"Фантастика 2024-46". Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Ковалев Сергей Юрьевич

Он взял бутылочку с водой и стал нервно открывать, стараясь не выпустить золотое пятно, отметил, что заведующая достала камеру и принялась фотографировать зал.

Бутылка не открывалась, Зимин старался, но ладони вспотели, и пробка проскакивала, Зимин подумал, что неплохо бы открыть эту дурацкую пробку зубами, но он стеснялся читателей. То есть не читателей… Короче, он стеснялся, и от этого опять злился. И вот в конце концов он плюнул, вытер ладони о штаны и сдвинул пробку.

И вдруг погас свет.

Безо всякого перехода, без потрескиваний в белых лампах, только что был дребезжащий неровный свет, и раз – темно.

В тот же миг Зимина залило, пробка с бутылки все-таки свернулась и съехала, и теперь минеральная газировка заливала Зимина, а найти ее в темноте не представлялось возможным. Зимин не нашел ничего лучшего, как начать пить. Минералка оказалась газированной, Зимину ударило и в нос, и в уши, он фыркнул и закашлялся, закрыв глаза.

А когда открыл, обнаружил, что темно.

Темно. Окна библиотеки были забраны хорошими жалюзи и почти не пропускали снаружи света, тьма была абсолютной, точно кто-то накрыл библиотеку сверху колпаком из глухого черного бархата.

Тихо. Подозрительно тихо было. Зимин никак не мог понять – дети должны были орать, ржать и вообще беспокоиться. А они молчали. И грома не слышно.

– Ау? – спросил Зимин.

Никто не ответил, лишь голос неожиданно отразился от стен и улетел куда-то вверх, так что Зимин ощутил себя в огромном зале. Причем в этом огромном зале он был совершенно один.

– Так… – сказал Зимин.

Шепот. Он вдруг услышал его прямо перед собой, в нескольких метрах, невнятное перешептывание, оно скакало по сторонам, точно взмахивали во тьме сухие широкие крылья.

– Эй… – Зимин вдруг испугался, что умер.

Стоял, беседовал с читателями и проклинал себя, а потом раз – и умер. Перешел в темноту. В темную материю. В библиотеке. В конце концов, это, наверное, достойная смерть для литератора. Как актер умирает на подмостках, так и писатель умирает в библиотеке. Возникнет смешная легенда – писатель дал дуба в читальном зале, и теперь его неуспокоенный дух бродит по ночным коридорам…

И похоронят здесь. На самом нижнем уровне. Отличная, кстати, идея – хоронить писателей в библиотеках, это достойно.

Щелк!

Стал свет и звук, Зимин вновь очутился посредине зала. Все смотрели на него и молчали.

Зимин подумал, что он, пребывая в погруженном состоянии, отмочил что-нибудь неприличное. Например, прочитал-таки пару стишат из «Анаболиков». Или изобразил выпь. Мало ли.

Зимин оглядел зал.

– С вами все в порядке? – поинтересовалась библиотекарь.

– Да, кажется… – Зимин потер виски. – Свет погас, голова закружилась. Наверное, давление…

Заведующая налила в стакан воды, придвинула Зимину.

– Гроза идет, – сказала она. – Слышите?

Гроза действительно приближалась, медленно переползала реку, громыхала, как мешок булыжников, поблескивала молниями.

– Действительно…

Он поглядел в зал. Школьники понуро сидели на стульях, зевали, играли на телефонах, смотрели по сторонам. Мучились.

Рыжей среди них не было. Зимин сощурился. Нет, ее не было точно, то есть совсем там ничего не наблюдалось, ни самовара, ни золотого пятна.

– Чем-то пахнет… – Зимин пошмыгал носом. – Это что, канифоль?

– Проводка перегорела, – объяснила заведующая. – Скачок в сети, молния ударила в трансформатор. Знаете, мы решили, что лучше детей распустить, как вы считаете? Передают штормовое предупреждение.

– Да-да, конечно… – Зимин с облегчением согласился.

– Ребята! – с не меньшим облегчением сказала заведующая. – Мы получили штормовое предупреждение, и поэтому Виктор Валентинович предлагает закончить встречу. Давайте скажем спасибо нашему писателю…

Школьники промычали невнятное и направились к выходу, закидывая за спины рюкзаки и посмеиваясь. На несколько мгновений Зимину стало их жаль. Детство – не самая радужная пора в жизни, это определенно. Никто тебя не слушает, все знают, как тебе лучше, не дают продохнуть, тянут, тянут во взрослую жизнь, поучают…

– Спасибо, корефан! – помахал Зимину рукой бритый и вертлявый.

