изобретатель он, может быть, ничего нового не придумает, но как рисовальщик пригодится.

«Ну не беда», — подумал Можайский. Спорить с адмиралом прежде времени он не желал. Ему очень хотелось в Японию.

Но когда разговор закончился и Можайский вышел, замечания адмирала показались ему обидными. «Однако он понтоны согласился под фрегат подвести!»

На следующий день на фрегате застучали. Из запасов листового железа делали огромные ящики. Судно как бы превратилось в плавучую кузницу.

Фрегат не двигался. Вода малая, шлюпки пошли на промер с Араской и Ворониным. Еткун отдыхает. Он сидит на баке на корточках и курит трубку.

Подсел Можайский. Они уже успели сдружиться. Еткун покосился, сверкнули черные прорези его глаз.

— Ты что злой?

— Адмирал крестить хотел, а рубаха не дает. Говорит, кто бога любит, даром крестить надо. Ево сибко цестный.

— Тебе мичман чуть по зубам не съездил. Не смей больше хлопать адмирала по плечу.

— Знаю. Мицман мне потом морда тыкал и маленько объясняли.

Можайскому хотелось на сахалинский берег на охоту, но одному скучно. Он стал уговаривать Еткуна. Тот охотно согласился. Неподалеку деревня, живут друзья и родственники.

— Тебе рузье ловко стреляет! — говорил гиляк на охоте.

— У меня свой прицел… — объяснял Можайский. — Вот смотри.

— Хитрый! Я слыхал про тебя. Все равно — воды нет. «Паллада» на твоих бочках не пойдет! Ни церта!

После охоты зашли в деревню. Еткун раздобыл у знакомого старика араки и угостил хозяев и русского.

Один из гиляков рассказал по-русски, как у его товарища на охоте упал нож, а он, такой ловкий, поймал.

— На лету?

— Конесно!

— И я могу! — сказал Можайский.

Гиляки посмотрели с удивлением. Можайский — высокий, веселый, сильный и худой — нравился им.

— Церта тебе!

— Вот смотри! — Офицер встал, вынул охотничий нож, уронил его и поймал у пола.

— У-у! То было на дереве! Знаешь, так поймать только летающий человек может. И моя товарищ — ево был простой человек, прыгнул с дерева и поймал! Успел.

— А как у вас летающий человек летает? — через некоторое время спросил Можайский.

— Быстро!

— Крылья у него есть?

— А зацем ему? — ответил Еткун. — Нету крыльев!

— Есть крылья! — перебил хозяин.

— Нету! Я сам видал, ево летает, у-ух! Пуля — нету крыльев. У стрелы тоже нету. Ево толкает — и посе-е-ел!

Когда шли на шлюпке к фрегату, Можайский спросил Еткуна:

— А как ты думаешь, летать без крыльев можно?

— Ну да, кидай — и ево летит. Крыльев нету, но хвост ли, ково ли надо, наса стрела летает, но у нее такой стуцка делаем, ево дерзит лучсе и как раз попадает.

Можайский задумался.

— Тебе адмирал рубахи не дает?

— Нет!

— Я тебя крещу сам и дам тебе рубаху.

— А Араске?

— И ему дам. Как тебя крестить? Попа надо?

— Не знаю, попа ли, батюску ли. Геннадий Иванович тозе, как ты, мундир таскает, одеза не поповская, а богу молит, поповская песня поет, тозе как поп ли, батюска ли, а крестил он много, иконой крестил и еще розгам крестил, кто второй раз из-за рубахи ходил. На голове маленько волоса стриг, кто купать боится.

— А как же шаман, если ты крестишься?

— А саман тозе! Ево мне не месает. И ты спроси саман, как ево летает. Ево умеет. Ево летает и цузой баба попадает. Тебе тозе, наверное, так хоцет?

— Я тебя крещу! — не слушая Еткуна, продолжал Можайский. — В шамана верить не надо. Попросим нашего попа, а я буду твой крестный отец и дам тебе свое имя. Ладно?

— Конесно!

— Так ты думаешь, — сказал Можайский, налегая на весла, в то время как Еткун сидел на руле, — человек может летать?

— А це, тибе этим дела думает?

— Да.

— Однако без церта дела не могу, — ответил Еткун и сплюнул за борт, — саман посоветовай, ево знает… А це, Саска, тибе по земле не хоцу ходить? На земле тозе хоросо…

Пришла «Аргунь». Прибыл Невельской. Еще издали заметил он, что фрегат без мачт. Они спилены. Команда малочисленна. Почувствовалась старость судна.

— Где адмирал? — спросил Геннадий Иванович, поднявшись на палубу и поздоровавшись с Уньковским.

