Башня континуума - Александра Седых

— Лучше?

— Да. Правда. Гораздо.

— Через час выпьешь еще парочку, и сможешь заснуть.

Вырубоны имели и побочный эффект, а именно — на Кита вдруг нахлынули сантименты.

— Знаешь, Ричард…

— Да.

— Даже если в жизни нет ни малейшего смысла и само наше существование — просто игра слепого случая, и все сущее однажды поглотит Великое Ничто… ну, по крайней мере, у меня был ты.

— Угу, — рассеянно откликнулся Торнтон, который пытался, впрочем без особого пыла, посмотреть выпуск последних новостей.

— Ты меня не слушал, — проговорил Кит обиженно.

— Да нет, слушал. Как трогательно. Я прямо разволновался. Сердце стучит, как сумасшедшее. Не иначе, сейчас меня хватит сердечный приступ. Сам послушай, — предложил он Киту, взяв за руку и прижав его ладонь к своей груди.

Само собой, сердце этого циничного мерзавца работало без перебоев, стабильно и размеренно выдавая обычные пятьдесят пять ударов в минуту. Кит ругнулся и отдернул руку.

— Торнтон, вот придурок ты! Не стоит шутить с такой ужасной вещью, как сердечный приступ! Кретин!

— Ладно, не буду, вот зануда ты. Лучше посмотри, кто к нам идет. Твой любимый зять.

Гордон спустился со второго этажа, чтобы выпить перед сном чаю, глянул на видных промышленников и перекосился.

— Фу, ребята, что с вами такое. Вечно вы, как два воркующих голубка. Вы бы еще подержались за ручки. За ваши наманикюренные ручки!

— Мы могли бы, но… пожалуй, воздержимся, — сказал Ричард и помотал головой.

Невзирая на разнообразные прискорбные обстоятельства, первый вице-губернатор Салема выглядел просто изумительно. Похудел, поздоровел. Кит неосмотрительно отвесил зятю комплимент. Ох. Кто тянул его за язык! Гордон тотчас засиял, как начищенная медная монетка, и объяснил Киту, что своим цветущим видом обязан истинной духовности.

Мол, он посвятил всего себя духовному самосовершенствованию и сел на вегетарианскую диету.

— Куда ты сел? — переспросил Ричард, глядя на герра Джерсея приязненным взором.

— На диету, — ответил Гордон простодушно, взирая на промышленных магнатов своими честными, доверчивыми глазами.

Кит кивнул зятю на уютное кресло возле камина.

— Присядь-ка, и расскажи поподробней: куда и зачем ты сел. Извини за тавтологию, но я все еще чувствую себя так, будто мои мозги вытекают из ушей. Значит, ты перестал есть мясо?

С небывалым энтузиазмом Гордон поведал корпоративным магнатам о своем новом, чудесном, сбалансированном, здоровом питании. Он перестал употреблять в пищу не только мясо, но и рыбу, а также масло, молоко, яйца, соль и сахар. Ничего жирного, копченого, мучного. Никакого кофе, вонючих сигар и мерзкого пива…

Мысленно исключив из рациона вице-губернатора пиво и мясо, Кит оказался в тупике. Как и Ричард. Видные промышленники озадаченно переглянулись.

— Прости, Гордон, но что же ты, собственно, ешь? — поинтересовался Ричард изысканно вежливо.

— Ну, чего… Овощи, фрукты, мед, орехи и рис. И чай.

— Следовательно, ты приближаешься к тому, чтобы начать питаться светом. Чистым солнечным светом, — резюмировал Ричард.

Сияние на лице Гордона не померкло ни на секунду. Было похоже, что разного рода вздорные замечания не остановят деревенского олуха на пути к просветлению. Кит попытался удержать язык за зубами, но не сумел.

— Эй ты, олух деревенский!

— Ты мне? — сказал Гордон очень удивленно.

— Да! Тебе! Очнись! Если ты не перестанешь валять дурака и не начнешь есть мясо, ты заболеешь… наверное, даже умрешь. К тому же, перед смертью у тебя отвалится хвост. Провалится нос! Тьфу! Ты понял мою мысль?

Гордон поглядел на Кита непритворно сочувственно.

— Друг мой, из уважения к твоему ужасному горю, в столь прискорбный час не хочу затевать утомительную и бесплодную дискуссию касательно моих непоколебимых духовных убеждений.

— Но я…

— Тсс, — сказал Гордон, прижав палец к губам.

— Я лишь хотел…

— Тсс! Твои вопли мешают мне насладиться возвышенной музыкой гармонии Вселенной.

Демонстрируя, что разговор окончен, Гордон поднялся, выплеснув остатки спитого чая в пылающий камин.

— А теперь позвольте откланяться, господа. Хочу выспаться перед своим завтрашним выступлением на съезде ПНДП. Спокойной ночи.

