Белая Кость (СИ) - Эль Кебади Такаббир Такаббир

— Ну что вы такое говорите? Тридцать два ваших воинов стали победителями турнира. Когда такое было? Да никогда!

В палатку вбежал знахарь — один из троицы, отозвавшейся на призыв Киарана помочь Янаре и её новорождённым детям. Тяжело дыша, бросил на ноги Ардия котомку и упёрся руками в топчан:

— Староват я бегать. — Высморкался на землю. — Простите, ваше величество, аж нос заложило.

— А ты откуда взялся?

— Так это… турнир смотрел. Вашему рыцарю повезло, что я всё видел, а в ближней харчевне не успели отдать отходы свиньям. Надо снять повязку и приложить к ране заплесневелый хлеб, чтобы рана не загноилась. Так учил меня мой дед. Хлеб творит чудеса.

Рэн взял Янару под локоть:

— Идём, милая. Эта картина не для женских глаз. Черемех сделает перевязку, и сэра Ардия перевезут в замок.

Лейза поцеловала Ардия в щёку:

— Крепитесь.

Едва они направились к выходу, как голос Святейшего отца заставил их обернуться.

— Ты знахарь? — спросил иерарх, наблюдая, как старик достаёт из котомки заплесневелые ломти хлеба.

— Я целитель, ваше святейшество.

— Брадобрей?

— Нет, я бороды не брею.

— Значит, знахарь, — нахмурился Святейший. — Твоё место в лесу, а не в главном городе королевства. Благодари Бога, что защитники веры совершают объезд монастырей и молитвенных домов, иначе болтаться тебе в петле. Проваливай!

— Не уйду, — отрезал Черемех. — Король дал мне разрешительную грамоту. Мне позволено ходить где угодно. И позволено заниматься врачеванием.

Святейший отец посмотрел на королевскую чету с прищуром, не предвещающим ничего хорошего:

— Это правда?

— Я передумал, Черемех, — сказал Рэн.

Знахарь пожал плечами:

— Как скажете. — И начал складывать хлеб в котомку.

— Не хочу, чтобы ты скитался. Я назначаю тебя королевским лекарем. А ещё я хочу, чтобы ты открыл школу и набрал учеников.

Округлив глаза, Черемех пробормотал заикаясь:

— Я о таком боялся мечтать, ваше величество.

Святейший ударом ноги опрокинул табурет с инструментами и удалился. Даже доносящиеся снаружи шум и гвалт не заглушили гневное позвякивание колец на его одеянии.

***

В сгустившихся сумерках Рэн проводил Янару и Лейзу до кареты, а сам отправился на пир, устраиваемый герольдами в рыцарском лагере. Проходя мимо шатра с тёмно-коричневым вымпелом на парусиновой крыше, заглянул внутрь. Гилан сидел на табурете, Киаран и двое Выродков обматывали его грудную клетку широкими полосами холста.

— Вы ранены, сэр Гилан?

— Ерунда, — отозвался подросток.

— Два ребра сломаны, — сказал Киаран и прикрикнул на Выродка: — Не так туго! Он же не сможет дышать!

— А вы ещё скакали на коне и стреляли из лука, — с досадой вымолвил Рэн, рассматривая багровый бок юного рыцаря.

— У меня ничего не болит. Честное слово.

— Ты до сих пор возбуждён, поэтому ничего не болит, — пробурчал Киаран. — Сейчас успокоишься и узнаешь, что такое боль в рёбрах.

— Можно побыстрее? Меня ждут на делёжке.

— Никакой делёжки! Ты едешь со мной в замок.

— Ну уж нет! Делёжку и свой первый рыцарский пир я ни за что не пропущу!

Рэн кивком попрощался с Киараном и продолжил путь, огибая палатки и шатры. К нему присоединялись придворные, лорды и столичные сановники, успевшие проведать своих подопечных и фаворитов. Обсуждая выступление Гилана, толпа двинулась мимо костров, над которыми на вертелах шипели туши телят и баранов. Поодаль виночерпии откупоривали бочки и разливали вино по кувшинам.

За сколоченными из досок столами вовсю пировали участники турнира — те, кто покинул ристалище без единой царапины или отделался лёгким ранением, кто получил выкуп либо распрощался с кругленькой суммой. Компанию им составляли эсквайры и личные свиты. Истинных героев сражения среди присутствующих не наблюдалось.

Люди потеснились, освобождая на скамьях места для вновь прибывших. Рэн поднялся на возвышение и расположился за отдельным столом.

