Сочинения - Оноре Бальзак

Это было сказано так сухо и таким ледяным тоном, что генеральный прокурор промолчал и стал просматривать папки с какими-то неотложными делами.

Трудно себе вообразить удивление мадемуазель Жакелины Коллен, когда Жак Коллен появился в зале Потерянных шагов. Она стояла как вкопанная, упершись руками в бока, наряженная торговкой овощами. Как ни привыкала она к проделкам своего племянника, последняя превосходила все.

– Ну, долго ли ты будешь еще смотреть на меня, как на какое-то музейное чучело? – сказал Жак Коллен, взяв тетку за руку и выходя с ней из залы Потерянных шагов. – Нас примут за какую-то диковинку, того и гляди, остановят, и мы потеряем время.

И он спустился с лестницы Торговой галереи, что ведет на улицу Барильери.

– Где Паккар?

– Он ожидает меня у Рыжей и прогуливается по Цветочной набережной.

– А Прюданс?

– Она там же, в качестве моей крестницы.

– Идем туда…

– Смотри, не следят ли за нами…

Рыжая торговка скобяным товаром на Цветочной набережной была вдовой известного убийцы, одного из общества Десяти тысяч. В 1819 году Жак Коллен честно передал этой девушке двадцать с лишним тысяч франков от имени любовника после его казни. Обмани-Смерть один знал о близости девушки, модистки в ту пору, с его товарищем.

– Я даб твоего парня, – сказал тогдашний жилец г-жи Воке этой модистке, вызвав ее в Ботанический сад. – Он, вероятно, говорил с тобою обо мне, моя крошка? Кто меня выдаст, тот умрет в тот же год! Кто верен мне, тому нечего опасаться меня. Я из тех дружков, которые умрут, но словом не обмолвятся во вред тому, кому желают добра. Предайся мне, как иная душа предается дьяволу, и ты на этом выгадаешь. Я обещал твоему бедняге Огюсту, что ты будешь счастливой… он так мечтал окружить тебя роскошью! И дал себя скосить из-за тебя. Не плачь! Слушай, никто в мире не знает, что ты была любовницей убийцы, которого охладили в субботу; никогда и никому я не скажу об этом. Тебе двадцать два года, ты красотка, в кармане у тебя двадцать шесть тысяч франков; забудь Огюста, выходи замуж, будь честной женщиной, если можешь. В награду за это мирное житье я прошу тебя служить мне и тому, кого я к тебе буду посылать, но служить слепо. Никогда я не попрошу от тебя ничего такого, что опорочило бы тебя, или твоих детей, или твоего мужа, ежели он у тебя будет, или твою родню. В моем ремесле часто встречается надобность в надежном месте, где можно побеседовать, спрятаться. Мне нужна верная женщина, чтобы отнести письмо, взять на себя поручение. Ты будешь всего только моим почтовым ящиком, моей сторожкой, моим посланцем. Ты больно белокурая; мы с Огюстом прозвали тебя Рыжей, так ты и будешь называться. Моя тетка, торговка в Тампле, с которой я тебя познакомлю, единственный в мире человек, которому ты должна повиноваться; говори ей все, что бы с тобой ни случилось; она выдаст тебя замуж, она будет тебя очень полезна.

Так был заключен один из дьявольских договоров, в духе того, которым Жак Коллен на долгое время привязал к себе Прюданс Сервьен и которые этот человек всегда старался закрепить, ибо у него, как и у дьявола, был страсть вербовать приверженцев.

Около 1821 года Жакелина Коллен выдала Рыжую замуж за старшего приказчика владельца оптовой торговли скобяным товаром. Приказчик заканчивал в этот момент переговоры о покупке торгового дома своего хозяина, дела его процветали, у него было двое детей, и он являлся помощником мэра в своем районе. Никогда Рыжая, став г-жой Прелар, не могла пожаловаться на Жака Коллена и на его тетку, но всякий раз, когда к ней обращались с просьбой об услуге, г-жа Прелар дрожала с головы до ног. Вот почему вся краска сбежала у нее с лица, когда на пороге ее лавки появились эти две страшные личности.

– Мы пришли к вам по делу, сударыня, – сказал Жак Коллен.

– Мой муж здесь, – отвечала она.

– Ну что ж! Пока мы обойдемся и без вас; я никогда не беспокою людей понапрасну.

– Пошлите за фиакром, крошка, – сказала Жакелина Коллен, – и попросите мою крестницу. Я надеюсь устроить ее горничной к одной знатной даме, которая прислала за ней своего домоуправителя.

Тем временем Паккар, похожий на жандарма, одетого зажиточным горожанином, беседовал с г-ном Преларом о крупном заказе на проволоку для какого-то моста.

Приказчик пошел за фиакром; и спустя несколько минут Европа, или, чтобы не называть ее именем, под которым она служила у Эстер, Прюданс Сервьен, а также Паккар, Жак Коллен и его тетка, – все, к великой радости Рыжей, уселись в фиакр, и Обмани-Смерть приказал кучеру ехать к заставе Иври.

