Запрещённый приём (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

— Они уже работали со мной по другим делам.

— То были дела со сверхъестественным элементом. Это не такое. Обычным маршалам США не разрешено привлекать никаких помощников, так что давайте не будем давать повода адвокату использовать сверхъестественных помощников против нас в будущем.

— Я еще никогда не сталкивалась со случаем, когда сверхъестественное дело превращалось в обычное убийство, так что я не могу точно сказать, негативно это повлияет или нет.

— Так вы согласны оставить своих ребят за бортом до конца расследования? — Уточнил он.

— Видимо, да.

— Тогда вы, Форрестер и Джеффрис сейчас единственные, кого я хочу видеть от лица вашего отдела.

— Заметано.

— Отлично. Езжайте сюда немедленно. — Он повесил трубку.

Олаф поднялся с места.

— Я все слышал. Мы должны встретиться с ним в ресторане.

Я просветила Эдуарда, поскольку у него не было сверхъестественного слуха.

— Я не могу сказать Ливингстону, что он ошибается насчет дополнительной огневой мощи, которая якобы может стать проблемой в суде. — Заметил он.

— И я не могу.

— Мы твои телохранители. — Заявил Никки. — От нас никакой пользы, если мы не будем с тобой.

— Я дал слово. — Напомнил Олаф.

— Он свое слово держит. — Сказала я.

— Правда держит. — Подтвердил Эдуард.

Никки и остальным это не очень понравилось, но в конце концов они согласились, так что мы трое уехали, оставив их в гостинице. Они даже не успели обсудить игры на грани, потому что мы забрали с собой Олафа, а без него этот разговор не имел никакого смысла. Мы с Эдуардом ехали вдвоем, чтобы нам не пришлось обсуждать что-либо с Олафом. Ура! Правда был у меня один вопрос к Эдуарду, который я все же задала по дороге к ресторану.

— Ты же понимаешь, что я не собираюсь по-настоящему заняться сексом с Олафом, верно?

— Таков был план изначально.

— Не нравится мне, как ты это сказал.

— Я никогда не видел, чтобы он так сильно старался хоть для кого-то. Я был уверен, что он не выдержит весь этот разговор про бондаж.

— Я тоже.

Он покосился на меня.

— Олаф ведет себя настолько разумно, что у нас может не остаться причин сказать ему «нет».

— Это не тебя он хочет трахнуть, а меня.

— И то верно.

— «И то верно»? Это все, что ты можешь мне сказать?

— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал, Анита?

— Сперва ты заявляешь, что я должна убить Олафа, либо ты это сделаешь сам, а потом ведешь себя так, словно официально благословляешь нас на секс. Что за херня, Эдуард?

— Прости, Анита, но большой парень продолжает меня удивлять. Мне казалось, я знаю, кто он такой, кем он был, и что внутри этого монстра не осталось достаточно человеческого, чтобы хоть с кем-то построить отношения, тем более с моей лучшей подругой.

— Ты будешь скучать по нему, когда нам придется его убить. — Заметила я, и это прозвучало как обвинение.

— А ты — нет?

Я помотала головой, а потом задумалась.

— Мне будет не хватать его в драке, но я не буду скучать по перманентному ощущению угрозы, которое я ловлю просто потому, что он где-то там. Если бы существовал способ сохранить полезные части и выбросить к хренам стремные, все было бы иначе, но это так не работает.

— Может, стремные части и делают его полезным. — Тихо произнес Эдуард.

— Я это знаю, как раз поэтому все, блядь, так ужасно. Он помогал нам с таким количеством дел о серийных убийцах, но мы оба знаем, откуда растут ноги у его знаний. Все равно что использовать записи врачей из нацистских концлагерей, чтобы спасать жизни здесь и сейчас. Стоит ли игра свеч? Можно ли принять помощь от дьявола и сохранить при этом душу?

— Ты же знаешь, я атеист.

— Давай-ка не будем о том, что в тебе недостаточно веры даже для того, чтобы освященный объект засветился перед носом у вампира. Тот факт, что ты столько всего без этого пережил, только доказывает, что бог тебя любит независимо от того, как ты к нему относишься.

Эдуард вырулил на забитую под завязку парковку перед рестораном и пекарней «Сахарный Ручей».

— Здесь что, всегда столько народу? — Удивилась я.

Он начал искать место для парковки, даже не потрудившись мне ответить. Думаю, этот ответ был мне не слишком-то и нужен.

— Я был уверен, что создам достаточно правил и условий, которые не понравятся Олафу, и он просто забьет на идею о том, чтобы заняться с тобой сексом. — Произнес Эдуард. — Но он продолжает меня удивлять.

