Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

От королевы были далеки счастливые времена, когда каждый день приносил с собою новые праздники, новые увеселения, когда сияние солнца в летний день радовало ее, потому что обещало ей дивный вечер, одну из восхитительных идиллий Трианона. Братья короля, «школьный учитель» и «мэр» Трианона покинули Францию и поселились по ту сторону Рейна в Кобленце, Полиньяки бежали в Англию. Княгиня Ламбаль, по желанию королевы, также отправилась туда для переговоров с Питтом, чтобы молить всемогущего министра короля Георга III оказать теснимому французскому королевскому дому более существенную и действительную помощь вместо того, чтобы ограничиваться гневными и негодующими речами в парламенте против непокорной и мятежной французской нации. Графы де Базанваль и Куаньи, маркиз де Лозен, барон д’Адемар — все лучшие друзья счастливых летних дней Трианона, веселых зим Версаля — все, все разъехались; они бежали в Кобленц, ко двору французских принцев.

Речи знаменитого оратора Демосфена, направленные против Филиппа Македонского, ныне — всякая обличительная речь.

Там они плели интриги, старались подстрекнуть Европу к войне с французами, оттуда они метали свои зажигательные факелы во Францию, факелы клеветы на Марию Антуанетту, австриячку. На нее одну должна была пасть вина за все бедствие, за расшатанность Франции. На ее голову падало проклятие, бремя всех ошибок и грехов, совершенных французским двором в целое столетие. Кто-нибудь должен был быть агнцем, которого нужно было принести в жертву революции, жаждущей крови и мести, и этою искупительною жертвою была намечена Мария Антуанетта. На ней, на королеве Франции, должны были сорвать свой гнев, ожесточенные сердца; она должна бьыа поплатиться за то, что сделали дурного ее предшественники на троне. Справедливость попиралась ими долго с полной безнаказанностью во всех видах, и французская нация была вправе пылать гневом, подниматься с яростным рычанием, подобно давно укрощенному льву, когда тот, слишком измученный железным прутом своего сторожа, наконец выпрямляется во весь рост и, собрав всю свою дикую силу, с бешеным наслаждением растерзывает мучителя, от которого он так долго, так много терпел.

Французский народ восстал, рассвирепевший лев размахивал гривой и был готов отмстить тем, которых он так долго называл своими господами и повелителями.

Чтобы успокоить льва, жаждущего крови и мести, нужно бросить ему добычу — принести человеческую жертву ради примирения.

Мария Антуанетта должна была стать жертвой голодному льву; ее кровь должна была пролиться за грехи Бурбонов. На ней нужно было сосредоточить весь гнев, все негодование, всю ярость народа; ее одну следовало обвинить во всех бедствиях и несчастьях Франции; она должна была утолить жажду мести голодного льва, чтобы, когда он насытится, можно было снова сделать его уступчивым и терпеливым, привести к раскаянию и опять заковать в цепи; хотя он и разорвал их в своей ярости, но должен примириться с ними, когда угар бешенства у него пройдет.

Королева! Королева была виновата во всем! Мария Антуанетта обесславила королевство, австриячка навлекла на себя ненависть французской нации, и она должна была поплатиться за это, она одна!

Пасквили и памфлеты сочинялись бывшими друзьями, бывшими придворными кавалерами королевы и летели во Францию, чтобы сначала погубить ее честь, ее доброе имя, а потом отдать ее в жертву насмешкам и презрению. Рассчитывали на то, что, когда лев утолит свою ярость, натешит свою ненависть над Марией Антуанеттой, тогда он придет к раскаянию и снова покорится своему королю, после чего настанет пора для королевских принцев вернуться во Францию, в их любимый Париж.

Граф Прованский был непримиримым врагом королевы; он никак не мог простить ей, что она овладела сердцем короля, своего супруга, и лишила всякого влияния его мудрого брата. Граф Прованский был честолюбив и умен. Он видел, что пред троном с лилиями разверзлась пропасть, которая не закроется. Значит, надо было постараться засыпать ее. Он думал, что примирение между королевской властью и нацией не могло больше произойти естественным путем, значит, надо было прибегнуть к искусственному способу. По его мнению, Людовика Шестнадцатого уже не удалось бы спасти, а Марию Антуанетту и не следовало спасать; значит, они оба должны были послужить для засыпки пропасти, зиявшей между троном с лилиями и французским народом, когда же она будет засыпана, то откроется путь для графа Прованского, преемника своего брата.

Граф д’Артуа был некогда другом королевы, единственным членом королевской семьи, благоволившим к ней и порою защищавшим ее от ненависти царственных тетушек, золовок и умного братца. Однако, поселившись в Кобленце, граф д’Артуа сделался непримиримым врагом Марии Антуанетты. Ему так настойчиво твердили со всех сторон, будто королева одна виновна во всем, благодаря своему легкомыслию, расточительности, интригам, будто она одна вызвала революцию, что граф наконец поверил и с гневом отвернулся от невестки, тягчайшее преступление которой в глазах принца заключалось в том, что она подала повод к вынужденному изгнанию принцев в Кобленц.

И Марии Антуанетте были известны все эти интриги, затеваемые против нее в Кобленце; она знала о всех клеветах, распускаемых оттуда на ее счет, прочитывала все пасквили и памфлеты, которые бурный ветер революции стряхивал с засохшего дерева монархии, как увядшие, пожелтелые осенние листья, и рассеивал по всей Франции, чтобы их повсюду находили и прочитывали.

— Они убьют меня, — часто вздыхала королева после чтения этих пропитанных ненавистью, написанных кровью памфлетов, — да, они убьют меня, но вместе со мною погубят и короля, и монархию. Революция восторжествует над всеми нами и всех нас сведет в могилу.

Но ей хотелось еще попробовать одолеть революцию и воздвигнуть монархию из ее унижения. Император Иосиф Второй, ее брат, сказал однажды о себе: «Я — роялист, потому что того требует мое ремесло». Но Мария Антуанетта была роялисткой не потому, чтобы того требовало ее «ремесло», а роялисткой по убеждению, роялисткой по уму, по чувству, от всей души. И потому она хотела защищать монархию и бороться против революции до тех пор, пока одолеет ее или будет поглощена ею сама.

Все ее