Скажи миру – «нет!» - Олег Верещагин

…Столб был скользким, он вырывался из наших рук, и я видел искаженное лицо Джека. У меня было такое же лицо, и я знал почему. Каждое колебание кола отзывалось страшной мукой в парнишке, посаженном на него. Танюшка спешно подхватила его под спину, пока мы с Джеком как можно осторожнее опускали страшное орудие казни. Едва мы это сделали, как я метнулся к мальчишке, встал на колени.

Он был жив. И я быстро прекратил ужас, перерезав ему горло…

…С колен я смог встать, только опершись обеими руками на левое. Над вторым казненным стояли Сергей – с его даги тоже капала кровь – и Андрей, машинально вытиравший клинок своего бастарда. Ленка и Танюшка держались вместе.

– Кто они были? – спросил я.

Джек пожал плечами:

– Не знаю… Мы с Эндрю встретили Сергея и Лену, пошли вместе на речку… Только перед вами пришли. Совсем чуть опоздали.

– Тут трое живых черных, – сказал Сергей. – Под лед?

Я посмотрел на низкое холодное небо над молчаливыми деревьями. Потом опустил взгляд на кровавый снег, протаявший до льда.

– Под лед, – кивнул я. – И давайте проверим верши.

Рассказ одиннадцатый

На росстанях

УбежалЯ из дома,Бродил по сказочным мирам…

Я лежал нагишом на плоской каменной глыбе, прогретой весенним солнцем, и сквозь опущенные ресницы наблюдал за весной вокруг. Она и в самом деле пришла – с зеленью и птичьим пением, с голубым небом и теплым солнцем – наша вторая весна в этих местах, в этом мире. Дул ровный приятный ветерок, и немного чудно было видеть внизу, в ложбинке рождающегося оврага, покрытый черными крапинками сугроб дотаивающего снега. Из-под него вытекал ручеек прозрачной воды.

Я прикрыл глаза совсем и слегка потянулся, потом расслабился снова, ощущая приятную истому. Подумал сонно: «Это из меня выходит зима».

Пожалуй, мне бы удалось уснуть, но снизу послышался короткий свист, и я, приподняв лениво голову, увидел возле сугроба Вадима – он стоял голый по пояс и смотрел снизу вверх. Я махнул ему рукой – без особого раздражения от того, что не дали поспать, – и, не опуская головы, смотрел, как Вадим ловко скачет вверх по откосу. Мне пришло в голову, что этот парень не очень-то и похож на прежнего моего друга. Тот Вадим был плотный и развалистый, с ленцой во взгляде, словах и движениях. Этот – быстрый, худощавый, из-под согнанного веса проступили широкие плечи и рельеф мускулов…

«А в тебе-то самом, – спросил я сам себя, вновь уткнувшись в сгиб руки, – в тебе-то много осталось от прежнего? Не разных там генов-хромосовов, а во внешности и в привычках? А? То-то…»

Совершенно уж точно – у того Олега не было привычки голым загорать в середине апреля.

– Привет. – Вадим опустился рядом, скрестив ноги. Я посмотрел на него снизу вверх одним глазом и спросил:

– Слушай, я сильно изменился?

– Нет, – уверенно ответил Вадим, – привычка задавать странные вопросы у тебя осталась.

Я довольно кивнул и отвернулся, надеясь, что Вадим посидит молча, а то и вовсе завалится рядом и тоже удрыхнет. Но вместо этого он весьма болезненно ткнул меня пальцем между лопаток и спросил:

– Корабль-то строить будем?

– Непременно, – отозвался я. – Драккар, как у Иванова.

– Ну я серьезно. – Он повторил тычок, только больнее. – Интересно же!

– Интересно будет, когда мы ухитримся отплыть подальше и перевернемся, – пояснил я. – То-то все меня благодарить будут!.. Отстань, я не Крапивин. Пусть вон Санек строит.

