Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Возможно, Марго ждала четырнадцатое февраля с похожими надеждами, рассчитывая как-нибудь прояснить их с Чанухиным запутанные отношения. Она могла сколько угодно отпираться от очевидного и твердить, что всё давно кончено, но меня не покидала уверенность, что это абсолютно не так. Даже моего непродолжительного тесного знакомства со Славой стало достаточно, чтобы уверенно утверждать: он бы не тратил силы и время на поддержание видимого нейтралитета с той, кого захотел бы навсегда вычеркнуть из своей жизни.

Для людей вроде него вообще не проблема одним махом отказаться от того, кто ещё вчера значил слишком много. Вынести обвинительный приговор, назначить казнь и привести её в действие, ни на миг не усомнившись в своём решении. Это про таких, как он, обычно говорят с восторгом, завистью и осуждением: выбирает головой, а не сердцем.

Только на этот раз, кажется, что-то пошло не так. И у хладнокровного Славы, привыкшего к выверенным и продуманным действиям, и у переменчивой Риты, мало чем — и кем в том числе — интересующейся дольше пары недель.

— Вообще-то, я и не надеялась, что в этот раз моё наказание ограничится месяцем. Мы с мамой до сих пор не поговорили толком и дома стараемся даже не оставаться вдвоём в одной комнате, потому что сразу как-то не по себе становится, — призналась я и быстро оглянулась, по инерции выискивая среди калейдоскопа лиц хмурого Иванова, чьё настроение испортило решение директора так и оставить под знаком вопроса его пребывание на должности капитана футбольной команды. — Но она на удивление легко и быстро согласилась, когда я отпросилась погулять, несмотря на то, что впереди ещё два учебных дня, а вернусь домой я наверняка очень поздно.

— Иногда родители понимают больше, чем мы думаем, — тихо заметила Рита, сделав маленький глоток чая и потупив взор, когда мы с Колесовой удивлённо уставились на неё. — Люська мне призналась, что мама уже несколько раз просила её со мной поговорить «как психолога». А мне-то казалось, что я не вызываю никаких подозрений.

— Может, не стоит отказываться? Всё же, помимо своего образования, она ещё и твоя сестра, — мне не хотелось давать Марго советы, но многочисленные упоминания об отличных результатах работы с психологом, которые я слышала от Максима, заставили меня не раз пожалеть, что после смерти Кости мне не хватило духу тоже согласиться на предложение пройти терапию.

— Люся и так обо всём знает, — печально отозвалась Марго, подушечкой указательного пальца обводя кромку чашки и напряжённо вглядываясь в чуть подрагивающую чайную гладь. — Только помочь советом она не решается. У неё же у самой свадьба в августе. И очень пугающее влечение к лучшему другу жениха.

— Ты сейчас точно про Люсю? — уточнила Натка, уверенным движением отложив ненавистное яблоко в сторону от себя и задумчиво почесав кончик носа. — Как же её так угораздило…

— А как нас всех угораздило? — резонно возразила Анохина и, мельком взглянув в сторону видневшейся издалека рыжей макушки, грустно улыбнулась.

— И то верно, — кивнула Колесова, ненавязчиво дёргая меня за рукав блузки и заставляя отвлечься от восторженного созерцания высокой и широкоплечей фигуры стоящего рядом с Чанухиным Максима, которого я не видела уже больше двух часов и поэтому готова была облизать взглядом с ног до головы.

Всё же никакая переписка не могла заменить возможности просто прикоснуться к нему невзначай, проходя мимо, или задохнуться от счастья при виде его широкой искренней улыбки и милых ямочек на щеках.

Даже его сурово поджатые от недовольства губы мне хотелось неторопливо и нежно целовать, одновременно с тем перебирая пальцами короткие и шелковистые волосы у него на затылке. А потом спрашивать тихо: «Ну и кто из нас ещё бука?», зная, что после этого его наверняка прорвёт на долгий и подробный рассказ обо всех скопившихся проблемах, которые он до последнего старался держать при себе, чтобы не загружать меня.

— Поль, если ты продолжишь так на него смотреть, то это будет более показательно, чем встать у входа в гимназию с плакатом в руках «я без ума от Иванова», — хихикнула Натка, проигнорировав мою недовольную мину.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что, это правда так сильно заметно?

— Да, — хмыкнула Наташа.

— Очень, — вторила ей слабо улыбающаяся Марго.