Трубадуры распевали песни. Музыканты исполняли зажигательные мелодии. Дворяне провозглашали тосты за здоровье королевы, принца и принцессы. Отмахиваясь от дыма факелов, рвали зубами мясо, обильно запивали элем и вином, не переставая при этом хохотать во всё горло и тискать девок.

Особенно шумно вели себя вольные рыцари. Сегодня они трапезничали за счёт казны, а завтра пойдут в трактиры сорить деньгами. Крепко сбитые парни из обнищавших дворянских семей жили по принципу: «Легко нажито, легко прожито», веселились так же безудержно, как и сражались. Их идеалом был вольный человек: вольный не только убивать в бою, но и проматывать приобретённое. В этом заключалась их истинная свобода.

Рэн нашёл взглядом сэра Зирту. Взлохмаченный, раскрасневшийся, он присосался к груди шлюхи как пиявка, а она млела, сидя у него на коленях. Зирта обманом вырвал у Ардия победу в поединке, но предъявить ему обвинение не получится. Ритуал сдачи не был доведён до конца, хотя нарушение кодекса чести налицо. И такой человек — подлый, низкий, мерзкий — носит рыцарские доспехи.

Ряды пирующих пополнились воинами из «зелёного» отряда. Значит, делёж выкупов и наград закончился.

Увидев шагающего по проходу Киарана, Рэн подозвал его жестом:

— Садитесь рядом, лорд Айвиль.

— Простите, ваше величество. Я пришёл сказать, что мы с Гиланом едем в замок.

— Ему стало хуже?

— Ну конечно. Он хорохорился в запале, сейчас остыл. — Киаран недовольно скривился. — Упёртый мальчишка. Еле уговорил его сесть в карету.

Рэн встал из-за стола и спустился с возвышения.

— Вы не останетесь? — удивился Киаран.

— От шума голова уже раскалывается. Пойду посмотрю, как там сэр Ардий.

Проведав рыцаря, Рэн вернулся в Фамальский замок. Смыл пот, сменил одежду и прошёл в Женскую Башню. При виде короля мать Болха и кормилицы покинули детскую. Поставив стул между колыбелями, Рэн сел и осторожно, чтобы не разбудить малюток, положил ладони на одеяльца. Ножки Игдалины слегка согнуты. Ноги Дирмута — прямые, безжизненные. Дети дышали тихо, и Рэн наклонял голову то к дочери, то к сыну, чтобы услышать их. Повернулся к Дирмуту, сложил руки на боковой раме люльки, обшитой бархатом, и уткнулся в них лбом. Его первенец никогда не проедет по турнирному полю на боевом коне. Его место в инвалидной тележке сбоку от трона. Его судьба — наблюдать, как публика рукоплещет кому-то другому. Что в такие минуты он будет испытывать? Горечь? Досаду? Злость на себя за то, что выжил?

Скрипнула дверная ручка. Раздались мягкие шаги. Янара обняла Рэна сзади и, опустив подбородок ему на плечо, прошептала:

— Я не ждала тебя так рано.

— Без тебя мне там нечего делать.

— Почему не спишь?

— Пришёл пожелать детям спокойной ночи.

— Как сэр Ардий?

— С ним всё будет хорошо. Не переживай. Сейчас решили его не трогать, чтобы не открылось кровотечение. В замок перевезут утром. — Вдыхая волнующий аромат женского тела, Рэн закрыл глаза. — Зря ты отпустила Таян.

— Таян нужна Бертолу. А здесь мать Болха и травницы. Здесь я.

— У девочки дар.

— Она не волшебница, Рэн. К сожалению, волшебников не существует. — Янара поцеловала его в висок. — Ты устал. Иди спать.

— Мне одиноко в моей постели.

— Мне тоже одиноко. — Янара взяла его за руку. — Идём.

Эта ночь походила на сказку. Сердце Рэна подобно пламени рвалось из груди. Душа пропускала через себя взгляды, прикосновения и стоны любимой женщины, чтобы сохранить в памяти не только образы, но и запахи, и звуки. Чтобы запомнить на всю жизнь переливчатый блеск звёзд на сиреневом небе, мерцание свечей, таинственный свет, излучаемый белоснежной постелью, возбуждающую влагу плоти и сладость губ, дарящих поцелуи.

Когда Янара, утомлённая ласками, уснула, Рэн задул свечи и уставился в окно. Тело и душа наслаждались гармонией, а мысли лихорадочно метались между малюткой Дирмутом, сэром Ардием и юным рыцарем Гиланом.