Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

Как обычно, он несправедлив к женщинам – совсем несправедлив. Нет такого наказания, которого бы он не заслуживал за то, что заставил леди Каслвуд подглядывать в замочную скважину, подслушивать у двери и завидовать мальчишке и молочнице. Помимо этого, я замечала по ходу чтения много других вещей, которые огорчали и возмущали меня. Однако вслед за ними шли пассажи столь верные, столь глубокие и нежные, что нельзя было не простить его и не начать восхищаться.

<…>

Мне хотелось бы, чтобы ему объяснили: не стоит сосредоточиваться на политических и религиозных интригах изображаемого времени. Теккерей в глубине души вовсе не ценит подобные интриги, к какой бы эпохе они ни принадлежали. Он любит показывать людей в домашней обстановке – так, как сам их ежедневно наблюдает. Его удивительные способности к наблюдению ищут себе применения. Эти способности для него – руководство к действию, и если какой-нибудь фрагмент в его произведениях оказывается неинтересным, значит они на время уступили ведущую роль другим. Думаю, это касается первой половины прочитанного мною тома. Ближе к середине автор отбрасывает все ограничения, становится самим собой, и книга приобретает силу, которую не теряет уже до конца. Теперь все зависит от второго и третьего томов. Если они будут уступать первому в силе и интересе, то настоящего успеха ждать не следует. Если же продолжение окажется лучше начала, если поток наберет полную силу, то Теккерея ждет триумф. Я слышала, как его называли вторым писателем нашего времени348; только от него зависит, правы эти критики или нет. Он не должен быть вторым. Господь создал его первым во всем. Если бы я была им, то показала бы себя такой, какая я есть, а не такой, какой меня представляют критики. В любом случае я приложила бы максимум усилий. Мистер Теккерей чересчур податлив и ленив и редко пытается достичь пределов возможного. Спасибо Вам еще раз,

остаюсь искренне Ваша

Здоровье еще долго, в течение многих недель после тяжелого обострения болезни, не позволяло мисс Бронте заняться писанием, как ей хотелось бы. События, происходившие в это время, были безрадостными. В марте умерла родственница ее подруги, жившая в колониях, и в письме Шарлотты мы чувствуем страхи, которые точили ее сердце.

О смерти Э.349 я узнала на прошлой неделе из письма М. Она прислала длинное письмо, уязвившее мое сердце своими простыми, сильными и подлинными чувствами. Я даже не решаюсь перечитать его. Оно растравляет еще не до конца зажившие раны с ужасной силой. Обстоятельства смерти оказались знакомы: одышка и т. д. Она боится, что теперь от пугающего ее одиночества станет «суровой, грубой, эгоистичной женщиной». Этот страх тоже мне знаком: я чувствую его снова и снова, но что такое мое положение по сравнению с тем, в котором находится М.? Да поможет ей Господь так, как способен только Он!

Подруга раз за разом призывала ее уехать из дому; приходили разнообразные приглашения, позволявшие это сделать, когда болезненные припадки дурного настроения мучили Шарлотту в ее одиночестве. Однако она не разрешала себе потворствовать слабостям, если только это не было абсолютно необходимо для сохранения здоровья. Она боялась слишком часто прибегать к перемене места и общества, поскольку это всегда вызывало нежелательные последствия. Шарлотта считала, что обречена на одиночество, и предпочитала подчинить свой характер одинокой жизни и, если возможно, привести их к взаимной гармонии. Когда удавалось заниматься сочинительством, она чувствовала себя довольно сносно. Персонажи становились ее собеседниками в тихие часы творчества, которые она проводила совершенно одна, часто будучи не в силах выйти из дому в течение многих дней. Интересы героев романов возмещали неинтересность ее собственной жизни, а Память и Воображение находили себе применение и переставали подтачивать здоровье мисс Бронте. Но зачастую она не могла писать, как не могла и видеть людей, и слышать их разговоры. Головная боль закрывала от нее весь мир, и люди для нее не существовали.

Так продолжалось почти всю весну. И как бы ни хотели издатели получить законченный роман, «Городок» не продвигался. Даже письма к подруге становятся в это время редкими и краткими. Иногда в них можно найти несколько предложений, которые стоит извлечь и сохранить.

Письмо М. очень интересное, оно показывает в ней ум, которым нельзя не восхищаться. Сравни ее спокойную уверенную силу с постоянными колебаниями и зависимостью ***. Когда последняя чувствовала прилив счастья, я не помню, чтобы ее чувства выражались в благодарности Господу. Она только постоянно провозглашала, что и сама не верит своему счастью. М. верит, ее вера смирна и благодарна, и когда она счастлива сама, как много думает она о других!

23 марта 1852 года

Ты пишешь, дорогая Э., как тебе хочется, чтобы я поболтала с тобой на бумаге в твоей же манере. Но как я могу? О чем мне рассказать? Разве в моей жизни много тем для болтовни? Каких гостей я вижу? Кого посещаю сама? Нет, лучше уж рассказывай ты, а я буду слушать и повторять «да», «нет», а также раз в пять минут произносить «спасибо».

<…>

Меня забавляет твой интерес к политике. Не думай таким образом пробудить меня; все министерства и все оппозиции кажутся мне совершенно одинаковыми. Дизраэли способствовал расколу в качестве лидера оппозиции; лорд Джон Рассел350 собирается пойти тем же путем, заняв место Дизраэли. «Христианская любовь и дух» лорда Дерби351 не стоят ни гроша.

Мистеру У. С. Уильямсу, эсквайру

Мой дорогой сэр,

мистер Смит сообщил мне недавно, что он подумывает переиздать «Шерли». Перечитав это произведение, я нашла много ошибок, список которых прилагаю. Уведомляю Вас также, что сегодня я отослала по железной дороге коробку с книгами, поступившими с Корнхилл.

Недавно я с большим удовольствием прочла «Два семейства»352. Это произведение, судя по всему, должно было прийти ко мне еще в январе, однако из-за какой-то ошибки задержалось в конторе, где хранятся письма с неправильными адресами, и пролежало там почти два месяца. Мне особенно понравилось начало; финал показался хуже, чем в «Розе Дуглас»353. По-моему, писательница зря переключила главный интерес с тех двух лиц, к которым он первоначально возникает (Бен Уилсон и Мэри), на других, гораздо хуже задуманных персонажей. Если бы она сделала Бена и Мэри главными героями и продолжила следить за развитием их судеб и характеров в той же естественной и правдивой манере, в которой уже начала, то получилась бы замечательная и даже оригинальная книга. Что касается Лилиас и Рональда, то это всего лишь романтические выдумки, в них нет ничего от настоящих шотландских крестьян. Они даже не говорят на каледонском диалекте, а болтают, как утонченная леди и джентльмен.