— Ой, вот могли бы меня и поддержать. Как-нибудь, — пробурчала я, нервно разглаживая складки на своей юбке и не понимая, куда теперь деть свои мешающиеся руки и испуганно бегающие глаза.

— Я поддержу тебя в чудесный миг, когда ты сядешь за этот стол, выдохнешь и объявишь нам, что вы с Ивановым больше не будете страдать хуйнёй и прятаться от всех, — в её голосе я услышала лёгкий укор, совсем не вяжущийся со ставшими уже привычными перепалками между ней и Максимом.

— Не ожидала услышать такое от тебя.

— Да я же понимаю, что Иванов так бесится, потому что поступила я тогда, как эгоистичная сука. Это значит, что я дерьмовая подруга, а он — хороший парень, — спокойно пояснила Натка и тут же выставила вперёд ладонь, заранее прерывая мои зарождающиеся попытки что-то ей возразить или придумать для неё ещё несколько слабеньких оправданий. — Хороший парень исключительно для тебя, Поль. А по жизни он заносчивый говнюк и дико раздражающий тип.

Замолкла она как раз вовремя: Слава и Максим подошли к столу и сели на свои места, обменялись загадочными взглядами и дружно ухмыльнулись, даже не пытаясь как-нибудь это скрыть.

— Я же говорил: нас обсуждают, — самодовольно кинул Иванов Чанухину, наконец разорвав повисшее над столом подозрительно-провокационное молчание. Наверное, мне должно было стать очень стыдно, но вместо этого с губ сорвался приглушённый смешок.

Да, попались мы с поличным и совсем по-глупому, поэтому особенного смысла отрицать очевидное уже не было. К тому же, под прожигающим насквозь взглядом Максима я терялась, забывала как дышать и ёрзала на месте как будто от смущения, а на самом деле — от нетерпения.

Об одном аспекте нашего долгожданного свидания (всего-то второго за полтора месяца бурных отношений) я предпочла умолчать и перед подругами, и перед ним. У моих родителей достаточно редко совпадали ночные дежурства в больнице, и такие дни я не особенно любила — в квартире было неуютно и тревожно оставаться одной по ночам и сон всегда выходил прерывистым и беспокойными. Но сегодня мне точно не будет страшно спать.

Если, конечно, спустя столько времени вынужденного отлучения друг от друга нам вообще предстоит заснуть.

У мамы я отпрашивалась, нацепив наиболее самоуверенное и наглое выражение лица, на какое вообще оказалась способна. Пошла ва-банк, открыто признавшись, что собираюсь гулять с Максимом (и получила саркастичное «ты, наверное, хотела сказать с Ритой?») и добавив многозначительно, что он проводит меня до квартиры (а вот тут во взгляде матери открыто читалось «ты, Поля, последний стыд потеряла!»). Не знаю, чем я в итоге заслужила её согласие, но звучало оно обречённо и вымученно, хотя мне даже не пришлось использовать заранее припасённые для откровенного шантажа аргументы.

Впрочем, несколько раз за последние дни я замечала смятение на лице мамы, причины которого прояснились только вчера вечером, когда после долгого-долгого созерцания моей до неприличия мечтательной физиономии она пробурчала «мы с твоим отцом, кстати, надеемся обойтись без внуков ещё хотя бы лет пять» и оставила меня на кухне в компании недоеденной тарелки супа, покрасневших щёк и состояния полнейшего шока. Ах, да, и облегчения от того, что мне не стали читать двухчасовую лекцию про предохранение, как поступили когда-то давно с Костей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тяжелее всего стало умолчать о своих грандиозных планах перед Ивановым, и мне бы ничего не удалось, если бы он сам не держал в секрете то место, куда мы должны отправиться сегодня после уроков. Сладкий трепет охватывающего меня предвкушения так удачно получалось списать только на ожидание его сюрприза, без упоминания своего собственного.

С самого утра он смотрел на меня слишком открыто и пристально, жадно и жарко, почти развратно, и от этого внизу живота всё скручивалось морским узлом. И в голове нет-нет да мелькала шальная мысль послать к чёрту всю эту красивую мишуру свиданий, требовавшую соблюдения хоть какой-то дистанции между нами и приличного поведения на людях. А мне до жути хотелось вести себя неприлично. Прямо так, чтобы кожа горела от воспоминаний и сотни мурашек бегали по рукам, когда наши взгляды вновь будут пересекаться, и чтобы в глубине его кристально-голубых глаз снова мерцал тот лукавый огонь, от которого меня из раза в раз бросало в жар.