Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни - Филиппа Грегори

— Мы не задержимся в Оксфорде, — ответила мама, не дождавшись от меня ни слова. — И я думаю, вам будет приятно иметь дом в полном своем распоряжении. Вы непременно станете обедать в библиотеке, обложившись книгами, и никто не станет пенять вам за сигарный дым в комнатах и поздний сон.

— О да, — с деланным восторгом подхватил дядя Джон. — Здесь будет пир запрещенных радостей. А когда вы вернетесь домой, вам придется еще хорошенько постирать занавеси и отдать в чистку ковры, чтобы избавиться от табачного запаха.

Я едва слышала их разговор и почти не видела ненавистную тарелку с едой перед собой. Стол поднимался и опускался перед моими глазами, словно покачиваясь на волнах.

— Мама, извини меня, пожалуйста, — прошептала я. — Мне нехорошо. — Я встала и заставила себя спокойно выйти из комнаты, но, едва дойдя до гостиной, бросилась ничком на пол и уткнулась лицом в сиденье стула.

Я солгала маме и намеревалась продолжать лгать и дальше. Я солгала, сказав, что со мной ничего плохого не произошло. Со мной произошло нечто ужасное, и нужно было быть полнейшей дурой, чтобы не догадаться об этом несколькими неделями раньше.

Я была беременна.

Мой кузен Ричард наградил меня ребенком, и я погибла окончательно.

Теперь не требовалось никаких угроз и никаких обещаний, чтобы привязать меня к нему. Я погибла безвозвратно, если он не женится на мне, и я знала, что должна сообщить ему об этом и сказать, что мы должны пожениться как можно быстрее.

Мне потребовались недели, чтобы понять причину моей тошноты и головокружения, и даже тогда я продолжала цепляться за дурацкую надежду, что все это пройдет, как только настанут мои ежемесячные недомогания. Когда же они не настали, и потом опять не настали, я начала понимать, в чем дело. Когда все в Вайдекре плодоносило и размножалось, и я тоже была беременна.

Дважды я принималась писать Ричарду и оба раза бросала написанное в огонь. Я знала, что с того дня, как он уехал в Оксфорд, объяснив, что теперь ни один джентльмен не захочет на мне жениться, он считает нашу помолвку возобновившейся. Но я распростилась с мыслью о замужестве, любви, детях.

Я смогла взглянуть в лицо этой правде. Я даже нашла в себе силы примириться с ней. Но теперь мне пришлось столкнуться с чем-то неизмеримо более худшим. Я не хотела быть женой Ричарда. Мне была отвратительна мысль о тайной свадьбе, которая опозорит мою мать и меня. Или о свадьбе, на которую мама будет вынуждена дать свое молчаливое согласие, так как я была обесчещена. Но я не видела другого пути. Я провела целые недели, притворяясь сама перед собой, что того утра в солнечной беседке просто не было. Но оно было, и единственное, что мне оставалось сделать, это взглянуть правде в лицо и сказать: «Лучше мне было умереть, чем жить опозоренной». Вместо этого я должна готовиться к свадьбе, и готовиться к ней как можно быстрее, иначе я принуждена буду объявить всем о моем позоре. Я боялась, что скоро будет заметен мой растущий живот, который становилось уже трудно скрывать под узкими летними платьями, и скоро мама все поймет. Тогда она будет иметь право выгнать меня из дома и забыть обо мне.

Она будет разгневана тайной свадьбой, но о таких вещах говорят недолго и забывают через несколько лет. Ребенок родится раньше положенного срока, но Вай-декр — терпимое место, где живучи прежние обычаи. Редкая невеста идет здесь к венцу, не неся впереди себя огромный живот. Мою репутацию можно считать погибшей в глазах знати, но среди простых людей Вай-декра я ничем не буду отличаться от других.

Неожиданная мысль заставила меня вздрогнуть и выпрямиться. Я никогда в жизни не увижу Джеймса Фортескью. И скоро кто-нибудь не преминет рассказать ему, что хорошенькая Джулия Лейси, которая была украшением сезона в Бате и его избранницей, с неприличной поспешностью обвенчалась со своим кузеном. Он будет обрадован, что не связал свою жизнь со мной. И, может быть, прошепчет на ухо сплетнику, что сам чуть было на мне не женился! И они покачают головами в удивлении, что столь милая девушка оказалась такой безнравственной! Я спрятала лицо в ладони и посидела некоторое время, собираясь с мыслями.

Мне ничего не поделать с этим.

Я совершила ошибку, ужасную, непоправимую ошибку, и теперь мне надо смириться с этим и принять тяжесть всех последствий.

Могло быть еще хуже, попыталась я утешить себя. По крайней мере, я люблю Ричарда. Я хотела выйти за него замуж еще тогда, когда мы были маленькими детьми. Я могу попытаться закрыть глаза на ужас моего позора, но, в конце концов, в моей жизни было всего лишь две страсти: Ричард и Вайдекр.

Мама будет горевать. Мама будет расстроена, но…

Я оставила попытки притворяться, что все будет хорошо. Тайное замужество и родившийся раньше срока ребенок были для меня не чем иным, как катастрофой. Но все могло оказаться неизмеримо хуже. Я не находила в себе силы рассказать об этом маме или дяде Джону. Но если Ричард возьмет эту ношу на себя и сам все расскажет им, тогда я смогу пройти через это. Ричард был единственным человеком, которому я могла рассказать всю правду. Единственным, к кому я могла обратиться за помощью. Единственный оставшийся для меня путь вел к Ричарду.

Глава 24

Я едва видела город. Большие серые здания колледжей казались мне похожими на тюрьмы. Мама была очарована стилем и архитектурой старинного университетского городка, я же думала о том, что окна зданий слишком малы, а фасады угрюмы.

Позже я поняла, что красота колледжей спрятана глубоко внутри, потому что здания построены в виде квадрата, обрамляющего собой очаровательные садики. Если портье знал ваше имя, вас могли пропустить внутрь, где вы имели возможность посидеть в тиши и уединении, глядя на величественный кедр или прислушиваясь к шепоту фонтана. Но с внешней стороны здания выглядели отталкивающе, и даже наличие скрытых садиков не могло компенсировать для меня их безобразия. Эти колледжи казались мне задумчивыми и серьезными мужчинами, рядом с которыми я была наивной девчонкой с погубленной репутацией, ожидающей рождения незаконного ребенка. Присутствие женщин, даже тетушек и кузин, не приветствовалось в Оксфорде. А уж что касается беременных любовниц, то их присутствие начисто исключалось. Это был город мужчин, они его создали для себя, и библиотеки, книги, театры и сады существовали только для них.

Ричард ожидал нас, и в его комнате был уже накрыт стол для чая, но он быстро заметил страх в моих глазах. Я забыла его исключительную способность к обману, и его невинное удивление, когда он вспомнил, что оставил свои книги в доме преподавателя, казалось убедительным, как у невинного херувима. Мама согласилась посидеть с газетой и подождать нас, пока мы с Ричардом сходим за книгами, и, как только мы вышли из дома, мой кузен повернулся ко мне.