Любезно простившись со своей сиятельной аудиторией, Гордон величественно удалился.

— Не верится, что через пару месяцев всего лишь этот тупой, суеверный дурак скорее всего станет законно избранным губернатором Салема, — проговорил Ричард, несколько жеманно одергивая манжеты светло-синей сорочки. — А ведь он станет, не правда ли.

— Отчего же… Гордон неплохой политик, — промямлил Кит. — К тому же, согласно данным социологических опросов, его поддерживают восемьдесят семь процентов населения Салема…

— Да, тупая суеверная чернь поддерживает его, поскольку он один из них, но почему его поддерживают лендлорды?

Вопрос задумывался Ричардом как риторический, и все же имел далеко не риторический ответ. Ибо у лендлордов тоже имелись веские причины поддерживать Гордона на его политическом поприще.

— Хорошо… я расскажу тебе, только не принимай всерьез. Все это только сплетни и слухи. Салемские лендлорды, видишь ли, считают Гордона… наследником Франца Максимилиана.

От столь поразительного известия Ричард мигом перестал выглядеть томным и расслабленным.

— Наследником? Как так? Идеологическим? Политическим?

— Да нет же. В данном случае — биологическим. Лендлорды считают его единственным на настоящий момент живущим потомком Франца Максимилиана.

Ричард остолбенел.

— Что же получается? Значит, олух деревенский, да еще с твоего ведома, распускает о себе эти слухи…

Кит нахмурился.

— Ни черта подобного. Зачем бы нам заниматься подобной чушью, объясни.

— Получается… слухи вроде циркулируют сами по себе, а твой просветленный зять их не подтверждает, но и не опровергает?

Кит еще сильней нахмурился и возразил, что Гордон как раз весьма настойчиво опровергает и самым жестоким образом пресекает подобные слухи. Мало того, его настолько допекла эта досужая болтовня, что он собрал у себя всех ответственных людей и велел самым решительным образом разобраться с распространителями этих дешевых инсинуаций, неважно, кто они и зачем приписывают первому вице-губернатору мифическое родство с Францем Максимилианом. Которого герр Джерсей, несомненно, безмерно уважает как величайшего вождя Освобождения и отца-благодетеля Салема, но ненавидит и презирает как опаснейшего бунтовщика и врага Империи.

Ричард все еще косился недоверчиво.

— А что? Неужто имеются доказательства?

— То-то и оно… настоящих убедительных доказательств не имеется.

— Вроде генетической экспертизы, допустим?

— Да.

Вот именно, ведь для экспертиз нужны останки, а труп Франца Максимилиана после разгрома Свободной Торговой Колонии выкопали из могилы, облили кислотой и сожгли, а прах и пепел развеяли по ветру. Жену Франца, двух сыновей и дочь, брата, племянников, дядей, всех и каждого, кто состоял с великим вождем в родстве, пусть самом отдаленном, включая грудных младенцев и немощных стариков, разыскали, перебили и захоронили в огромной братской могиле вместе с армией и челядью, так, чтобы впоследствии было невозможно сыскать костей.

На момент безвременной кончины личное состояние Франца оценивалось в десять триллионов золотых империалов, и ему официально принадлежали три четверти салемских земель. После победоносного похода Джека состояние Франца было изъято в имперскую казну, а земли поделены между теми из лендлордов, кто рискнул поддержать Джека Ланкастера в борьбе с бывшим соратником по Освобождению.

Впрочем, считать Франца Максимилиана невинной жертвой беспрецедентного грабежа и изуверства тоже было бы бесчестным. Ведь после падения Черного Триумвирата могущественный повелитель Свободной Торговой Колонии не терял времени понапрасну, наслаждаясь песнопениями менестрелей в свою честь, а собирал могучие армады, готовые обрушиться блицкригом на Священную Ортодоксию. Джеку поневоле пришлось, сильно рискуя, играть на опережение.

— Если все дети и родственники Франца, — сказал Ричард, — были убиты, тогда откуда…

— По слухам, у него была еще одна дочь, внебрачная, но это долгая, некрасивая история…

Согласно воспоминаниям соратников и исследованиям многочисленных биографов, в отличие от войны и политики, в личной жизни Франц отличался редкостной порядочностью. Женившись в двадцать на дочери одного из своих вассалов, последующие восемнадцать лет Франц хранил ей безукоризненную верность. К сожалению, огромное количество домашней бражки и прочих горячительных напитков способно сотворить из самого порядочного мужчины разнузданное животное. А обожаемая супруга уже полгода лежала в спальне пластом, оправляясь от последствий тяжелейших родов. А служанка, что на пиру в его честь подавала вождю ту самую коварную бражку, оказалась на диво хороша собой — молоденькая, белокурая, розовощекая, кровь с молоком. И вот, досадное сочетание этих факторов превратило славного сурового вождя в смехотворного, липучего, приставучего ухажера.