Наша Светлость - Карина Демина

   Из людей.

   Паладины появлялись с подлунной стороны, предупреждая пением.

   - Сначала он приходил один. И мы разговаривали. Точнее говорил я, но казалось, что он понимает. А пару лет назад привел ее...

   Он много больше и выглядит грузным. Он идет низко, почти задевая крыши домов, точно пытаясь встать между землей и небом, защищая тех, кто дорог.

   Она - легче, изящней. Ее шкура в лунном свете отливает серебром, и этот наряд ей к лицу.

   - Сейчас вот... - Кайя указал на третью тень, спрятавшуюся в облаках. - Наверное, хотел познакомить, а меня не будет.

   - Он вернется.

   Паладин замер. А песня сменила тон. Теперь в ней слышался вопрос, который Кайя понял:

   - Я должен. Мне тоже есть кого защищать.

   И снова вопрос. Сомнение.

   - Не от тебя. От людей. Я вернусь. Обещаю.

   Его слышат и более того - понимают. Вздох. И пожелание удачи. Взмах плавников, рождающий ветер, и паладин подымается выше. Удар хвоста - воздух стонет под тяжестью туши - и он исчезает в рыхлых перинах облаков.

   И песня смолкает.

   А я откуда-то знаю, что паладины не пойдут к острову, потому что встреча, ради которой они приходили, уже состоялась.

   - Не считаешь меня безумным? - Кайя заставляет сесть.

   - Нет... ты должен запретить охоту на них!

   Потому что именно она - истинное безумие.

   - Пытаюсь. Но люди привыкли охотиться. На них. Друг на друга. Не важно, на кого. По-моему, им просто нравится убивать.

   Ну вот, разбередила душу.

   - Те, кто нас создал, думали, что у людей не хватает времени. Что если дать время, то они изменятся. Наверное, прошло еще слишком мало...

   Юго едва не упустил момент.

   Он лежал на крыше, голым животом на снегу, и снегом же укрытый. Винтовка примерзла к рукам и щеке, останутся следы, но это больше не имело значения.

   Наниматель мертв.

   Позер.

   И трус, если не хватило силы духа довести до конца то, что задумал. Крови испугался?

   Или ответственности?

   Собственных эмоций? Одно дело причинять боль незнакомым людям. И другое - видеть, как страдает тот, кто успел стать близким. Видеть и не отступать.

   Пожалуй, упрямство нанимателя стоило уважения.

   Плевать. Контракт заключен. И его не отменишь.

   Юго позволил цели приблизиться. И палец лег на спусковой крючок. Дыхание привычно остановилось, лишь сердце билось в прежнем ровном ритме.

   Но потом появились паладины, и все перемешалось. Их голоса проникали в Юго, выворачивая наизнанку, пластая на проклятом снегу под неподъемным грузом призраков.

   Нет, Юго ни о чем не жалел.

   И вряд ли изменил бы прошлое, появись у него такая возможность.

   Он просто плакал, уткнувшись в пуховое покрывало зимы. И когда осмелился поднять голову, то оказалось, что цель ушла.

   Почти.

   Перекрестье прицела. Знакомая тяжесть оружия. И дрожь в ногах. Главное, руки помнят, что делать. Далеко... ненадежно... и перед глазами плывет.

   Но мысленно попросив прощения - прежде он не опускался до подобных глупостей - Юго нажал на спусковой крючок...

   Ему бы хотелось промахнуться.

   Некогда стена, окружавшая город, была не столь высока. Она многажды перестраивалась, расширялась, вмещая все новые и новые кварталы, пока не превратилась в некое подобие каменной реки в извилистом ее течении. Плотинами на ней стояли ворота, которые на ночь запирались. И даже в порту, всегда отличавшемся куда большей свободой ввиду близости моря, поднимали цепи. Свитые из толстого железа, проросшие шипами и известняковой коростой, они связывали многочисленные прибрежные островки. Рукотворная железная паутина становилась непреодолимым препятствием на пути кораблей.

   Позже я много раз спрашивала себя о том, что было бы, если бы Кайя выбрал морскую дорогу.

   Или любую другую, кроме той, протянувшейся к Северным воротам.

   Я видела их - черные створки, укрепленные полосами сырцового железа. Решетку. Струны цепей, натянутые до предела. Огромный ворот... коновязь и круглое, какое-то раздутое брюхо сторожевой башни.

   Сколько нам не хватило? Минуты?

   Минута - это много.

   Восемьдесят ударов сердца.

   Вот навстречу нам бежит человек, придерживая левой рукой меч, который как-то нелепо оттопыривается, и я понимаю, что человеку жуть до чего неудобно ходить с мечом.

   Сорок...

   Он взмахивает и что-то говорит.

   Тридцать и двадцать.

   Меч выворачивается и бьет его по ноге.

   Десять.

   Кайя собирается ответить, но вместо этого вдруг встает на стременах.

   Обрыв.

   Кайя падает на конскую шею, придавливая меня к ней всей тяжестью. Становится невыносимо больно. И я не сразу понимаю, что эта огненная, раздирающая изнутри боль, - не моя.

   Запоздалый гром будоражит город.

   Я кричу. Наверное. До сих пор не знаю, наяву или в мыслях.

   - Иза. Поводья. Возьми. В храм. Успеть.

   Он жив. Пока.

   - Надо. Успеть.

   Кайя повторяет, и я послушно беру поводья. Кажется бью Гору... или это Кайя? Он держится прямо, но я-то вижу, что происходит.

   Осколок чужого мира в его плече. Затянувшаяся рана, запертая кровь. И алые всполохи, которых становится больше. Круги по воде.

   Круги по огню.

   Улица гремит и будто прогибается. Мелькают дома. Я не знаю, правильно ли выбрала дорогу, но лишь подгоняю Гору. Свистом. Криком. И голос похож на птичий клекот. Вою - не плакать.

   Не время.

   Кайя жив. Он держит меня или держится сам - не понять. Если вдруг упадет, я просто не сумею его поднять. А чужой мир расползается по его крови.

   Это яд.

   И пламя, которое вот-вот выплеснется на спящий город.

   Я вижу взрыв. И огненный цветок на тонкой ножке. Он тянется к небесам и, дотянувшись, раскрывает аккуратные лепестки. Доли секунды и лепестки выворачиваются, рождая звуковую волну, которая сметает стены, давит крыши, мешает живое с неживым. И сам воздух вспыхивает, выплавляя камень...

   Так будет. Если мы не успеем.

   Время стало медленным. Мир - вязким. Я собираю огонь, столько, сколько могу, уговаривая его подождать...

   - Иза... я...