– На здоровье, – пробормотал Зимин.

Он остался сидеть, чувствуя отвращение к самому себе, к миру и отчасти даже и ко Вселенной. Впрочем, это чувство его не очень беспокоило, он радовался тому, что все закончилось, причем изрядно раньше времени, спасибо грозе, надо воздать благодарность Зевсу, кажется, он молниями заведует. Хорошо, очень хорошо, теперь он быстренько отправится домой и в ближайшие два года хоть тресни не согласится ни на какие встречи с читателями, а ну их, этих читателей, все равно ничего не читают.

– Извините, – вздохнули рядом, Зимин обернулся.

Читательница, с легким умилением подумал он. Та самая. Бывает.

Читательница, стесняясь и продолжая вздыхать и краснеть, протянула Зимину «Темную материю».

– Автограф…

– Что написать? – спросил Зимин по возможности дружелюбно.

– Что хотите, – засмущалась девушка.

Зимин начал сочинять в стихах, но придумывалась только скучнейшая дребедень, «читать-мечтать» и тому подобное, Зимин оставил потуги и написал то, что писал всегда «Лене с наилучшими пожеланиями от автора этой книжки». Дата, подпись. Смайлик.

– Спасибо, – девушка кивнула.

– Читайте на здоровье.

– Да. А вы продолжение пишете? Пятую книгу?

– Пишу, – зачем-то соврал Зимин. – Уже больше половины написал.

То есть он знал, зачем соврал, ему не хотелось огорчать читательницу.

– А когда она выйдет? – робко спросила девушка.

– Зимой, – ответил Зимин. – Зимой обещали. Ну, если, конечно, Земля не наткнется на небесную ось.

– Здорово…

– Внизу вас ждет автобус! – провозгласила возникшая классная руководительница. – Лена, поскорее! Сейчас гроза начнется!

– Я сейчас, минутку еще, – Лена окончательно засмущалась, уже категорически. – Я вот еще чего хотела спросить, можно?

– Да, конечно.

– Там в последней книге… Я там немного не поняла…

– Кораблёва! – руководительница сделала грозный голос. – Тебя автобус дожидается!

Кораблёва поспешила на выход.

Зимин остался один. Он поднялся из-за стола и стал двигать стулья. Надо было хоть что-то делать. Он собирал стулья и расставлял их вдоль стен.

Показалась заведующая.

– Устали? – поинтересовалась она.

– Нет, – сказал Зимин. – Ничуть. Гроза как?

– Над рекой зависла. Похоже, что нас в этом году смоет.

– Ясно.

– Не надо стулья прибирать, мы сами…

Зимин опять почувствовал себя неприятно, со стулом в руках.

– Мне, наверное, пора, – сказал он.

– Да, уже поздно, – заведующая поглядела на часы.

Зимин стал собираться.

«Снежные псы».

«Темная материя».

«Беовульф».

«Зима в небывалой стране».

Заведующая терпеливо на него смотрела, а Зимин думал, в каких единицах следует измерять скуку. В детстве он измерял ее в чеховых, потому что Чехов казался ему удивительно тоскливым писателем. В средней школе скука измерялась в подоконниках, шесть лет он провел у окна и прекрасно изучил подоконник, в мельчайших деталях, во все времена года. Подоконник был средоточием мировой скуки, особенно осенью, когда к тоске подоконника добавлялась тоска осени. Впрочем, потом выяснилось, что в жизни есть вещи неизмеримо более тоскливые. Например, утренний автобус в ноябре, когда ты едешь на работу, которую ты ненавидишь, а в городе пробки, а напротив тебя стоит тетка, которая ненавидит свою работу еще больше тебя.

Зимин вспомнил период своей жизни, когда он ездил на работу утром в переполненном автобусе, и почувствовал себя несколько лучше.

– Вы на работу на автобусе ездите? – спросил он у заведующей.

– Да, – ответила она.

Зимину стало еще лучше, он подумал, что в жизни есть хоть какая-то справедливость.

Он собрал книги, сгрузил их в рюкзак. В душе продолжалось неприятное ощущение, какое всегда возникало у него после встречи с читателями, но в этот раз более сильное. Зимин не знал, чем его замять. Лимон бы сжевать. Зеленый еще, недозрелый, с кожурой. Или перец жгучий.