Русская фантастика 2011 - Василий Мельник

Чип, вживленный Герману в раннем детстве, не только идентифицировавший его личность, но также стимулировавший мозговую деятельность и тем самым возвышающий над миллионами сородичей, отсутствовал.

Вот тут-то он не сдержался. Завыл.

Сначала он слышал только себя, но вскоре к его плачу начали присоединяться новые и новые голоса. Очень скоро вокруг стоял дикий, панический вой, и лай, и скрежет зубов о решетки. Эта какофония отрезвила Германа. Он захлопнул пасть и осмотрелся.

Вокруг возвышались штабеля однотипных клеток, составленных буквой П в пять рядов. Там, где клетки отсутствовали, располагались широкие ворота, под которые уходили рельсы вроде трамвайных. Верхние ряды пустовали, однако нижние были заполнены почти под завязку. Сотни псов всевозможных пород и размеров бились голыми телами о стенки узилищ.

Это было дико, это было жалко и — омерзительно. Ни капли благородства не осталось в бедных животных, ни пылинки самоуважения. Никчемный сброд горевал о своей бесполезной жизни. Герман вспомнил, что именно он стал катализатором этого безобразия, и со стыдом прикрыл лапой глаза.

Распахнулись ворота. В помещение вошли деловитые люди в масках, несущие баллоны с длинными узкими раструбами. Обитателям ангара баллоны были наверняка хорошо знакомы. Вой будто отрубило.

Сделалось страшно.

Четыре дня не происходило ничего примечательного. Пленников кормили безвкусной едой, поили водой с привкусом хлорки, а иногда «развлекали». Давешние дегенераты выпускали в центр помещения течную суку, нескольких кобелей — нарочно намного больше или меньше дамы размером — и, покуривая папиросы, набитые совсем не табаком, наблюдали за происходящим под ревущие пульсации инопланетной музыки. К своему ужасу, Герман чувствовал, что все это — техно-транс, принудительные собачьи свадьбы, раздражающий ноздри дым — начинает доставлять ему что-то вроде извращенного, злобного удовольствия. Ему уже почти мечталось поучаствовать в оргии, но вывихнутая нога лишала малейшей надежды на роль жениха.

А на пятый день все кончилось. В тюрьму заявились чужие. Рьятто. Восемь особей. Они и впрямь выглядели кошмарно. Двухметровый рост, багровая кожа, усеянная мучнистыми пятнами наподобие лишая, тонкие конечности. Вдавленные, но чрезвычайно широкие грудные клетки; животы, похожие на шапки пульсирующих пузырей. И в довершение, как квинтэссенция абсурда, крошечные головки херувимов.

Рьятто пересчитали пленников и залопотали тонкими голосами, неистово жестикулируя. Кажется, они были недовольны. Сопровождающий их мужчина в белом с зелеными накладками комбинезоне прижимал руки к груди, низко кланялся и бегло лопотал в ответ. Видимо, он умел убеждать. Интонации мало-помалу стали спокойнее, а вскоре разговор и вовсе прекратился.

Мужчина достал коммуникатор и сказал в него:

— Ну, вроде все. Пошумели, конечно. Четырнадцать шавок лишних. Это же чудовищное нарушение договора! — Он хихикнул. — В общем, загоняй транспорт. Да поскорее. Сам знаешь, как тут воняет…

В помещение по рельсам вполз миниатюрный состав — несколько ярко раскрашенных вагончиков с открытыми боковыми стенками. Едва состав остановился, рьятто начали отпирать клетки и выхватывать оттуда псов. Каждого внимательно осматривали, прижимали к голове какое-то устройство, раздавалось низкое гудение, и обмякшее тело укладывалось в вагончик.

Удивительно, но ни один из пленников даже не пытался оказывать сопротивления.

Наконец очередь дошла и до Германа. Он оскалился, готовясь вцепиться в руку чужого, — а дальше будь что будет. Однако тот, едва взглянув на опухшую заднюю лапу, перешел к соседней клетке.

Вскоре все закончилось. Вагончики, нагруженные неподвижными собачьими телами, уехали, весело постукивая колесами. Следом отбыли рьятто. Человек в белом комбинезоне окинул взглядом четырнадцать клеток, чьи обитатели по тем или иным причинам приглянулись чужим меньше остальных, и произнес странную фразу:

— Эх, не повезло вам, бедолагам.

Зловещий смысл его слов прояснился к вечеру. В ангар пришли двое. Некрасивая пожилая женщина с хорошо различимой бородкой и усами и молодой человек в инфоочках. Очки были куда как поплоше, чем у Викуси. Бородатая женщина бесспорно главенствовала. Очевидно, именно поэтому движения у молодого человека были нервными, а голос визгливым. Герман и раньше замечал, что человеческие самцы, несмотря на многолетнюю историю феминизма, по-прежнему воображают себя вожаками стай и очень переживают, когда реальность беспощадно расходится с грезами.

— Берем этого! — Нервный очкарик устремился к одной из клеток.

— Не пойдет, — отрезала женщина и присела на корточки возле Германа.

— Почему? — склочно воскликнул очкарик. — Посмотрите, какой крупный экземпляр!

— Сереженька, — ласково сказала женщина, — бросьте валять дурака. Экземпляр, который вам приглянулся, сука. Притом беременная. А мне нужен кобель. И думается, я нашла как раз то, что требуется.

— Этот? Но, Диана Григорьевна, он же больной! Посмотрите, какая язва на груди. И нога сильно повреждена.

— Ногу мы ему вылечим. А то, что вы называете язвой, — след от извлеченного чипа.

— То есть? Хотите сказать, этот пес — модификант? Эй, Бобик, ты что, умный?

«Да уж не глупее тебя», — подумал Герман, приблизился к дверце клетки, взглянул сквозь решетку в добрые карие глаза Дианы Григорьевны и улыбнулся.

Женщина открыла защелку и поманила Германа наружу. Тот вышел, стараясь прихрамывать как можно меньше. Получалось не очень.

— Вот именно, модификант. Я давно ждала возможности поработать с таким экземпляром. К счастью, здешние работнички пошли мне навстречу.

— Так вы выбрали его заранее?

Диана Григорьевна не ответила. Поднялась с корточек и сказала:

— Возьмите его на руки, Сереженька. Видите, как ему больно.

Нервный Сереженька не слишком почтительно подхватил Германа под живот и грудь.

— Забираете красавца? А куда остальных? — спросил один из фурманщиков, когда они вышли из ангара.

— Усыпить, разумеется, — безразлично сказала Диана Григорьевна.

— Во, блин! Оказывается, и у собак тринадцать — несчастливое число!

Фурманщики загоготали.

Герман вздрогнул и зажмурился.

Следующие две недели его к чему-то готовили. Брали бесконечные анализы, пичкали инъекциями и микстурами, били слабыми электрическими разрядами и светили в глаза сильными световыми импульсами. Герман постоянно находился в пограничном состоянии между сном и бодрствованием. Он представления не имел, к чему идет дело. Без чипа мозг его стремительно возвращался в первобытное состояние. Инстинкты выходили на первое место. Герман почти перестал понимать сложную человеческую речь.