Рассказы. Очерки. Воспоминания. Пьесы - Максим Горький

Шура. Это ты, Антонина? На лыжах едем? Нет? Почему? Спектакль? Откажись! Эх ты, — незаконная вдова!.. Ну, хорошо.

Ксения. Как же это ты девушку-то вдовой зовешь?

Шура. Жених у нее помер или нет?

Ксения. Все-таки она — девушка.

Шура. А вы почему знаете?

Ксения. Фу, бесстыдница!

Глафира (подает кофе). Газету Варвара Егоровна сама принесет.

Ксения. Больно много ты знаешь для твоих лет. Гляди: меньше знаешь — крепче спишь. Я в твои годы ничего не знала…

Шура. Вы и теперь…

Ксения. Тьфу тебе!

Шура. Вот сестрица шествует важно. Бонжур, мадам! Комман са ва?[199]

Варвара. Уже одиннадцать, а ты не одета, не причесана…

Шура. Начинается.

Варвара. Ты все более нахально пользуешься тем, что отец балует тебя… и что он нездоров…

Шура. Это ты — надолго?

Ксения. А что ей отцово здоровье?

Варвара. Я должна буду рассказать ему о твоем поведении…

Шура. Заранее благодарна. Кончилось?

Варвара. Ты — дура!

Шура. Не верю! Это не я — дура.

Варвара. Рыжая дура!

Шура. Варвара Егоровна, вы совершенно бесполезно тратите энергию.

Ксения. Вот и учи ее!

Шура. И у вас портится характер.

Варвара. Хорошо… хорошо, милая! Мамаша, пойдемте-ка в кухню, там повар капризничает…

Ксения. Он — не в себе, у него сына убили.

Варвара. Ну, это не резон для капризов. Теперь столько убивают…

Ушли.

Шура. А если бы у нее красавца Андрюшу ухлопали, вот бы взвилась!

Глафира. Зря вы дразните их. Пейте скорее, мне здесь убирать надо. (Ушла, унося самовар.)

Шура сидит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, руки — на затылке рыжей, лохматой головы.

Звонцов (с лестницы, в туфлях, подкрался к ней, обнял сзади). О чем замечталась, рыжая коза?

Шура (не открывая глаз, не шевелясь). Не трогайте меня.

Звонцов. Почему? Ведь тебе приятно? Скажи — да? Приятно?

Шура. Нет.

Звонцов. Почему?

Шура. Оставьте. Вы — притворяетесь. Я вам не нравлюсь.

Звонцов. А хочешь нравиться, да?

На лестнице — Варвара.

Шура. Если Варвара узнает…

Звонцов. Тише… (Отошел, говорит поучительно.) Н-да… Следует взять себя в руки. Надобно учиться…

Варвара. Она предпочитает говорить дерзости и пускать мыльные пузыри с Антониной…

Шура. Ну и пускаю. Люблю пускать пузыри. Что тебе — мыла жалко?

Варвара. Мне жалко — тебя. Я не знаю — как ты будешь жить? Из гимназии тебя попросили удалиться…

Шура. Неправда.

Варвара. Твоя подруга — полоумная.

Звонцов. Она хочет музыке учиться.

Варвара. Кто?

Звонцов. Шура.

Шура. Неправда. Я не хочу учиться музыке.

Варвара. Откуда же ты это взял?

Звонцов. Разве ты, Шура, не говорила, что хочешь?

Шура (уходя). Никогда не говорила.

Звонцов. Гм… Странно. Не сам же я выдумал это! Ты, Варя, очень сердито с ней…

Варвара. А ты слишком ласков.

Звонцов. Что значит — слишком? Ты же знаешь мой план…

Варвара. План — это план, но мне кажется, что ты подозрительно ласков.

Звонцов. Глупости у тебя в голове…

Варвара. Да? Глупости?

Звонцов. Сообрази сама: уместны ли в такое серьезнейшее время сцены ревности?

Варвара. Ты зачем сюда спустился?

Звонцов. Я? Тут… объявление одно в газете. И лесник приехал, говорит: мужики медведя обложили.

Варвара. Донат — в кухне. Объявление — о чем?

Звонцов. Это, наконец, возмутительно! Как ты говоришь со мной? Что я — мальчишка? Черт знает…

Варвара. Не кипятись! Кажется — отец приехал. А ты в таком виде.

