Император и ребе, том 1 - Залман Шнеур

Печальными влажными глазами она смотрела, как влюбленный старый холостяк торопился уйти и не попадает ногой в калошу… Йосеф поймал ее такой человечный взгляд, и что-то шевельнулось в его сердце. До него вдруг дошло, что Кройндл не просто помощница в доме, а родственница Эстерки, что она почти одного с ней возраста, к тому же обе родом из одного местечка. У Эстерки, конечно, не было от нее секретов, да и сама Кройндл наверняка видела и слышала все, что здесь происходило. Так зачем же ему разыгрывать из себя большого человека, жениха высшего сорта, не допускающего, чтобы служанки вмешивались в его дела?

Тыкая ногой в жесткую кожаную калошу так, будто пинает врага, Йосеф чуть ли не по слогам заговорил не то с самим собой, не то с Кройндл. Он говорил с горькой улыбкой на тонких губах:

— Люди, конечно, думают, что она ангел! Так?

— Я совсем так не думаю… — отвечала Кройндл, глядя ему прямо в глаза. При этом она распрямилась так, что ему бросилось в глаза, как она стройна. Бархатный жакет с серебряными лентами и широкое атласное платье, полученные ею в подарок от хозяйки, сидели на Кройндл как влитые, делая ее очень похожей на Эстерку. Если бы не глаза, эти горящие черные глаза!

— Вы так не думаете?.. — повторил Йосеф и сам не услышал, что он сказал. Его нога осталась висеть над упрямой калошей.

— Я думаю, — тихо и спокойно сказала Кройндл, — то же, что и все…

— А что думают все? — нетерпеливо спросил Йосеф.

— Что вы жених и невеста.

Эти слова его ужасно разозлили. Они звучали так безвкусно, так издевательски и глупо. И Йосеф снова принялся тыкать ногой в калошу, словно мстя ей за нанесенную ему обиду.

— Же-них-и-не-вес-та, — передразнил он, скривив губы. — Да-да, жених и невеста…

Наконец он надел упрямую калошу и рванулся к двери, не поблагодарив Кройндл за помощь. Даже не пожелал ей спокойной ночи. Он сам не мог поверить, что способен на подобную грубость. Он, человек, проведший почти всю юность в мендельсоновской Германии!

Глава девятнадцатая

В аптеке

1

Иосеф Шик быстро бежал по заснеженным улицам. Казалось, что таким образом он хотел избавиться от волнения и своей бессмысленной страсти к Эстер, развеять ее, как развеивают мякину на гумне… Его гнала вперед и ошибка с Кройндл, ласка, которую он невольно ей подарил в темном коридоре. Он чувствовал себя бедным ешиботником, поцеловавшим красивую служанку в доме богачей, у которых ел.[342] В нем кипел гнев на ту, что довела его до этого. Только она, Эстерка, в этом виновата! Она даже не выбежала из зала, чтобы помириться. Оставила эту роль служанке, вольно или невольно… О, о!

В этом смешении подавленной страсти и унижения проскальзывали и злые, колючие мысли по поводу Кройндл.

Чего она хочет? Зачем вмешивается? Пусть она родственница, и что с того? Служанка все равно остается служанкой. Завела себе моду наряжаться в поношенные платья Эстерки! Уже во второй раз он так ошибся. Как тень Эстерки, она вырастает рядом с ним, и каждый раз там, где темно. Что это за штучки такие? Ведь он и так знает, что они постоянно шушукаются с Эстеркой, секретничают… А не идет ли речь о каком-то женском сговоре? О том, чтобы вместе поглумиться над ним? Ой, ой! С ума можно сойти…

Он пришел в дикую ярость: в другой раз, когда Кройндл к нему подойдет — якобы для того, чтобы подать шубу, он ей скажет, глядя прямо в ее глупые глаза, что… что может обойтись без нее. Пусть она себя больше не утруждает… Да, он может сам себя обслуживать. Пусть Кройндл лучше надевает фартук домашней прислуги и повесит ключи на пояс, как она одевалась прежде, занимаясь домашним хозяйством. Так он ей скажет. Бархатные жакеты с роскошными атласными платьями совсем ей не идут. Пусть лучше оставит их Эстерке. Да, так он ей и скажет…

Но чем дольше Йосеф бежал, тем больше задумывался. Кипевший в нем гнев остывал и вытекал из него, как из дырявой посудины. Хм… Где-то есть дырка. Не все здесь до конца ясно…

Так он пробежал мимо своей аптеки с погасшими, черными окнами. Мимо лесов и лестниц, окружавших стройку новой церкви, которую возводил здесь любимец Екатерины Зорич. Вниз с горы топал теперь по снегу Йосеф Шик своими кожаными калошами. По правую и по левую руку открылся замерзший Днепр. По покрытому снегом льду извивался черный санный путь в Заречье… Здесь, у этого санного пути, он остановился и уже спокойнее стал раздумывать над тем, что произошло с ним час назад.

А что она, Кройндл, собственно, делала там, в темном коридоре? Подслушивала? В это можно было поверить. Ее спальня была наполовину открыта. То есть она потихоньку вышла оттуда и подслушивала… Но если бы так было условлено с Эстеркой, то она, Кройндл, не была бы потом так печальна. Когда хватают кого-то за руку, ему стыдно потом смотреть прямо в глаза. Кройндл была весьма далека от того, чтобы смутиться, оправдываться. Если он не ошибся, она, напротив, искала его взгляда, а глаза у нее при этом были на мокром месте… А когда он так сердито, глупо и безуспешно пинал правой ногой по левой калоше, она даже не улыбнулась… А ее простой ответ, когда он так гневно спросил ее, не думает ли она, что ее хозяйка Эстерка — ангел? Кройндл только тихонько ответила, что ничего такого не думает. Она думает то же самое, что и все… Что? То, что они с Эстеркой — жених и невеста…

Все это было совсем не так просто. Что-то тут непременно скрывается! А может, она ревнует? Разве она не может ревновать? Конечно, может. Она и Эстерка обе молоды и красивы. Обе из одной семьи, из одного местечка. И обеих когда-то продали. Можно сказать, в один день и одному и тому же человеку… Эстерку — в жены Менди Ноткину за большие деньги, а Кройндл — тому же самому Менди за кусок хлеба. Невелика разница. Главное, что обеих продали… А потом судьбы их стали еще более схожи. Гултай Менди приставал и к Кройндл… Тоже ошибался, как он, Йосеф. А скорее, притворялся, что ошибается…

Эти вопросы, которые Йосеф Шик задавал себе, и ответы, которые находил, так увлекли его, что он