Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Сергей Кургинян

Я понимаю, что в данном случае нечто неявным образом сходное формируется лишь после Второго пришествия, а не существует изначально. Но я понимаю также и то, что формируется-то нечто сходное! И даже очень сходное.

Читатель вправе указать мне на то, что мои рассуждения не менее обтекаемы, чем рассуждения Кураева и ничуть не более однозначны. И что если я хочу не утонуть в этих рассуждениях и добиться определенного метафизического, а уж тем более, политического результата, то мне нужно рискнуть. И не уподобляться Кураеву в изысканности, гибкости и недосказанности, а резать правду-матку. Или вообще помалкивать.

Понимая, что читатель прав, я рискну. Окажусь подударным. Возможно, неверно понятым. Но рискну. И без обиняков заявлю о том, что является квинтэссенцией моей мысли, блуждающей, как и любая другая мысль человеческая, в весьма всегда запутанных метафизических лабиринтах.

Вот в чем эта подударная квинтэссенция.

1) Если после Второго пришествия возникает нечто, окончательно недоступное Богу («антиконсерваторское»), если это недоступное является недоступным не в силу свободы воли, а по другим причинам (свободы воли нет, ибо испытание завершено, уклоняться не к чему и так далее), то речь идет о ФУНДАМЕНТАЛЬНОЙ недоступности Богу некой территории. Фундаментально недоступная Богу территория, возникающая в конце метаистории, очень напоминает Предвечную Тьму. Мне возразят: «Вам напоминает, а нам нет». Так я же не зря согласился резать правду-матку, то есть говорить только о том, что это МНЕ напоминает, и ни о чем больше. Может быть, это не только мне напоминает вышеназванное. И тогда будет с кем «перестукиваться». Может быть, кто-то просто поверит моей интуиции. Но если я буду деликатнее и уклончивее, то мысль вообще уйдет в песок и непонятно будет, ради чего я весь этот разговор затеял.

2) Фундаментально недоступное Богу и его «консерваторским» окончательным упражнениям — чье оно? Кто царь в этом втором царстве при том, что оно абсолютно темное? Почему наличие подобной экстерриториальности надо считать победой Бога, а не победой его антагониста, который, если верить Мильтону (не худший, между прочим, авторитет), только этой экстерриториальности и добивался:

По крайней мере, здесь свободны будем мы.Всевышний здесь чертогов не возвелИ нас он не изгонит.Мы править будем здесь… По мне же лучшеЦарить в аду, чем в небе быть рабом.

Христос, сошедший во ад, показал, что ад не экстерриториален. Теперь оказывается, что это была временная неэкстерриториальность. А в конце мечта о вечной и абсолютной экстерриториальности исполнится.

3) Есть недоступное Богу царство, в котором изнывают (а собственно, почему изнывают?). Изнывают от нестерпимой для хард-рокера консерваторской музыки, к гармоничности которой не могут быть приобщены. А также от отсутствия хард-рока. Но если Богу это царство недоступно, то почему там не может быть хард-рока? А также пол-литры и всего остального? Там абсолютная пустота и абсолютная же глухота? Но если в этой пустоте что-то размещено, то она уже не абсолютная! И если это размещенное может как-то там существовать, то как оно будет существовать? Оно либо обесточено до конца, тогда оно не существует. И его просто нет. Оно истреблено, а не помещено в вечный ад. Либо оно существует и чем-то наделено. Но тогда все, чем оно наделено, в условиях недоступности Бога может быть как-то использовано.

4) Картина, которую я подобным образом реконструирую по высказываниям Кураева, тяготеет, на мой взгляд, к системной (и именно системной) гностичности. Бог не всесилен. Есть ему окончательно неподвластная территория. Сущности фундаментально разнокачественны (одни наделены «консерваторской» способностью, другие ее абсолютным образом лишены). Понимаю, что способность была дана и, будучи неправильно использованной, отнята. Но понимаю и то, что полностью лишенное способностей существо не ощущает потери. «На нет и суда нет», — гласит народная мудрость.

5) А главное — если в конце метаистории возникнет гностическая картина, то это ничем принципиально не отличается от ситуации, когда картина изначально гностическая. Смыслом же истории оказывается достижение гностичности. Это очень специфический смысл! А в сочетании с недоступным для Бога темным царством, в которое никогда не проникнет ни один луч света, приходится говорить о тотальной гностичности описываемой модели. Что Тьма над Бездной, что окончательное темное царство. Еще один духовный «наносдвиг» в ту же сторону— и окажется, что Бог вообще ни над чем не властен.