Звонцов поспешно идет вверх, Варвара — встречать отца. Шура в зеленой теплой кофте и в зеленом колпаке бежит к телефону, ее перехватил и молча прижал к себе Булычов, за ним идет поп Павлин, в лиловой рясе.

Булычов (сел к столу, обняв Шуру за талию, она гладит его медные, с проседью, волосы). Народа перепортили столько, что страшно глядеть…

Павлин. Цветете, Шурочка? Простите, не поздоровался…

Шура. Это я должна была сделать, отец Павлин, но папа схватил меня, как медведь…

Булычов. Стой! Шурка, смирно! Куда теперь этот народ? А бесполезных людей у нас и до войны многовато было. Зря влезли в эту войну…

Павлин (вздохнув). Соображения высшей власти…

Булычов. С японцами тоже плохо сообразили, и получился всемирный стыд…

Павлин. Однако войны не токмо разоряют, но и обогащают как опытом, так равно и…

Булычов. Одни — воюют, другие — воруют.

Павлин. К тому же ничто в мире не совершается помимо воли божией, и — что значит ропот наш?

Булычов. Ты, Павлин Савельев, брось проповеди… Шурок, ты на лыжах бежать собралась?

Шура. Да, Антонину жду.

Булычов. Ну… ладно! Не уйдешь, так я тебя — минут через пяток — позову.

Шура убежала.

Павлин. Выровнялась как отроковица…

Булычов. Телом — хороша, ловкая, а лицом — не удалась. Мать у нее некрасива была. Умная, как черт, а некрасива.

Павлин. Лицо у Александры Егоровны… своеобразное… и… не лишено привлекательности. Родительница — откуда родом?

Булычов. Сибирячка. Ты говоришь — высшая власть… от бога… и все такое, ну а Дума то — как? Откуда?

Павлин. Дума, это… так сказать — допущение самой власти к умалению ее. Многие полагают, что даже — роковая ошибка, но священно-церковно-служителю не подобает входить в рассуждение о сих материях. К тому же в наши дни на духовенство возложена обязанность воспламенять дух бодрости… и углублять любовь к престолу, к отечеству…

Булычов. Воспламенили дух да в лужу и — бух…

Павлин. Как известно вам — убедил я старосту храма моего расширить хор певчих, а также беседовал с генералом Бетлингом о пожертвовании на колокол новостроящегося храма во имя небесного предстателя вашего, Егория…

Булычов. Не дал на колокол?

Павлин. Отказал и даже неприятно пошутил: «Медь говорит, даже в полковых оркестрах — не люблю!» Вот вам бы на колокол-то хорошо пожертвовать по причине вашего недомогания?

Булычов (вставая). Колокольным звоном болезни не лечат.

Павлин. Как знать? Науке причины болезней неведомы. В некоторых санаториях иностранных музыкой лечат, слышал я. Тоже и у нас существует пожарный, он игрой на трубе пользует…

Булычов (усмехаясь). На какой трубе?

Павлин. На медной. Говорят, весьма большая труба!

Булычов. Ну, если — большая… Вылечивает?

Павлин. Будто бы успешно! Все может быть, высокопочтеннейший Егор Васильевич! Все может быть. В тайнах живем, во мраке многочисленных и неразрешимых тайн. Кажется нам, что — светло и свет сей исходит от разума нашего, а ведь светло-то лишь для телесного зрения, дух же, может быть, разумом только затемняется и даже — угашается.

Булычов (вздыхая). Эко слов-то у тебя сколько…

Павлин (все более воодушевленно). Возьмите, примерно, блаженного Прокопия, в какой радости живет сей муж, дурачком именуемый невегласами…[200]

Булычов. Ну, ты опять, тово… проповедуешь! Прощай-ко. Устал я.

Павлин. Сердечно желаю доброго здоровья. Молитвенник ваш… (Уходит.)

Булычов (щупая правый бок, подошел к дивану, ворчит). Боров. Нажрался тела-крови Христовой… Глафира!.. Эй…

Варвара. Вы что?

Булычов. Ничего. Глафиру звал. Эк ты вырядилась! Куда это?

Варвара. На спектакль для выздоравливающих…

Булычов. И стеклышки на носу? Врешь, что глаза требуют, для моды носишь…

Варвара. Папаша, вы бы поговорили с Александрой, она ведет себя отчаянно, становится совершенно невыносимой.