— Ага, я уж было решила, что ты придумал отличный способ заставить его отвалить, но он выдержал все эти переговоры про бондаж.

У нас перед носом начал выезжать синий грузовичок. Эдуард включил поворотник и стоял так до тех пор, пока за нами не столпилась куча других машин. Человек за рулем грузовика явно не слишком хорошо понимал, как парковаться задом, не сбивая по пути чужие машины. С крупногабаритными тачками всегда тяжело. Одна из причин, почему у меня нет большой машины — я и так слишком маленькая, чтобы туда карабкаться. Не нужно мне лишнее напоминание о том, что я ниже среднестатистической женщины.

— Что если Олаф согласится на то, что бы ты сделала, не будь речь о нем? — Спросил Эдуард.

Я уставилась на его профиль, потому что только его сейчас и видела. Он пытался следить за грузовиком перед нами, но тот слишком сильно тупил, так что в конце концов Эдуард посмотрел на меня. Лицо у него было пустым и не читаемым за стеклами темных очков.

— Ты же не серьезно. — Сказала я.

— Петра или Пьеретта права в одном, Анита: твой зверь не реагирует на тех, кто тебе не нравится.

— И? — Надавила я. Это слово было таким же холодным и пустым, как и лицо Эдуарда.

— Олаф чертовски нравится твоему зверю.

— Последний, кто понравился моей львице, едва не убил Натэниэла. Если бы Ноэль не отпихнул его с дороги и не принял за него пулю, я бы его потеряла.

— Мне жаль, что тебе пришлось убить Хевена, чтобы защитить остальных, Анита. Я знаю, что это далось тебе нелегко.

— Тогда как ты можешь предлагать мне верльва, который еще опаснее Хевена? Я не стану рисковать жизнями тех, кого люблю, или теми, кого защищаю, только потому, что у нас яиц не хватает сказать Олафу правду.

Грузовик, наконец, умудрился выехать, не задев при этом ни одной машины. Ему потребовалось еще больше времени, чтобы завести мотор и двинуться вперед, чтобы Эдуард мог проехать мимо него на парковку. Грузовик вновь попятился назад. Эдуарду пришлось вдарить по тормозам и доказать, что ремни безопасности держат как надо, чтобы грузовик в нас не врезался. Он сделал очередную попытку двинуться вперед. Некоторых людей просто нельзя сажать за руль больших машин.

— Какую правду, Анита?

— Что я не могу быть его подружкой серийного убийцы.

— Ему не нужна подружка. Он хочет попробовать заняться с женщиной сексом так, чтобы не пришлось ее убивать.

— Ну допустим, у нас получится. Допусти, мы найдем достаточно правил в бондаже, чтобы я смогла трахнуть его без риска для собственной жизни. И что потом? Если ему это понравится, то я навечно останусь его любовницей? А если не понравится, то он по-прежнему будет мечтать трахнуть меня, но уже так, как привык делать это сам, а значит, он будет пытать меня и убьет в процессе? Здесь нет выигрышного варианта, Эдуард.

— Возможно, ты права.

— «Возможно»?

Грузовик, наконец, свалил, и нам удалось припарковаться. Эдуард потянулся к ручке своей двери.

— Мне просто будет жаль убивать его, и еще сильнее я пожалею, если он убьет нас первым.

С этими словами он вышел из внедорожника, оставив меня спешить за ним вдогонку. К тому моменту, как я с ним поравнялась, мы оказались на крыльце, среди толпы ожидающих посетителей, так что сказать хоть что-то из того, что мне хотелось сказать, я уже не могла. Впрочем, как и он.

76

Мы оказались в офисе менеджера — кабинете Памелы. Она принесла несколько дополнительных стульев, чтобы сесть рядом с Хейзел вместо того, чтобы пристроиться на собственном столе. Плечи Хейзел были сгорблены вперед, она обнимала себя за живот, как будто кто-то дал ей поддых и заставил согнуться пополам, но это была реакция не на физический удар. Памела сидела рядом с ней, маленькими кругами поглаживая Хейзел по спине — так, как вы успокаиваете ребенка, который никак не может заснуть. Хейзел на прикосновения Памелы не реагировала, но и не мешала ей. Либо от этого ей становилось лучше, либо она вообще не осознавала, что к ней прикасается другая женщина. Со смерти Кармайкла прошло не больше двух часов, так что причина была не столько в горе, сколько в шоке. Той надрывной печали, когда осознаешь, что будешь скучать всю жизнь, и тебе придется принять, как данность, что ты ничего не можешь сделать, чтобы вернуть человека обратно, и снова почувствовать прикосновение его теплых рук к своим, стоя по эту стороны могилы — такому чувству еще только предстояло прийти.