Философия Науки. Хрестоматия - Авторов Коллектив

Т.Г. Щедрина

Тексты приведены по кн.:

Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998. С. 163-182.

<...> Мы можем квалифицировать чистую науку как деятельность, внутренняя и определяющая цель которой — приобретение знания. В таком случае непосредственная цель любого ученого — описать, понять и объяснить факты, относящиеся к определенной области объектов. А прикладная наука есть деятельность, цель которой состоит в обеспечении знания, способствующего эффективному решению конкретной проблемы. Техника и технология, по крайней мере с интересующей нас точки зрения, могут рассматриваться как примеры прикладной науки (точнее, как конкретная реализация продуктов или процедур, основанных на знании, которое обеспечивается прикладной наукой). Стало быть, наука и технология — совершенно законные человеческие деятельности, имеющие свои внутренние определяющие цели, однако принимающие различные конкретные формы, поскольку профессиональная деятельность многих людей сводится к производству науки или технологии. Именно самые общие характеристики этих деятельностей (независимые от личных целей и, таким образом, от личных намерений профессионалов) позволят нам обсудить проблему морального суждения о науке и технологии с учетом всех ограничений и предосторожностей, соблюдаемых при рассмотрении коллективной деятельности. <...> (С. 165)

<...> Рассмотрим чистую науку как деятельность. Ее определяющая цель <...> приобретение знания, истинного понимания вещей (или, по крайней мере, как можно более объективное и строгое знание). Несомненно, эта цель как таковая морально законна. Однако мы можем пойти дальше и утверждать, что ее полная законность объясняется тем фактом, что истинное знание есть подлинная ценность и что его приобретение не может не быть законной и даже морально достойной деятельностью. Пока мы ограничиваемся такого рода общим утверждением, все с легкостью согласятся с нами. Но согласию может прийти конец, когда мы приступим к выведению логических следствий, в частности о невозможности морально запрещенной истины, истины, которая не может быть законным предметом нашего исследования. Безусловная законность исследования в истории цивилизации признавалась не всегда. Одна из причин, позволяющих считать развитие современной науки признаком прогресса человеческой цивилизации, состоит в том, что наука отстаивает правомерность исследования истины и дает отпор прямым или косвенным формам запрета на поиски определенного «вида» истины. Следовательно, с точки зрения цели чистая наука морально неуязвима: она всегда устремлена к благу как таковому (поскольку всякое истинное знание есть благо как таковое).

Наши утверждения о чистой науке могут не распространяться на прикладную науку и технологию. Если считать, что их внутренняя цель — приобретение «эффективного» знания и процедур, то мы никак не приблизимся к контексту морального суждения, поскольку понятие эффективности как таковое относится не к объектам (таким, как понятие истины), но к желанным целям, т.е. к задачам. Таким образом, мы не можем оценить моральную законность целей прикладного исследования или технологии как таковых, абстрактно взятых. Скорее, мы должны исследовать конкретную объективную цель, преследуемую каждой формой прикладного исследования или технического применения науки. Если эта цель морально приемлема, то таковы же и данные деятельности (если рассматривать их только с точки зрения целей), если же она неприемлема, то неприемлемы и направленные на ее достижение деятельности. Теперь ясно, насколько уместно различение между объективными целями и субъективными целями, или намерениями: в случае прикладной науки и технологии именно намерение (цель применения науки) является определяющим элементом для морального суждения.

Мы понимаем, что такой подход к проблеме поднимает сложные вопросы и уводит в сторону от привычного направления. Принято считать, что техническая деятельность ограничивается только условиями эффективности. Моральная ответственность здесь сводится самое большее к обеспечению надежности (что несколько напоминает требование интерсубъективной значимости в чистой науке и предполагает не вполне ясную обязанность не обманывать доверие потребителей технологии). Привычный подход не подразумевает, что специалисты в области технологии должны задумываться о целях, преследуемых их деятельностью, поскольку в общем эти цели выбираются «другими». Вероятно, эти «другие» должны ломать голову над связанными с технологией моральными проблемами: специалист становится простым «исполнителем» выбора, не совершая его и не отвечая за него. Он морально ответствен только за субъективные цели, т.е. за свои личные намерения относительно деятельности, а не за внутренние объективные цели техники и технологии. <...> Таким образом, ясно, что техническая деятельность сама по себе не является морально индифферентной к внутренним целям, на которые она направлена. <...> (С. 166-168)

