Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Пить хочу, — тихо сказал Сергей. И, нагнувшись к воде, воткнулся в неё.

Я выдернул его из моря за волосы и от души врезал кулаком промежь лопаток — так, что Сергей выплюнул даже то, что успел проглотить.

— Этой дрянью не напьёшься, — внушительно сказал я, сам с трудом отводя глаза от сверкающей под лучами жаркого сентябрьского солнца водной поверхности.

Если бы я умирал от жажды в пустыне, мне было бы легче, потому что я мог бы идти. А так? Десять шагов на восемь. И кругом тоже умирающие от жажды люди. Мои друзья…

Сидеть и умирать — это очень страшно.

Олег Крыгин что-то рисовал в блокноте уже совсем небольшим огрызком своего карандаша. Молчаливый Арией заполнял его своими зарисовками довольно регулярно. Ленка возле него чинила Олегу сапоги.

В этой картине было что-то невероятно спокойное и непоколебимое. Настолько, что я подошёл и поинтересовался:

— Что рисуешь?

Олег молча листнул несколько страничек. Это были воспоминания о Крите. Подняв на меня глаза, казавшиеся на совсем чёрном от загара лице почти прозрачными, он спокойно сказал:

— Жаль, что тут нет ни холстов, ни красок. У меня накопилось полно материала для настоящих картин…

— Ничего, — я выпрямился. — Нарисуешь ещё… Так! Приказ по плоту, блин! Начинаем приводить себя в порядок! Зашиться! Заштопаться! Залататься! Почиститься! Отмыться… по мере возможности!

Головы инертных тел повернулись в мою сторону.

— Ты что, очумел? — поинтересовался Саня.

— Возможно, — подтвердил я. — Но мне не хочется подохнуть в драной куртке.

— Ты сейчас вообще без куртки.

Вместо ответа я швырнул ему его же сапог, лопнувший по шву:

— Зашить!

— Сбесился, — проворчал Саня, но полез в мешок. Остальные тоже зашевелились.

— Вода осталась только на завтра и послезавтра, — сказала Танюшка, когда я сел рядом. Голова у меня кружилась, а вот пить уже не очень хотелось. — Олег, уже сегодня вечером самые слабые потеряют сознание. А послезавтра к вечеру вы все уже будете мертвы. Олег! — она вцепилась мне в руку. — Пожалуйста — попей! Сегодняшнюю мою порцию! Я умоляю! Пожалуйста!

— Тише, — попросил я её, хотя она не кричала. — Танюшка, если земля ещё далеко, это меня всё равно не спасёт. А у тебя может отнять день или даже два. Если она близко, то я и так дотяну.

Она не заплакала, только положила голову мне на грудь и тихо сказала:

— Я хотела бы, чтобы мы с тобой сейчас опять… Но… Хотя можно зайти за кувшины…

Я с нежностью посмотрел на неё:

— Там, за кувшинами, туалеты, а не спальни. Лучше зашей мне куртку, Тань…

…Вода колонки из-под руки брызжет веером, повисают в воздухе, рождая радугу, мельчайшие капли. Север прыгает в десятке шагов и хохочет. Что он машет руками, почему не пьёт? Воду надо пить. Воду надо пить, надо помнить, что её в любой момент может не стать… Я перестаю брызгаться и подношу к губам мокрую ладонь…

… - Земля!

Я открываю глаза.

— Земля… — Сергей не кричит, как мне сперва показалось, а хрипит эти слова. На потрескавшихся губах — капельки крови.

Я тяжело приподнимаюсь. Те, кто ещё может, встали, остальные смотрят лёжа или сидя.

Огромное алое солнце садится за острую, изломанную от скальных пиков, линию земли. Это не остров — она уходит вправо и влево, насколько хватает глаз. Плот медленно, но верно несёт к ней.

Сил у меня больше нет. Но, кажется, мы всё-таки будем жить.

РАССКАЗ 10

Зима — холодное время

…Не разжалобит слеза

Те зеркальные глаза,

Вместо капель упадёт

Снег.

Неужели в той стране

Ты забудешь обо мне?!

Там холодный ветер дышит,

И меня никто не слышит…

ПесенЕщё не написанных —Сколько? Скажи, кукушка,Пропой…В городе мне жить — или на выселках?Камнем лежать — или гореть звездой?Звездой…

Солнце моё, взгляни на меня…Моя ладонь превратиласьВ кулак.Но если есть порох — дай огня.Вот так.

Кто пойдёт по следу одинокому?Сильные да смелые головы сложили в полеВ бою.Мало кто остался в трезвой памяти,В здравом уме да с твёрдой рукойВ строю…Где же ты, моя воля вольная?С кем теперь ласковый рассвет встречаешь?Ответь…Хорошо с тобой, да плохо без тебя.Головы да плечи терпеливые —Под плеть…

Пламя костра казалось особенно ярким в ледяной зимней ночи. Оно весело выплясывало над большой грудой хвороста, от которой плыли сквозь лес волны запаха. Пахло жареным, чуть пригорелым мясом.

Этот запах сводил с ума и мучил меня куда больше, чем почти тридцатиградусный мороз. К морозу я последнее время притерпелся. Не привык — привыкнуть к нему нельзя. Притерпелся.

Деревья стояли мёртво — колоннами неведомого храма, в котором служат для злого божества стужи. Безжизненным кружевным плетением чёрного металла поблёскивали под луной заиндевелые ветви кустов подлеска. Я лежал в сугробе в пяти метрах от костра. Лежал уже третий час, держа дагу в левой руке.

Негров у костра было всего шестеро. Они жарили оленя и до этого наверняка сытно ели.

Я ел последний раз три дня назад…

…Последние месяцы были крайне неудачными. Просто фатально. А если считать невезением ещё и Крит — то нам не везло все полгода.

Мы высадились где-то в районе устья Сангонеры — на испанском берегу, южнее Валенсийского залива (нас несло всё-таки гораздо быстрее — на наше счастье! — и намного южнее, чем мы рассчитывали) Мы, не долго думая, двинулись вдоль побережья в сторону Гибралтара. Лаури, конечно, не отказал бы нам в зимовке, и мы собирались добраться до Скалы в середине октября.

Негры встретили нас буквально через день после начала движения, и мы вынуждены были резко повернуть на север, вглубь материка. После этого негры не отставали от нас две недели и потеряли только в Иберийских горах. Несмотря на то, что надвигалась настоящая осень, я увёл людей в Пиренеи, ещё дальше на север, намереваясь зазимовать там — на Пиренейском полуострове содержание негров на квадратный километр было неожиданно непереносимым.

Самым неприятным же было то, что мы всё-таки устроились на зимовку, во вполне уютной пещере и даже начали поспешно собирать запасы. Тут на нас вновь обрушились негры, заставляя уходить на север всё дальше и дальше.