– Вот на его-то лоханке мы точно перекинемся, – проницательно, надо сказать, заметил Вадим. – Вспомни ту историю с планером!

– И хорошо, что не полетел. – Я эту историю помнил. – Мог бы как раз полететь, а что потом?

– Мда, – согласился Вадим. И спросил вдруг: – Тебе вообще не кажется, что мы стали намного реже дом вспоминать?

Я перевернулся на спину. И довольно жестко заметил:

– «Дома» живут другие ребята. Старше нас. Ты уже школу окончил. А я в выпускном классе.

– Все это я знаю, – так же жестко ответил Вадим. – Но и ты знаешь, что я имею в виду, так зачем же вертишься?

– Да. Реже вспоминаем. – Я вытянул руки над головой. – И меня это не очень огорчает.

– Да, – непонятно сказал Вадим, – ты сильно изменился, князь… Я тебе отдыхать помешал, кажется?

– Ладно. – Я сел. – Хватит. Не тыркай меня.

Настроение испортилось. Я подтащил к себе снаряжение, достал метательный нож и с силой послал его в дерево, стоявшее в десятке метров, – нож вошел в ствол на уровне человеческого горла с коротким сырым стуком. А я вскочил и начал одеваться. Куртку кинул на одно плечо, туфли, связанные шнурками, – на другое. И запрыгал вниз.

Босиком. Черта с два я прежний стал бы просто так ходить босиком.

Около сугроба я оглянулся. Вадим по-прежнему сидел на краю глыбы и на меня не смотрел, но я крикнул ему снова, только уже совсем зло:

– Не тыркай меня!

И, тихо чертыхаясь, проломился сквозь кусты, как советский танк через фашистские заграждения…

…Танюшка меня нашла на берегу лесного озерка, где я хмуро сидел, уперев палаш между широко расставленных ног. Она даже не попыталась завести разговор, просто аккуратно подстелила куртку и села рядом. Аккуратно, как подстилала куртку, начала ножом подрезать ногти на руках. Тщательно, отставляя ладонь и любуясь после каждого движения ножом.

Потом она положила мне на колено мой метательный нож. Со словами:

– Еле вытащила, – и вдруг – зло: – Все кончится этим ударом клинка. Ты понимаешь это?!

Я сунул нож в чехол и молча, долгим взглядом посмотрел в глаза Таньке. Глаза у нее были бешеные, сумасшедшие глаза. Тогда я просто положил руку ей на щеку, и Танюшка, вздрогнув, привалилась к ней, как к стене. Жалобно сказала:

– Это просто зима, Олег… Это зима из нас выходит. Тяжелая была зима…

– А до нее была тяжелая осень. И лето было тяжелое, и весна… и зима, и осень, да и лето нелегкое, – не выдержав, язвительно уточнил я.

– Ладно тебе, – попросила Танюшка, и я, обняв ее, привалил к себе. Спросил:

– Хочешь увидеть Большой Каньон? Как в «Золоте Маккены»?

– Хочу, – ответила Таня.

– А Ниагару?

– И Ниагару хочу…

– А Байкал?

– И Байкал…

– А камчатскую Долину Гейзеров?

– И ее… – Таня засмеялась: – Ты все памятники природы хочешь перебрать? Не старайся. С тобой мне даже Сахару хочется посмотреть. Или Восточную Сибирь.

– А что плохого в Восточной Сибири? – не понял я.

– Эх ты! – Она щелкнула меня по лбу. Больно, аж звон в ушах послышался. – Там болота!

Она намеревалась щелкнуть еще раз, но я поймал ее руку и ловким толчком опрокинул девчонку на спину. Танюшка не менее ловко пихнула меня в живот, полусерьезно вывернулась из захвата; я все-таки скрутил ее и, присев на живот, прижал раскинутые руки девчонки к земле. Танька сердито шипела – она ненавидела проигрывать даже в шутку.