<...> Мы провели различение между «техническим» суждением и «практическим» суждением в собственном смысле слова: мы сказали, что первое относится к средствам, а второе — к целям. Однако этот критерий лишь приблизителен, поскольку практическое суждение тоже может относиться к средствам, не становясь тем самым техническим. Фактически техническое суждение оценивает эффективность, или пригодность, средств (относительно некой цели), а практическое суждение — их законность как таковую. Признание этого первого приблизительного различения привело к убеждению (широко распространенному и в самом научном сообществе, и вне его), что цели некоторого исследования или его применения могут быть подвергнуты моральной оценке, но что если они признаны законными, то специалист обладает полной свободой в выборе средств. Специалисты как бы говорят: «Вы можете убедиться в законности нашего намерения, а потом отпустите нас с миром и дайте нам работать». Такого рода рассуждение, однако, чуждо и даже враждебно моральной установке, которая <...> не может допустить, что цели оправдывают (морально, конечно) средства. Эго всегда считалось фундаментальным моральным принципом.

Поначалу кажется, будто (как в предыдущем случае) именно прикладная наука <...> допускает такого рода моральную оценку, тогда как чистая наука от нее защищена. Очевидно, что применения науки и технические реализации предполагают непрерывное осуществление конкретных действий. Именно эти действия и подразумеваются под средствами, а не простые инструменты, не машины и не орудия, которые суть просто объекты и как таковые не хороши и не дурны, а лишь более или менее полезны. Споры последнего времени о загрязнении окружающей среды, о развитии и применении ядерной энергии и биотехнологиях (упомянем лишь несколько примеров) неопровержимо доказали, что (не индивидуальном и коллективном уровнях) некоторые действия порождают серьезнейшие моральные вопросы и проблемы. С другой стороны, чистая наука, поскольку она представляет собой исключительно поиски истины, которые принимают форму размышления, наблюдения, доказательства и критики, казалось бы, неуязвима для моральной критики с точки зрения средств. <...> (С. 169-170)

<...> Некоторые техники, используемые наукой, носят исключительно интеллектуальный характер. Можно назвать их «техниками разума». Среди них — различные формально-логические и математические инструменты. Без «результатов», обеспечиваемых этими техниками, многие отрасли науки, причем даже экспериментальные, не могли бы развиваться. Но есть также дисциплины, где все применяемые техники всецело сводятся к применению таких инструментов разума. Это теоретические дисциплины, в частности математика и теоретические отрасли экспериментальных наук, а также ряд «гуманитарных наук». Ясно, что в этих дисциплинах использование таких средств исследования не вызывает вопроса об их моральной законности.

Иное дело эмпирические науки. Они используют «конкретные» исследовательские инструменты. Отсюда возникает различие между дисциплинами, основанными исключительно на наблюдении, и экспериментальными дисциплинами. Первые стремятся усилить, так сказать, наши естественные инструменты познания реальности, чтобы мы могли «видеть» дальше, чем позволяют эти «инструменты» как таковые. Используемые в них материальные инструменты можно рассматривать как продолжение или усиление наших чувств; они не предполагают (по крайней мере в большинстве случаев) конкретной манипуляции объектами, к которым применяются. Но в экспериментальных дисциплинах в строгом смысле слова манипуляция объектом неизбежна. <...> Манипуляция объектом происходит уже на стадии наблюдения и становится более очевидной на экспериментальной стадии. На этой последней определенная ситуация, подлежащая проверке, «конструируется» — искусственно — как чистое состояние. В результате появляется возможность изучать то, что никогда или почти никогда нельзя наблюдать в условиях самой природы. <...> (С. 171-172)