— Его превосходительство два дня как отбыли на «Диану», — ответил Уньковский. — А позвольте спросить, Геннадий Иванович, где паровая шхуна?

— Она не приходила ко мне, и где сейчас — неизвестно. Я ждал ее в Петровском, так и не дождался…

— Что же с ней?

— Китобой, пришедший на рейд Петровского, сказал, что встретил ее в ста милях от Аяна. Погода была хорошая. Вражеских судов в Охотском море нет.

— Так вы полагаете…

— Полагаю, что, придя в Аян, генерал по какой-то причине послал шхуну на Камчатку. Судьба ее все время заботила Николая Николаевича. Видно, на Камчатке тяжелые бои. У меня такое чувство, что зря ведем «Палладу» и зря «Диана» сейчас снаряжается в Японию, когда надо было всеми силами выручать Камчатку. Тысяча матросов, два фрегата!

— Теперь уже поздно! — ответил Уньковский.

Перед Невельским вытянулись Еткун и Араска — оба в полинялых матросских рубахах, помытые и причесанные.

— А я искал вас и ругал. Здорово, Араска! Как так, Еткун, ведь я велел вам ожидать?

— Моя теперь не Еткун! — отвечал гиляк.

— Он у нас крестился, Геннадий Иванович, — стал объяснять Уньковский.

— Моя кресный отец есть русский молодой парень. Моя старик — сын, а ево молодой — все равно отец! Моя теперь Можайский, а фамилия — Александр!

— Только наоборот, Александр — имя, а Можайский — каль[121], — отвечал Невельской.

— Нету! Своя каль не бросаем.

— Потеха с ним! — сказал Уньковский.

Невельской заметил, что судно идет хорошо.

— Без адмирала и фрегат пошел. Видите, сколько прошел.

— Когда я шел на баркасе из Петровского, вы еще на траверз Лангра не выходили.

— С помощью божьей и Воронина движемся без адмирала и без паровых средств!

«Аргунь» повела «Палладу». Шлюпки возвратились, измученные непрерывными трудами гребцы пошли отдыхать.

Погода хорошая. Похоже, что «Паллада» благополучно перейдет на северный фарватер. Весь лиман пройден от южного пролива до северного.

— А барометр пошаливает, и ваш коронный лоцман обещает бурю, — замечает Халезов.

Перемена погоды может быть. В эту пору, Невельской знает, бывают сильнейшие штормы, приходящие с юга.

Вечером допоздна Невельской и Уньковский сидели в опустевшем адмиральском салоне. В речах Уньковского чувствовалась обида, что его не берут в Японию… Зная, как Невельской любит говорить про описи новых бухт, он рассказал ему, какие гавани видел на юге Уссурийского края. Геннадий Иванович слушал как зачарованный. Уньковский уверял, что и почву там смотрел, преотличная земля.

— Из малоземельных губерний хлынут сюда переселенцы, украинцы пойдут, климат для них подходящий!

— Дай бог дожить и увидеть! — сказал Невельской.

— А фрегат какой умница! — воскликнул Уньковский. — Как он сразу все понял! И пошел без адмирала! Право, я уж много раз замечал, что фрегат хорошо себя ведет, если его нет. Я полагаю, что ни один корабль его не потерпит, так как он есть ханжа и лицемер, что противно всякой природе.

— Я не верю в приметы, — подхватил Невельской. — Но, если я иду на своем «Байкале», который я сам строил, то мне все удается. На нем обошел я вокруг света на три месяца раньше срока. Шлюпка с «Байкала» нашла Амур и пролив к югу… Да и Сахалин я занял на «Байкале»! Что вы скажете?

— Я скажу, что все-таки адмирал те посты снял с Сахалина, чему ваш «Байкал» не помог!

Уньковский попросил его признаться, почему он против Японской экспедиции.

— Никогда не был! И ни боже мой! Руку японцам надо тянуть, но не вокруг света. Надо заселить и развить Амур, Сахалин и Приуссурийский край.

Чуть свет Невельской уже в рубке.

— Будет сторм! — уверенно заявил Араска, когда солнце взошло. — Вот этим птица наверх летает и сразу на низ.

— Как барометр? — спросил Уньковский.

— Упал на два деления! — отвечал Халезов.

— Завтра ли, ноцью ли, — добавил Еткун.

— Бар перешли, слава богу! — сказал Невельской, вернувшись к обеду с «Аргуни». — Мы в Охотском море.

— Я уже вижу какое-то судно. Что оно тут делает?

— Это американцы занимаются своим любимым делом — бьют наших китов, на что мы смотрим с берега! — в тон ему ответил Невельской. — Стал напротив гиляцкой деревушки. Означает, что идет мена или предстоит грабеж. Верно, Еткун?