Математик Боя. Становление легенды - Blood_and_Tea

на порядочном расстоянии и шли со стороны Страны Когтя. Двое. Как для шиноби, они вели себя очень шумно, но, все-таки, это были не обычные люди. От них прямо-таки разило чакрой, и даже Чие — со своей достаточно посредственной сенсорикой, поняла, что они были сильны. Один постоянно чихал или кашлял, а голос второго, еле-еле обнаруженный паучками…

Она ошибалась. Эти двое шли не со стороны Страны Когтя. Вернее, шли-то они как раз оттуда, но первая мысль о том, что они — шиноби Когтя (коих вообще-то очень мало, и таких сильных там точно нет), была неверной. Они действительно прошли Страну Когтя, но путь их начался гораздо раньше.

В Стране Огня.

— «Приготовиться!» — подала Казекаге сигнал. — «Третья сила — Математик Боя!»

О да — для его обозначения в Стране Ветра были особые жесты. Шиноби Травы собрались, а Эбизо занервничал — младший брат слишком ненавидел человека, лишившего его сестру руки.

Чие нежно погладила свою единственную настоящую руку и медленно выдохнула. Было бы глупо думать, что Математик прибыл сюда только из-за нее, но так же глупо было думать, что это не так. Казекаге не знала, сколь осведомлена Коноха о действиях Суны, но, в любом случае, шиноби Листа здесь и сейчас явно не были им союзниками.

Хотелось надеяться, что и врагами тоже.

В следующее же мгновение точка, занимаемая самым старшим шиноби Травы в отряде, вспыхнула ярчайшим взрывом! Шиноби Песка тут же вскочили, быстро перегруппировываясь, становясь так, чтобы защититься от шиноби Конохи, невесть каким образом обнаруживших их.

Последовала череда взрывов, и Чие первая поняла, что Математик Боя тут ни при чем.

— Засада! — крикнула она.

С неба полился металлический дождь из кунаев. Страна Неба сделала первый шаг.

* * *

— И мы все еще медленно плетемся, кха! Слишком медленно плетемся! Мы могли бы уже давно быть на месте! Чхи!..

— Будь здоров. Какой день подряд ты ноешь об этом?

— Третий! Кха-кха!.. Я три дня уже ною!

— И я три дня говорю тебе, что если мы будем двигаться быстро, то можем привлечь ненужное внимание или неосторожно взбаламутить осиное гнездо. У нас слишком мало информации о Стране Неба, чтобы лезть на рожон или даже просто спешить.

— Пока мы так плетемся, нас может заметить любой отряд следопытов или просто разведки. Они тоже могут на нас напасть.

— Отряд — не армия. И не их основной лагерь. Поверь мне, я сражался с шиноби Неба на войне, и я совсем не обеспокоен их силой, пока их немного. Было бы здорово, если бы на нас напал отряд — мы бы могли взять языка.

Озин хотел было ответить что-то, но вместо этого беззвучно открыл рот и скривился, хватаясь за сердце. Приступ. Сенсома мстительно усмехнулся, перебирая в голове все пакости, учиненные ему его спутником в дороге, и все его нытье, и полез в карман. Очередной приступ.

Конечно, поначалу знакомства с парнем, перерожденный, как и все, лишь испуганно ойкал, когда Озин прикладывал к своему сердцу руки, и тут же лез за таблеткой. Но потом, насмотревшись на кривляния Цубаки, Сенсома понял, что тот не беспокоится о приступах совершенно, и не в два раза меньше и не в три — он не боялся возможности умереть в любой момент вообще. Это было бы странно, но Сенсома знал, что Озин был таким с самого рождения. Больным, дефектным. Он уже слишком давно привык к каждой из своих болезней, а потому и беспокоиться о нем смысла не было.

Продолжая ухмыляться, Сенсома бросил заветную таблетку прямо в руку задыхающегося Озина.

— Это нечестно с твоей стороны, — сразу заговорил Цубаки, как только проглотил таблетку. — Я про твою фразу: «Я совсем не обеспокоен…». Ты сказал это, но ведь ты не учел меня. Я могу быть обеспокоен. Это нечестно, что ты не учитываешь меня.

— Я так сказал, да… — Сенсома запнулся. Переспорить Озина всегда было тяжелее, чем просто молчать. — Но я ведь не сказал, что я совсем не обеспокоен только за себя, верно? Я имел ввиду, их силу. Они нам не смогут навредить.

— Это высокомерно, — заметил Цубаки совершенно не хрипя и не кашляя. — Но я тебя понял. И даже согласен.

Они добирались до Страны Клыков целых пять дней, и за это время умудрились уже сотни раз поспорить о тысячах вещей. Сенсома, большую часть своей жизни руководствующийся логикой, часто совершенно не понимал Озина, который жил больше по наитию, а Озин, в свою очередь, вообще не пытался что-либо понять. Если он что-то понимал, значит он это понимал, если нет — фиг с ним. С такой жизненной позицией было трудно согласиться, но спорить было попросту невозможно. Может быть поэтому Сенсома не останавливался? Из упрямства, которое было в нем чем-то, сродни… пофигизму Озина.

Может быть, может быть…

Неожиданно, чакра Озина встрепенулась, а его левый глаз налился зеленым цветом, добавляя себе в центре что-то вроде узора в форме перекрестия прицела. Ничего не говоря, он вытянул левую руку, придерживая Сенсому, и пристально посмотрел вперед. Сам перерожденный напрягся, ощутив, как ему помогает Исобу, но так и не смог уловить своей сенсорикой ничего необычного впереди. Оставалось только спрашивать.

— Что там?

— Похоже шиноби, — спокойно отозвался Цубаки. — Но я их еле вижу — очень уж далеко. Если подойдем поближе — смогу сказать точнее.

— Тогда продолжаем движение так же, как было раньше, но глаз не деактивируй, — принял решение Сенсома. — Если они нас уже почувствовали, прятаться смысла нет, а если они о нас не знают — у нас будет преимущество. И да, похоже нам придется поддерживать разговор. Расскажи мне о своих додзюцу.

— О которых из них? — отозвался чихнувший Озин.

Сенсома удивился. Он видел два, но…

— У меня их около десятка, — пояснил Цубаки, не обращая внимания на напарника. — Есть более полезные, есть менее. Есть, например, Стальной Глаз, который позволяет мне различать металлы и примеси в них. Миномеомицу, который я использую сейчас, увеличивает остроту зрения, рефлексы и математические способности. Ну, там, траекторию просчитать, или скорость, с которой двигается враг.

— А тот оранжево-синий? — заинтересовался Сенсома. — Что дает он?

— Эмоции. Что-то вроде них. Немного воспоминаний… Это сложно объяснить, кха-кха!.. Как знаешь… Стоп!

За спутанными объяснениями, кашлем и привычным сипением, бодрое «стоп» прозвучало для Сенсомы как