Мифы классической древности - Г. Штоль

Тем временем померкло солнце и наступила тьма. Афина Паллада, одобрившая совет Нестора, уже торопила Телемаха к кораблю; но Нестор удержал гостей. "Нет! Да не допустит Зевс и все бессмертные боги, чтобы вы для ночлега ушли на корабль! Разве не найдется у нас одежд? Разве я нищий? Будто в доме моем нет ни покровов, ни мягких постелей. Нет, пока я жив, не допущу я, чтобы сын Одиссеев выбрал спальней себе корабельную палубу". Нестору в ответ сказала Афина: "Ты прав, возлюбленный старец, и Телемах должен исполнить твою волю. Я оставлю его здесь, чтобы спокойно провел он ночь под твоей кровлей; самому же мне должно возвратиться на черный корабль, чтобы ободрить наших гребцов и о многом сказать им. Из спутников Телемаха я самый старший – все они юноши, ровесники Одиссееву сыну. Завтра же с зарей мне нужно пойти к народу отважных кавконов и истребовать у них долг. Телемаха же с сыном своим отправь ты в Спарту, веди им дать коней проворных и сильных". С этими словами удалилась светлоокая Зевсова дочь, улетела быстрым орлом. Изумился народ, изумился, увидев это чудо, Нестор. За руку взял он Телемаха и сказал: "Друг, верно, будешь ты не робок и не бессилен, если уже тебе, юноше, сопутствуют боги. Ведь это была здесь Афина Паллада, так отличавшая отца твоего в сонме ахейцев". Затем Нестор совершил богине молитву и обещал принести ей в жертву однолетнюю телку, изукрасив той телке позолотой рога. Потом ввел он своего гостя, сыновей и зятьев в прекрасный дворец свой. Совершив возлияние Афине Палладе и насладившись вином, все удалились в опочивальни. Телемаху приготовлена была постель в просторной горнице, близ него лег Писистрат, младший из сыновей Нестора.

Когда встала из мрака румяная заря, Нестор поднялся с мягкой постели своей, вышел из спальни и сел на белых, гладко обтесанных камнях, лежавших у высокой двери и служивших седалищем еще Нелею разумному. Скоро подсели к нему шестеро его сыновей и с ними сын Одиссеев. Нестор позаботился о приготовлениях к жертве, что обещана была им Афине Палладе. Скоро телка была пригнана с поля, искусник Лаэрк позолотил ей рога, служанки занялись приготовлениями к обеду, поставили стулья, принесли дров и воды. Нестор велел пригласить на пир и оставшихся на корабле друзей Телемаха. Тогда Стратион и Эхофрон, сыновья Нестора, привели телицу за рога. Аретос (также Несторов сын) принес им воду для омовения рук и короб с ячменем. Подошел Фрасимед с острым топором в руке, чтобы поразить жертву. Персей подставил чашу, в которую должна была стекать жертвенная кровь. Тогда Нестор умыл над лоханью руки, украсил жертву ячменем, совершил молитву Афине и бросил в огонь клок шерсти, срезанной со лба телицы, после чего Фрасимед ударил ее топором. Глубоко пронзил топор шею жертвенной телицы и пересек ей жилы. Повалилась жертва; громко вскричали все дочери царя, невестки и сама кроткая сердцем царица Климена и сотворили молитву Афине Палладе; а мужи приподняли голову жертвы с земли и перерезали ей горло. Когда же истощилась черная кровь и не стало жизни в костях, они вырезали бедра в жертву богине и, прикрыв их двойным слоем жира, Нестор зажег их на костре и оросил красным вином. Остальное же все было изрублено на части и зажарено на вертелах для трапезы.

Телемах не присутствовал при жертвоприношении. Он был в это время в бане. Омытый и натертый чистым маслом, вышел он из бани и присоединился к пирующим. По окончании пира Нестор велел запрячь в колесницу коней и отвезти Телемаха в Спарту. Быстро были запряжены кони, и колесница снабжена была хлебом, вином и другой пищей. Телемах вошел в колесницу, с ним сел Писистрат, взял в руки вожжи и погнал коней. Быстро помчались кони в долину, и скоро скрылся с глаз путников Пилос с высокими башнями. Целый день мчались кони, солнце село, потемнели дороги. Путники прибыли в Феру, в дом Диоклеса. Диоклес радушно их принял, угостил и дал им ночлег. На другой день продолжали они путь свой по роскошным полям, изобильным пшеницей, и к закату солнца прибыли в Спарту.

(Гомер, Одиссея. IV, 1-619)

