Научная фантастика. Ренессанс - Дэвид Хартвелл

— Да, ее вы сумели одурачить, — рычит она в «рыбьи глаза». — Да ведь она же ненормальная! Не в своем уме! А мне на все ваши проверочки плевать!

Кларк направляется к ней.

— Не называй меня ненормальной, — говорит она абсолютно ровным голосом.

— А ты и есть ненормальная! — кричит Баллард. — Ты же больная! Потому ты здесь и оказалась! Им твоя болезнь на руку, им это и нужно, а ты уже так далеко зашла, что не видишь! Ты прячешь все за этой своей маской, засела там, как какая-то устрица-мазохистка, и ждешь, чтобы тебя стали мучить… и напрашиваешься!

«Раньше так и было, — соглашается Кларк, пока ее руки сжимаются в кулаки. — Странное дело… — Баллард пятится от нее; Кларк шаг за шагом наступает. — Пока я не оказалась здесь, внизу, я и не знала, что могу дать сдачи. Что могу победить. Меня научил этому Разлом, а теперь и Баллард тоже…»

— Спасибо, — шепчет Кларк и бьет Баллард кулаком в лицо.

Та опрокидывается назад, налетает на стол. Кларк спокойно делает шаг вперед. В осколке зеркала мелькает ее отражение: кажется, ее глаза под линзами чуть ли не светятся.

— О господи, — скулит Баллард. — Лени, мне очень жаль…

Кларк стоит над ней.

— А ты не жалей, — говорит она.

Она рассматривает себя как некую схему взрывного устройства с аккуратными подписями на каждой части. «Столько-то частей злости, — думает она, — столько-то ненависти. Столько-то желания на ком-нибудь отыграться».

Она смотрит на скорчившуюся на полу Баллард.

— Думаю, — говорит Кларк, — я начну с тебя.

Но лечебная процедура заканчивается прежде, чем она успевает как следует разгорячиться. Кают-компанию внезапно заполняет звук — пронзительный, повторяющийся, смутно знакомый звук. Кларк не сразу, но вспоминает, что он должен означать. И опускает занесенную ногу.

В отсеке связи звонит телефон.

Жаннет Баллард сегодня отправляется домой.

Батискаф целый час шел вниз сквозь полуночную тьму. Сейчас он виден на мониторе, как большой жирный головастик, спускающийся к причальному доку «Биб». Звонко отдается и замирает в станции звук механического совокупления. Люк над головой открывается.

В него пролезает сменщик Баллард. Он почти целиком затянут в «кожу», с лица смотрят глаза без зрачков. По перчатки сняты, и «кожа» на предплечьях отстегнута. Кларк видит тонкие шрамы на его запястье и улыбается про себя.

«Интересно, — думает она, — была у них наверху припасена вторая Баллард, на случай, если бы я не сработала?»

В скрытом от глаз конце коридора скрипит открывающаяся переборка. Баллард выходит в рубашке с короткими рукавами. Один глаз у нее заплыл, в руке чемоданчик. Она, кажется, хочет что-то сказать, но замирает при виде прибывшего. Минуту она смотрит на него. Коротко кивает. И без единого слова забирается в брюхо батискафа.

Никто не окликает их сверху. Ни приветствий, ни вдохновляющих речей. Может, экипаж получил инструкции. Может, сами догадались. Доковый люк поворачивается на петлях. Батискаф отчаливает, лязгнув на прощание.

Кларк проходит через кают-кампанию и смотрит в камеры. Потом протягивает руку за зеркальные осколки и обрывает тянущийся к ним шнур.

«Нам это уже ни к чему», — думает она и уверена, что кто-то далеко наверху соглашается с ней.

Они с новоприбывшим осматривают друг друга мертвыми белыми глазами.

— Я Любин, — наконец говорит он.

«И опять Баллард оказалась права, — понимает она. — Не будь у нас вывихнуты мозги, нас нельзя было бы здесь использовать».

Но она не в обиде. Ей не хотелось бы возвращаться.

Тед Чан

Понимание

Тед Чан (р. в 1967 г.) родился в штате Нью-Йорк, живет в Бельвью, штат Вашингтон. Он любит кино и комиксы, а также, по его собственным словам, смотрит телевизор «больше, чем следовало бы». Чан пишет учебники для пользователей компьютеров и уверяет, что это самые известные его книги. Однако научно-фантастические рассказы этого автора неизменно либо номинируются на литературные премии, либо получают их. В 2002 г. у Чана вышел сборник «История твоей жизни и другие рассказы» («Stories of Your Life and Others»).

Рассказ «Понимание», впервые опубликованный в «Asimov's», посвящен глобальным проблемам — сверхразуму и Интернету как продолжению человеческого ума. Его очевидный литературный первоисточник — произведение Дэниэла Киза «Цветы для Элджернона» («Flowers for Algernon»). Можно подумать, что Чан, прочитав текст, задался вопросом: «А что стало бы с главным героем, если бы он все умнел и умнел и этот процесс был бесконечным?» Ответ — появление сверхразумного героя. Интересно сравнить трактовку аналогичной проблемы у Грега Игана в рассказе «Причины для счастья»: оба писателя изображают далекое будущее, когда лечение неврологических заболеваний приводит к непредсказуемым последствиям.

Лед: царапает щеку, но не холодит кожу. Держаться не за что: перчатки просто скользят по гладкой поверхности. Вижу мечущихся наверху людей, но они ничего не могут сделать. Пытаюсь разбить лед кулаками, но руки движутся медленно-медленно, легкие разрываются, голова кружится, мысли туманятся, и я чувствую, что исчезаю…

Просыпаюсь с криком. Сердце стучит, как отбойный молоток. Господи. Откидываю одеяло и сажусь на край кровати.

Раньше я не мог вспомнить весь сон. Помнил только падение сквозь толщу льда; доктор говорит, мой разум подавлял остальное. Теперь я помню, и это худший кошмар из всех, что я когда-либо видел.

Натягиваю на плечи скомканное стеганое одеяло и чувствую, что дрожу. Пытаюсь успокоиться, дышать ровнее, но всхлипывания продолжают вырываться на волю. Это было так реально, что я ощущал все: ощущал, каково это — умереть.

Я пробыл в воде почти час; когда меня вытащили, я был овощем почище любого настоящего овоща. Здоров ли я? Впервые клиника испробовала свое новое лекарство на человеке с такой глубокой травмой мозга. Подействовало ли оно?

Все тот же кошмарный сон, снова и снова. После третьего раза я понял, что уже не усну. Оставшиеся до рассвета часы провел в тревоге. И это результат? Я теряю рассудок?

Завтра иду на еженедельный прием к наблюдающему меня ординатору клиники. Надеюсь, у него есть ответы на мои вопросы.

Еду в центр Бостона, полчаса — и я на приеме у доктора Хупера. Сижу на каталке в смотровой, за желтой занавеской. Из стены на уровне пояса выступает вытянутый в длину плоский экран, отрегулированный на суженное поле зрения, — с моего места он кажется пустым. Доктор стучит по клавишам — наверное, открывает файл с моими данными — и начинает меня осматривать. Пока он проверяет мои зрачки авторучкой с фонариком на конце, я рассказываю ему о кошмарах.