Бомарше - Рене Кастр

Безопасность стоила жертв, даже таких огромных, как отказ от прибыли более чем в 250 тысяч флоринов.

Спустя три дня после получения Бомарше этого свидетельства оба подписавших его министра лишились своих постов, их сменили д’Абанкур и Дюбушаж, также недолго продержавшиеся у власти и сметенные с политической арены вместе с монархией, павшей 10 августа в результате народного восстания.

В этот день патриоты всюду искали оружие, а поскольку слухи о деле с ружьями продолжали циркулировать, то народ решил, что спрятаны они во дворце Бомарше, хотя на самом деле подвалы его были забиты лишь не распроданными томами Вольтера.

Получив предупреждение, что к нему идут с обыском, старый смельчак приготовился к встрече с мятежниками: он поотпирал в доме все двери, дверцы и ящики и даже намеревался лично встретить непрошеных гостей у ворот своих владений, но верные слуги, напуганные угрожающими криками приближающейся толпы, в самый последний момент вывели его через черный ход и отправили в дом друзей.

Один из караульных заметил его бегство, однако догнать его не смогли. Мятежники обыскали весь его дворец от подвалов до чердака. На глазах у ошеломленных слуг они вспарывали перины, простукивали гипсовые статуи, снимали крышки с выгребных ям и перекапывали сад. Поскольку в доме ничего не было спрятано, естественно, ничего и не нашли. И удивительный факт: помимо ущерба, нанесенного имуществу Бомарше самим процессом обыска, никакого другого ущерба ему не причинили; ни одна вещь из его дома не была украдена. Бомарше вышел из этой истории с одной серьезной потерей: во время нашествия незваных гостей убежала его собачка Фолетта, она так и не вернулась к старику.

Получив известие о том, что толпа покинула его владения, Бомарше вернулся домой. Было около четырех часов утра. Слуги передали ему протокол обыска, удостоверявший, что в доме не было обнаружено ничего подозрительного.

Этот документ показался Бомарше недостаточной гарантией его безопасности: вечером 11 августа он не рискнул остаться на ночь в своем дворце и тайно перебрался в дом по соседству, находящийся на улице Труа-Павийон, самой тихой улице в этом растревоженном квартале. Владелец дома — друг Бомарше Гомель — уехал в деревню; его привратник наскоро постелил Бомарше постель, и тот, совершенно обессиленный, забылся тяжелым сном. В полночь он проснулся от стука в дверь: слуга Гомеля пришел сообщить, что их улица запружена народом, поскольку тайна убежища Бомарше оказалась раскрытой. Впопыхах натягивая на себя одежду, он решал, как поступить. Бежать? Как? Двери дома осаждала разъяренная толпа, а одного взгляда сквозь жалюзи во двор было достаточно, чтобы понять, что, выпрыгни он из окна, сразу же оказался бы на солдатских пиках.

Было слишком рискованно строить из себя смельчака, и он спрятался в чулане для хранения посуды; в щелку, при свете фонарей, он мог видеть мрачные лица своих преследователей. И тут вдруг его обуял ужас. Он схватился было за пистолеты, которые взял с собой на всякий случай, но сразу же осознал всю тщетность такой защиты. Оставалось самоубийство, но он не хотел умирать. Как он потом рассказывал, в тот момент смерть показалась ему настолько неизбежной, что вся жизнь пронеслась у него перед глазами, как это происходит, по слухам, с утопающими. Ему трудно было понять, что творилось на улице, он плохо слышат, и до него доносился лишь какой-то неясный шум. Возможно, во время этого жуткого ожидания, растянувшегося на целых четыре часа, когда ноги и голова порой отказывались служить ему, на память Бомарше пришли эти слова Фигаро:

«Как все это произошло? Почему случилось именно это, а не что-нибудь другое? Кто обрушил все эти события на мою голову? Я вынужден был идти дорогой, на которую я вступил, сам того не зная, и с которой сойду, сам того не желая».

Неожиданно дверь чулана распахнулась. Не смерть ли пришла за ним? Пока нет! Это был всего лишь слуга Гомеля; он подал Бомарше руку, чтобы помочь ему выбраться из тесного убежища, и провел его на второй этаж, где тот увидел солдата Национальной гвардии. В этом человеке в военной форме Бомарше с удивлением узнал своего собственного казначея Гюдена де ла Ферльера. Отстояв в этот день на дежурстве, Гюден возвращался в форме домой и по дороге наткнулся на патруль, который направлялся с обыском в дом Гомеля, командир патруля приказал ему присоединиться к ним. Когда обыск закончился и ничего подозрительного, кроме нескольких ржавых пик, обнаружено не было, Гюден сказал своим товарищам, что Бомарше не представляет никакой опасности. Услышав рассказ своего казначея, тот сразу же успокоился и смог наконец спокойно заснуть.

12 августа он описал эти события в письме к дочери Евгении:

«Все важные события моей жизни всегда отличались неординарностью, но этот последний эпизод затмил все остальные. Ужасная действительность в данном случае больше походила на фантастический сюжет: и если что-то и заставляло верить в реальность происходящего, так это то, что невозможно было представить себе, чтобы кто-нибудь был способен сочинить такую невероятную историю… Человек не столь сильный и не столь привычный к превратностям судьбы, как я, уже двадцать раз умер бы от страха. Мое хладнокровие, моя осторожность, а часто и удача множество раз спасали меня от опасности; на сей раз все решила именно удача».

Последующие дни принесли ему еще более тяжкие испытания, а поскольку удача от него отвернулась, вершил его судьбу слепой случай.

Привычка быть на виду у публики натолкнула Бомарше на мысль обнародовать результаты обыска в его усадьбе, зафиксированные в протоколе, подтверждавшем его невиновность. Он распечатал свое письмо Евгении и распространил его во множестве экземпляров. Не удовлетворившись этим, он попросил аудиенцию у нового министра иностранных дел Лебрена-Тондю. Этот рядовой чиновник министерства вознесся на вершину власти на волне мятежа. Бомарше стал уговаривать его продолжить операции по поставке Франции голландских ружей и предложил свои услуги.

Это был поразительный по своей наивности шаг, и Пьер Огюстен вскоре убедился в этом, — всякий раз, когда он появлялся в министерстве, его сразу же оттуда выпроваживали.

19 августа, вернувшись домой, Бомарше обнаружил у своего привратника незнакомца, который что-то писал. При виде Бомарше он встал и обратился к нему со следующими словами: «Я уполномочен передать вам предложение по поводу доставки ваших ружей и писал вам записку, чтобы назначить встречу».

Бомарше пригласил незнакомца в сад и выслушал его объяснения. Посетитель назвался именем Ларше, он был послан неким Константини, который брался за доставку ружей во Францию при условии, что ему будет отдана половина прибыли. Этому посланцу, явно направленному к нему министерскими чиновниками, Пьер Огюстен осмотрительно ответил, что получение прибыли кажется ему делом весьма сомнительным. Ларше заявил, что готов согласиться на один флорин с каждого ружья, но в конце концов они сошлись на одном ливре.