Я не утверждаю, что тонкая система, выстраиваемая Кураевым, однозначно гностична. Я указываю на сдвиг в эту сторону. Сдвиг, не более того. Но и не менее.

Я утверждаю, что этот сдвиг есть.

Я утверждаю также, что сторонники апокатастасиса в варианте Григория Нисского сдвигаться в эту сторону не хотели и не хотят. И что это очень осмысленное и страстное нехотение. Нехотение сдвигаться именно в такую сторону! При наличии абсолютно четкого понимания того, что сдвиг в эту сторону неизбежен, коль скоро не будет принята доктрина апокатастасиса.

Я утверждаю также, что именно в православной культуре оформилось это фундаментальное нежелание осуществлять подобный сдвиг. Что нить этого нежелания тянется от капподакийских отцов к Достоевскому. И далее, как говорится, со всеми остановками.

Я утверждаю, наконец, что это антигностическое нежелание заряжено, пусть и неявным, хилиастическим потенциалом. И именно потому для кого-то является крайне сомнительным.

Я достаточно, а для кого-то даже избыточно определенен в своих суждениях. И я, извиняясь за эту определенность, оговорил причины, по которым она абсолютно необходима. С точки зрения этой определенности — что тонкие и грамотные ходы Кураева, что более грубые ходы участников его форума.

Считаю необходимым продолжить цитирование Кураева. Причем с одной-единственной целью. Дабы моя избыточная, подчеркну еще раз, определенность, не оказалась в опасном соседстве с элементарной оголтелостью, с необоснованными нападками, поиском ведьм и прочим.

Лекарством от подобного всегда является подробное цитирование. В противном случае, слишком велика вероятность того, что автор, что-то выхватывая, шьет, что называется, лыко в строку.

В своей книге «Сатанизм для интеллигенции» Кураев говорит следующее: «…Для Оригена представление о конечном спасении всех (апокатастасис) — это вывод, для обоснования которого нужна теория переселения душ. Как технический инструмент для решения предельной задачи он и развивает концепцию многократного существования. Св. Григорий Нисский к тому же выводу приходит совершенно иным путем, без всякой кармической философии: он видит Милость Божию столь всеобъемлющей, что не мыслит никакого бытия вне этой Любви. Бог может простить всех — и потому полнота Евангелия в спасении всех. То, что у Оригена было вялым атавизмом языческой мысли, у св. Григория было своего рода евангельским радикализмом».

Вот тут, согласитесь, уже есть все основания для постановки ребром наиболее острых вопросов. По отношению к которым все предыдущее (использую бытовые метафоры Кураева) — это метафизическая манная каша. А теперь-то мы и впрямь добрались до метафизического, так сказать, шашлыка.

Оставим в покое Оригена. Хотя называть его «уклонизм» атавизмом языческой мысли я бы не стал. Но поскольку Ориген мне в данном случае неинтересен, то зачем я буду спорить по поводу характеристик, данных неинтересному. Тем более, что и сама характеристика, по мне, так абсолютно неинтересна.

А вот что такое евангельский радикализм — это вопрос серьезный. Евангельский радикализм — это хорошо или плохо? Евангелие — это прекрасно. Но ведь можно исказить даже прекрасное. Что такое радикализм? Кураеву нужно зафиксировать для «нехороших уклона», так сказать, правый (вяло атавистический) у Оригена и левый у св. Григория?

Или же он хочет противопоставить плохого Оригена хорошему Григорию? Хотел бы он этого противопоставления — спорить бы было не о чем. Но мне-то кажется очевидным, что он говорит о двух плохих уклонах. И что второй, плохой уклон — левый (Нисского) — он называет евангельским радикализмом.

Но нет ли связи между евангельским радикализмом по Андрею Вячеславовичу Кураеву и хилиазмом по Пиаме Павловне Гайденко?

То, что хилиазм для Пиамы Павловны является почвой для новых красных всходов, которую надо убрать, дабы не было этих всходов, понятно.

Но не является ли для Андрея Вячеславовича чем-то подобным евангельский радикализм? Мне кажется, что это именно так. И я свое это предположение (разумеется, только предположение) продолжу доказывать соответствующими цитатами. Начну с того, что приведу еще одну цитату из все той же книги «Сатанизм для интеллигенции». Обсуждая позиции отцов Церкви (св. Василия Великого, св. Григория Нисского, св. Григория Богослова), Кураев делает следующее утверждение: