Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

«Скорее менее, чем более», — подумал Цезарь после встречи с ним. По какой-то неизвестной причине каппадокийские цари оказались настолько же слабыми, насколько сильными были цари Понта. И Ариобарзан не стал исключением из этого правила. Он до ужаса боялся Митридата и продемонстрировал Цезарю, как понтиец разграбил дворец и унес оттуда все ценное, вплоть до золотых гвоздей из двери. Робкий царь с характерными сирийскими чертами лица был небольшого роста. Рослый Цезарь внушал ему страх.

— Разумеется, — сказал Цезарь, — потеря тех двухсот тысяч солдат на Кавказе еще много лет не позволит Митридату прийти сюда. Ни один полководец не может позволить себе терять такое огромное количество людей, особенно хорошо обученных солдат, ветеранов. Ведь это были отборные части, не так ли?

— Да. Прошлым летом они сражались за Киммерию и северную часть Эвксинского моря для Митридата.

— И успешно, как доносили слухи.

— Действительно. Его сын Махарес был оставлен сатрапом в Понтикапее. Хороший выбор. Я считаю, главная задача Махареса — набрать новую армию для своего отца.

— Который предпочитает скифов и роксоланов.

— Они определенно лучше наемников. И Понт, и Каппадокии несчастны в том, что их уроженцы — плохие солдаты. Я все еще вынужден полагаться на сирийских и еврейских наемников, но у Митридата уже почти тридцать лет под рукой орды воинственных варваров.

— И сейчас у тебя нет армии, царь Ариобарзан?

— В данный момент армия мне не нужна.

— А что, если Митридат придет без предупреждения?

— Тогда меня снова свергнут с трона. Каппадокия, Гай Юлий, очень бедна. Слишком бедна, чтобы содержать постоянную армию.

— У тебя есть еще один враг. Царь Тигран.

Несчастный Ариобарзан съежился:

— Не напоминай мне о Тигране! Его успехи в Сирии лишили меня моих лучших солдат. Все евреи остаются дома, чтобы оказывать ему сопротивление.

— Тогда, может быть, тебе лучше последить за Евфратом и Галисом?

— Денег нет, — упрямо ответил царь.

Цезарь уехал. Что можно было сделать, когда хозяин этой земли сам признавал себя побежденным еще до начала военных действий? Зоркие глаза Цезаря отметили немало природных преимуществ, которые дали бы Ариобарзану возможность атаковать захватчика, ибо местность изобиловала заснеженными горными вершинами и причудливыми ущельями, точно как и описывал Гай Марий. Замечательные места с военной точки зрения. Но для здешнего царя они представляли собой лишь готовые жилища для полудиких пещерных жителей.

— Ну и какое у тебя впечатление сложилось теперь, когда ты повидал мир, Бургунд? — спросил Цезарь своего вольноотпущенника, когда они пробирались в глубины Киликийских Ворот между как бы парящими в воздухе соснами и ревущими каскадами водопадов.

— Впечатление такое, что Рим и Бовиллы, Кардикса и мои сыновья грандиознее любого водопада или горы, — ответил Бургунд.

— Может быть, тебе лучше вернуться домой, старина? Я с удовольствием отпущу тебя.

Но Бургунд энергично замотал огромной косматой головой:

— Нет, Цезарь, я останусь. — Он усмехнулся. — Кардикса убьет меня, если по моей вине с тобой что-нибудь случится.

— Но со мной ничего не случится!

— Попробуй скажи это ей.

К тому времени когда Цезарь прибыл в Тарс (это случилось в конце апреля), Публий Сервилий Ватия уже так хорошо устроился там во дворце, что можно было подумать, будто он жил там всю жизнь.

— Мы очень довольны им, — сказал Морсим, капитан охраны киликийского губернатора и этнарх Тарса.

Темные волосы поседели за те двадцать лет, что минули с тех пор, как он сопровождал Гая Мария в Каппадокию. Морсим приветствовал Цезаря. Этому молодому человеку Морсим доверял куда больше, чем губернатору. Приехал племянник обоих его героев — Гая Мария и Луция Корнелия Суллы, и он, Морсим, сделает все, чтобы помочь Цезарю.

— Я считаю, что Киликия очень страдала при Долабелле и Верресе, — сказал Цезарь.

— Ужасно. Долабелла большей частью находился в наркотическом дурмане, что давало возможность Верресу вытворять все, что ему заблагорассудится.

— И ничего не было сделано, чтобы выгнать Тиграна из Восточной Педии?

— Вообще ничего. Веррес был слишком занят ростовщичеством и вымогательством. Не говоря уже о жульничестве с храмовыми сокровищами.

— Как только я вернусь домой, я выдвину обвинение против Долабеллы и Верреса. Поэтому мне нужна будет твоя помощь по сбору доказательств.

— Долабелла, наверное, будет уже в ссылке, когда ты вернешься домой, — сказал Морсим. — Губернатор получил сообщение из Рима о том, что сын Марка Эмилия Скавра и госпожи Далматики возбуждает дело против Долабеллы уже сейчас и что Гай Веррес покрывает себя славой, снабжая молодого Скавра всеми уликами, — он даже будет свидетельствовать в суде.

— Скользкий fellator! Это значит, что я не смогу достать его. А что касается Долабеллы, не имеет значения, кто его обвинит, если он получит по заслугам. И если мне жаль, что это буду не я, то лишь потому, что я опоздал с судами из-за моего жречества. Победа над Долабеллой и Верресом сделала бы меня знаменитым. — Он помолчал, потом спросил: — Выступит Ватия против царя Тиграна?

— Сомневаюсь. Он здесь для того, чтобы покончить с пиратами.

Это подтвердил сам Ватия, когда Цезарь имел с ним беседу.

Современнику и родственнику Метелла Пия Поросенка, Ватии теперь было пятьдесят лет. Сначала Сулла хотел, чтобы Ватия стал консулом в паре с Гнеем Октавием Рузоном — еще девять лет назад, но Цинна на тех выборах опередил его, и Ватия, как и Метелл Пий, должен был долго ждать консульства, которое полагалось ему по праву рождения. Наградой за верность Сулле стало губернаторство в Киликии. Ватия предпочел ее другой консульской провинции, Македонии, которая в результате перешла к его коллеге по консульству Аппию Клавдию Пульхру.

— …Который так и не попал в Македонию, — сообщил Ватия Цезарю. — В Таренте он заболел и возвратился в Рим. К счастью, это случилось до того, как старший Долабелла покинул Македонию, поэтому он получил приказ оставаться там, пока Аппий Клавдий не поправится, чтобы сменить его.

— А что с Аппием Клавдием?

— Что-то хроническое — это все, что мне известно. Он уже, наверное, заболевал во время нашего консульства. Никогда не улыбался, что бы я ни говорил! Но он совсем обеднел, так что надеялся на губернаторство. Если он не будет губернатором, то не сможет поправить свое финансовое положение.

Цезарь нахмурился, но придержал свои мысли при себе. Он думал о присущих системе недостатках, которые фактически толкают человека, посланного управлять провинцией, на служебные преступления. Стало традиционным право губернатора продавать гражданства, выгодные торговые контракты, освобождать от налогов и десятин, а вырученные деньги класть в свой кошелек. Сенат и казна неофициально прощали такую самодеятельность, чтобы не допустить скачка цен в Риме, — одна из причин, почему так трудно собрать жюри сенаторов, чтобы осудить губернатора за вымогательство в своей провинции. А эксплуатируемые провинции ненавидели Рим, мечтая о расплате.

— Я так понимаю, что мы будем воевать с пиратами, Публий Сервилий? — спросил Цезарь.

— Правильно, — ответил губернатор, окруженный кипами документов.

Было ясно, что ему нравится канцелярская сторона его обязанностей, хотя он не был особенно корыстолюбивым человеком и ему не приходилось увеличивать свое состояние за счет провинции. Особенно теперь, когда предстояло воевать с пиратами, чья нечестная нажива могла дать губернатору Киликии немало законных трофеев.

— К сожалению, — продолжал Ватия, — я вынужден отложить кампанию из-за трудного положения, в которое была поставлена моя провинция действиями моего предшественника. Этот год нужно посвятить внутренним делам.

— Тогда зачем тебе я? — спросил Цезарь, слишком молодой для того, чтобы, мечтая о военной карьере, проводить время за письменным столом.

— Ты мне нужен, — с жаром ответил Ватия. — Ты должен будешь набрать для меня флот.

Цезарь поморщился:

— В этом у меня уже есть опыт.

— Знаю. Поэтому ты и понадобился. Это должен быть превосходный флот, достаточно большой, чтобы его можно было разделить на несколько флотилий. Времена, когда пираты плавали на малых, открытых hemioliai и myoparones, почти миновали. Сейчас у них палубные триремы и биремы — даже квинкверемы! — и они собраны во флотилии под командованием адмиралов, которых называют strategoi. Они курсируют по морям, как настоящие военно-морские силы, их флагманы окрашены в золото и пурпур. На своих тайных базах они живут как цари, используя каторжников, закованных кандалы, в качестве слуг. У них целые арсеналы оружия. Они окружены роскошью, какую только может вообразить богатый человек в Риме. Луций Корнелий проследил за тем, чтобы Сенат хорошенько понял, почему он посылает меня в такое отдаленное, не имеющее большого значения место, как Киликия. Именно здесь у пиратов главная база, и именно отсюда должны мы изгонять их.