Колесница остановилась перед дворцом царя Менелая. Менелай в это время праздновал свадьбу дочери своей Гермионы с Неоптолемом, царем Фтии, и другую – сына своего Мегапенфа с одной благородной девицей из Спарты. Когда юноши остановились вместе с колесницей у высоких ворот дворца, их увидел прежде других слуга и спальник Менелаев Этеоней и сообщил о приезде незнакомцев. "Царь Менелай, – сказал он, – два гостя прибыли, иноземцы они и, кажется, из племени Зевса {86}. Что повелишь нам? Отпрячь ли коней их, или отказать им, чтобы у других искали приюта?" С гневом отвечал ему Менелай: "Неглупый ты человек, Этеоней, а говоришь как младенец. Мы сами не раз пользовались гостеприимством у чужих людей, прежде чем воротились на родину и успокоились. Скорее вели отпрячь коней и пригласи обоих странников на наш семейный пир". Так говорил Менелай. Тотчас созвал Этеоней слуг, велел им отпрячь коней и привязать их к яслям, полным ячменя и овса. Чужеземцы, войдя во дворец, не могли надивиться блеску его и красе. Освежившись купанием, натершись маслом, облекшись в прекрасные одежды, вошли они в залу и сели возле царя Менелая на стульях. Дружески взял их Атрид за руки и сказал: "Друзья, откушайте на здоровье пищи нашей. Когда же утолите голод вы, я спрошу вас, что вы за люди. Оба, конечно, не низкого рода, а дети царей". Тут он подал им кусок жареного мяса из почетной, собственной, части, отделив его своею рукой. Когда утолили они свой голод, Телемах обратился к спутнику и тихо сказал ему: "Видишь, возлюбленный друг мой Писистрат, как много здесь блестящей меди; как блистает все золотом, серебром, янтарем и слоновой костью! Один Зевс на Олимпе имеет такие палаты! Что за богатство! С изумлением смотрю я на все это". Вслушался в их речь Менелай и сказал им: "Милые дети, с Зевсом не может соперничать ни один смертный: дом и сокровища его нетленны. Но из людей едва ли кто померится со мною богатством: много добра после долгих странствий привез я на своих кораблях в отчизну. Видел я Кипр, посетил финикиян, египтян, проник к эфиопам, гостил у сидонян, эребов и, наконец, был в Ливии. Но в то время как странствовал я, милый брат мой погиб от убийцы. С тех пор постылы мне стали все сокровища. Горестно было мне видеть истребление славного дома. Рад бы остаться я с третью того, чем владею, лишь только бы были на свете те мужи, которые погибли под Троей из-за моего дела. Всего же больнее мне вспомнить об Одиссее, потерпевшем великие бедствия. До сих пор неизвестно, жив он или умер: плачут о нем безутешные Лаэрт с Пенелопой, плачет и юный Телемах, бывший еще в пеленках, когда Одиссей удалился из дома". Так сказал Менелай и неумышленно пробудил он скорбь в Телемахе: юноша прослезился и закрыл глаза пурпурной мантией. Атрид догадался, кто был его гость, но не знал, спросить ли Телемаха об Одиссее или дождаться, пока начнет сам он.

В то время как, рассудком и сердцем колеблясь, молчал Атрид и не знал, что ему делать, из высоких покоев своих вышла Елена, светлой Артемиде подобная. Служанка подставила ей стул, другая подостлала прекрасный ковер, третья положила перед нею корзину с сученой пряжей, а на ней золотую прялку с волнистой, пурпурного цвета шерстью. Елена села на стул возле супруга и тихо спросила его: "Менелай, известно уже или нет, кто эти юноши, вступившие в дом наш? Может быть, я ошибаюсь, но никогда не видала я, чтобы кто-нибудь напоминал так Одиссея, как один из них". И Менелай в ответ ей: "Так и мне кажется, жена! Дивное сходство! Такие же ноги и руки, то же выражение глаз; та же голова и такие же густые кудри на ней; а когда, помянув Одиссея, я стал говорить о бедствиях, вытерпленных им из-за меня, с ресницы, его пала слеза, и он закрылся мантией. Писистрат услышал этот разговор и сказал Менелаю: "Ты угадал, благородный Атрид, он сын Одиссея, но, осторожный и скромный, он не смеет вступить в разговор с тобой. Отец мой Нестор послал меня с ним в Спарту, чтобы узнать, нет ли каких слухов об Одиссее". – "Боги! – воскликнул Менелай. – Так это и вправду сын милого мне друга, потерпевшего из-за меня столько тревог! Я надеялся, что самому Одиссею докажу всю мою дружбу, но мне на долю не выпало такого счастья: Кронион не хотел дать возврата злосчастному". Так сказал Менелай, и глубокая печаль взволновала душу его. Жаль стало Елене и Телемаха, и мужа; зарыдала она; зарыдал и Писистрат, вспомнив о брате своем, дивном Антилохе, павшем под Троей от руки Мемнона. Успокоившись, Писистрат сказал Менелаю: "Подлинно, царь Менелай, ты разумнее всех смертных: так говорит и отец мой, Нестор. Но послушай меня, многоумный, мне отнюдь не противен плач о возлюбленных мертвых; нам, страдальцам, одна надежная почесть: слезы с ланит и отрезанный локон волос на могиле; я утратил брата; был он не последний меж аргосских воинов. Но не люблю я слез за вечерней трапезой; скоро взойдет заря румяная". Так сказал Несторов сын, и Менелай согласился с ним. Отложив печаль и отерши слезы, хозяин и гости снова начали пировать. Когда же приступили они к яствам и напиткам, царица подлила в круговые чаши соку, дающего сердцу забвение бедствий. Щедро наделила им в Египте Елену Полидамна, супруга Фофна. Кто отведает вина с этим соком, тот целый день не уронит слезы, даже когда погибнут перед его глазами брат или сын. И все пирующие забыли о своем горе, и Елена с Менелаем рассказали юношам, какие услуги разумный и неустрашимый Одиссей оказал аргосскому войску. "Много посетил я стран, много видел мудрых и мужественных людей, но не видел еще мужа, Одиссею подобного". Так окончил Менелай речь свою и простился с гостями.