Записки мертвеца - Георгий Апальков

— Не заперто!

— Вот видишь! Давай, заходи!

— А ты?

— Я на шухере постою. Как меня на осмотр позовут — я в дверь стукну.

Я вошёл внутрь. В палате было темно. У стен в двух противоположных сторонах комнаты стояли койки. На одной кто-то спал, укрывшись одеялом с головой. На другой сидел Аркадий, до смерти перепугавшийся, когда я вошёл. Кажется, он хотел закричать, но, узнав меня, передумал.

— Ты как тут? — спросил я, махнув ему рукой в знак приветствия и добрых намерений.

Он посмотрел на меня, словно бы взвешивая все возможные варианты ответа и думая, какой из них будет лучше и безопаснее озвучить. В конце концов, он не нашёл ничего лучше, чем шёпотом, едва слышно сказать:

— Я собака.

— Ты чего, дружище? Всё одно и то же, смотрю, повторяешь. Что с тобой?

— Я собака, — ответил Аркадий уже чуть более уверенно, словно бы даже гордясь тем, что говорит, как гордится собою школьник, сходу выдавший правильный ответ на каверзный вопрос учителя.

— Да не собака ты! Откуда ты это взял? Что они там с тобой такое делали?

Аркадий открыл было рот, чтобы снова повторить то, что он озвучивал ранее, но вдруг подбородок его дрогнул. Глаза покраснели, из них полились слёзы. Он опустил взгляд, посмотрев на лежавшее на его коленях больничное одеяло и аккуратно погладив его, точно спящую кошку. Потом он вскинул голову и обратил на меня взор, вопиющий и одновременно преисполненный надежды.

— А ты можешь меня грохнуть? Её тоже: она тоже хочет.

— Ты чего? — только и смог ответить на это я.

— Я собака! — сказал Аркадий, улыбнувшись, будто бы я был круглым идиотом, не понимавшим очевидного.

— Перестань! Что там случилось? Ты от меня ушёл с деньгами тогда, чтобы её с матерью отпустили, — я кивком головы указал на Ангелину, — Что потом было? Что там эти черти с тобой такого сотворили?

Аркадий рассмеялся. В дверь с другой стороны чуть слышно стукнули. Я поспешил уйти, прощаясь с Аркадием взглядом, полным жалости и откуда-то взявшегося чувства вины. Он смотрел на меня с задором, не переставая смеяться и одновременно ронять на одеяло слёзы. Больше мы с ним не виделись.

Я вернулся в коридор и стал ждать, пока Ира выйдет от медсестры.

— Ну как? — спросила она, подсев ко мне чуть позже на том же самом подоконнике.

— Да не знаю. Там они оба были. Она спала, он — нет. Совсем плохой какой-то. Крыша у него, похоже, всё… Съехала совсем.

— Ну, судя по твоим рассказам, ничего хорошего там с ними не происходило, — подытожила Ира, — Так что неудивительно.

— Да понятное дело. Просто жалко как-то. Не знаю. Тяжёлый осадок какой-то.

Ира хотела было сказать что-то ещё, но тут из дальнего конца коридора меня окликнул капитан Смирнов.

— Соколов!

— Я! — отозвался я и подошёл к нему.

— Осмотр прошёл?

— Так точно.

— В штаб идёшь сейчас со мной, докладываться. Говорить я буду. Если не спросит ничего — молчи, понял?

— Так точно.

— Тогда вперёд.

В кабинет к полковнику мы вошли вместе. Я чувствовал лёгкий трепет, как перед важным экзаменом или визитом к завучу, но бесконечных опустошающих переживаний, которые раньше сопровождали бы меня всю дорогу, больше не было. Под конец дня я был выжатым лимоном, да и в целом потерял способность и необходимость из-за чего-либо волноваться и переживать. Будь что будет — так я думал.

— Значит, троих бойцов потеряли? — переспросил Старков, заслушав доклад капитана.

— Так точно.

Полковник перевёл взгляд на меня, затем — снова на капитана.

— Ладно, это потом обсудим. Этого зачем привёл?

— Потери были среди тех, кто впереди колонны шёл, та-щ полковник. Этот рядовой был одним из них.

— Один живой остался, значит?

— Так точно.

— В рубашке родился малой. А привёл-то его зачем?

— Чтобы он доложил обо всех обстоятельствах гибели личного состава. Он был свидетелем.

— Да-а… — махнул рукой полковник и откинулся на спинку кресла, которое раньше, кажется, принадлежало мэру города, — Перескажешь потом с его слов. Тут с группой вон связь потеряли — вот проблема. Да и люди там такие были… Сложные. Погоди-ка… Этот пацан — это тот, который из Знаменского тогда то уходил, то возвращался?

— Так точно.

— Который на Радугу наводку дал?

— Этого не могу знать, та-щ полковник.

— Он, он. Хм-м… Ясно. Так, рядовой — свободен. С тобой, капитан, ещё потолкуем.

Я вышел из кабинета и дальнейший разговор полковника с капитаном слушал уже из-за закрытой двери. К несчастью, до меня доходили лишь приглушённые обрывки сказанного:

— …троих человек угробил… ещё и затемно… хоть связь поддерживал — и то ладно… задача завтра… детали — потом, после развода… малой идёт — это точно… по усмотрению… сколько надо… если не объявятся, конечно…

— …та-щ полковник, я… остальных тоже не на кого…

— …замком или прапор на худой конец… с тебя я как со старшего спрашиваю… остальных — сам решай… кто инструктировал их, кто задачу объяснял — кого сам решишь…

— …есть, та-щ пол…

Вскоре капитан Смирнов вышел из кабинета с угрюмым видом и велел мне идти за ним. Я слышал про негласное правило армии, предписывавшее не отчитывать начальников при их подчинённых. Да даже если бы мы были не с капитаном, а с каким-нибудь сержантом из другой роты, с которым мы виделись бы впервые в жизни — всё равно. На старшего по званию нельзя было орать в присутствии младшего по званию, за исключением случаев, когда от посторонних ушей избавиться было никак нельзя. Поэтому-то полковник и выдворил меня, прежде чем сказать Смирнову всё, что он думает о нём и о качестве выполнения задачи, поставленной его подразделению. Хотя в чём проблема? Задача ведь выполнена, так или иначе. В любом случае, я не мог надеяться на то, что Смирнов, выйдя из кабинета, начнёт откровенничать и раскроет мне детали своего разговора со Старковым. Даже в мире оживших трупов такое относилось к разряду фантастики. Поэтому до выхода из штаба мы дошли молча. После Смирнов отправил меня в гостиницу, велев хорошенько выспаться. Вид у него был печальный.

Я вернулся в номер, который теперь был только наш с Ирой. Встретив меня на входе, она тут же принялась расспрашивать обо всём. Я рассказал ей только то, что знал, и то, что доподлинно слышал. Все свои умозаключения и предположения я решил оставить при себе. Потом она захотела услышать подробности дневного происшествия: как так вышло с Лопатиным и со всеми другими, и всё такое прочее. Я и рассказал. Она