Прюданс Сервьен и Паккар, трепещущие от страха перед дабом, напоминали души грешников перед лицом бога.

– Где семьсот пятьдесят тысяч франков? – спросил даб, вперяя в них свой пристальный и ясный взгляд, до такой степени волновавший кровь этих погибших душ, когда они чувствовали за собою вину, что им казалось, будто им в мозг вонзается столько булавок, сколько волос на их голове.

– Семьсот тридцать тысяч франков, – отвечала Жакелина Коллен своему племяннику, – в надежном месте, я поутру передала их Ромет в запечатанном пакете…

– Ваше счастье, что вы передали деньги Жакелине, – сказал Обмани-Смерть, – иначе отправились бы прямо туда… – прибавил он, указывая на Гревскую площадь, мимо которой проезжал фиакр.

Прюданс Сервьен, по обычаю своей родины, перекрестилась, точно над нею грянул гром.

– Прощаю вас, – продолжал даб, – но впредь остерегайтесь подобных ошибок и служите мне, как служат эти два пальца, – сказал он, показывая на указательный и средний палец правой руки. – Большой палец – это она, моя добрая маруха! – И он похлопал по плечу свою тетку. – Слушайте! – продолжал он. – Отныне ты, Паккар, можешь ничего не бояться, шатайся по Пантену, сколько твоя душа пожелает. Я разрешаю тебе жениться на Прюданс.

Паккар схватил руку Жака Коллена и почтительно ее поцеловал.

– А что я должен делать? – спросил он.

– Ничего! У тебя будет рента и женщины, кроме собственной жены, ведь у тебя вкусы в духе Регенства, старина!.. Вот что значит быть чересчур красивым мужчиной!

Паккар покраснел, получив эту насмешливую похвалу от своего султана.

– А тебе, Прюданс, – продолжал Жак, – нужно иметь свое дело, хорошее положение, нужно обеспечить будущее и по-прежнему служить мне. Слушай меня хорошенько. На улице Сент-Барб существует отличное заведение, принадлежащее той самой госпоже Сент-Эстев, у которой моя тетка при случае заимствует фамилию… Отличное заведение, с хорошей клиетурой; оно приносит годового дохода тысяч пятнадцать – двадцать… Сент-Эстев поручила управление этим заведением…

– Гоноре, – сказала Жакелина.

– Марухе бедного Чистюльки, – сказал Паккар, – мы с Европой улизнули туда в день смерти бедной госпожи Ван Богсек, нашей хозяйки…

– Болтать, когда я говорю? – гневно сказал Жак Коллен.

Глубокое молчание воцарилось в фиакре, Прюданс и Паккар не осмеливались более взглянуть друг на друга.

– Итак, дом управляется Гонорой, – продолжал Жак Коллен. – Ежели ты с Прюданс укрывался там, я вижу, Паккар, что ты достаточно умен, чтобы вкручивать баки фараонам (проводить полицию), но недостаточно хитер, чтобы втереть очки подручной даба… – продолжал он, потрепав свою тетушку за подбородок. – Теперь я догадываюсь, как она тебя нашла… Это получилось очень кстати! Вы вернетесь опять к Гоноре… Продолжаю. Жакелина вступит с госпожой Нуррисон в переговоры о покупке ее заведения на улице Сент-Барб; будешь умненько себя вести, составишь себе там состояние, крошка, – сказал он, глядя на Прюданс. – В твои-то годы и уже игуменья! Это бывает лишь с дочерьми французского короля, – прибавил он ядовитым тоном.

Прюданс бросилась на шею Обмани-Смерть и поцеловала его; но резким ударом, обнаружившим его недюжинную силу, даб так сильно оттолкнул ее, что, не будь тут Паккара, девушка угодила бы головой в окно и разбила бы стекло.

– Руки прочь! Не люблю я этих манер! – сухо сказал даб. – Это значит не оказывать мне должного уважения.

– Он прав, малютка, – сказал Паккар. – Понимаешь, ведь выходит, что даб дарит тебе сто тысяч франков. Лавка стоит того. Это на бульваре, напротив театра Жимназ, с той стороны, где бывает театральный разъезд…

– Я сделаю больше: куплю и дом, – сказал Обмани-Смерть.

– И вот через шесть лет мы миллионеры! – вскричал Паккар.

Раздосадованный тем, что его перебивают, Обмани-Смерть изо всех сил ударил Паккара ногой по голени; но у Паккара были стальные нервы и резиновые мускулы.

– Довольно, даб! Мы молчим, – отвечал он.

– Уж не думаете ли вы, что я мелю вздор? – продолжал Обмани-Смерть, тут только заметивший, что Паккар хлебнул несколько лишних стаканчиков. – Слушайте! В этом доме, в погребе, зарыты двести пятьдесят тысяч франков золотом…