Там, где престол сатаны. Том 1 - Александр Нежный

– С вами! – вырвалось у о. Александра из сердечной глубины. – С тобой!

И братским лобызанием сначала с Марком, потом с Евстафием и, наконец, с другом юности Сергием он подтвердил: с ними. Ныне. Присно. И до скончания дней. Аминь.

3

Беседами в доме о. Сергия не ограничивалось пребывание о. Александра в первопрестольной. Помимо вышеупомянутой поездки в Донской монастырь и попытки встретиться с Патриархом, неудача которой, надо признать, свалила тяжкий камень с его души – ибо какими глазами смотрел бы он на Святейшего, решив оборвать канонические и молитвенные с ним связи? – он в храме Христа Спасителя вместе с о. Сергием сослужил епископу Григорию, тщедушному человечку средних лет с глубоким, низким голосом, отцу девятерых детей. Полученные от о. Сергия сведения о брачном состоянии и буйном чадородии малого ростом владыки повергли о. Александр в сильнейшее смущение, и перед Великим входом, в огромном алтаре подходя к епископу с Крестом, он с немалым трудом понудил себя произнести положенное по чину: «Архиерейство твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков» и поцеловать его крошечную, пахнущую земляничным мылом ручку. Однако – стерпелось. И в конце литургии на обращение архиерея: «Простите ми…» – легко кланялся, отвечал: «Прости и нас, Преосвященнейший Владыко, и благослови», и принимал епископское благословение.

Однажды по утреннему холодку, любуясь на тихую, еще не пробудившуюся Москву и складывая в сердечную память щемящую прелесть ее улочек, внезапный простор Охотного ряда, Иверскую часовню, в сумрачной глубине которой мерцало яркое пламя день и ночь горящих возле образа Богоматери свечей, чудо Красной площади, белоснежный Казанский собор на углу ее, он вышел на Никольскую улицу, к Заиконоспасскому монастырю. Что привело его сюда? Ответим: а мог бы он покинуть столицу, не узрев собственными глазами и не услышав собственными ушами литургисание великого православного реформатора, как отзывался о. Сергий о служáщем здесь старике-епископе? Где бы он увидел престол, вынесенный из алтаря на солею, дабы священнодействие совершалось не скрытно, а у всех на виду? В какой церкви удалось бы ему услышать, да еще по-русски, литургию, составленную по древним образцам? В слух всего народа произнесенные тайные молитвы? Кого еще старый Патриарх честит безблагодатным мужиком и кто еще с мужицкой прямотой рубит в ответ, что Тихон России не нужен ни клейменый, ни прощеный? Кого, наконец, называют русским Лютером, пытающимся оплатить исторический долг нашего Отечества, избежавшего мучительных, но в конечном счете ведущих ко благу потрясений реформации? И о. Александр как встал в восемь утра в углу храма – так и простоял всю службу, не двинувшись с места.

Что, образно говоря, превратило его в столб? Что приковало внимание? Что подчас бросало его то в жар, то в леденящий озноб? Что вызывало восторг в потрясенной душе? И что – вопреки первоначальному желанию получить епископское благословение – заставило его в буквальном смысле бежать из храма?

Из наиболее сильных впечатлений литургии в Заиконо-спасском монастыре следует прежде всего отметить самого архиерея, изваянного прародительницей-природой согласно образцу, извлеченному ею из потаеннейших своих хранилищ. То бишь встречаются (и не так уж редко) особи вельми высокого роста и богатырских плеч. Однако далеко не всем из них дана впридачу крупная голова мыслителя с мощным лбом, бровями вразлет и глубокими складками меж ними – наивернейшим свидетельством пытливых раздумий о дальнейших отношениях человеческого племени с Отцом всех и вся. Нет также взора, отражающего непоколебимую готовность в любой день и час сразиться за свои убеждения – дабы во славу Божию одержать верх или с именем Господа на устах с честью пасть на поле брани. Голоса нет, схожего с перекатами уходящего грома. О, как гремел этот гром! Каким грозовым гулом раскатывался по храму, сотрясая сердца и вызывая невольные слезы радости, умиления и раскаяния! «Господи, помоги всем терзающимися скорбями и тяжкими недугами и спаси их. Находящихся в нуждах избавь, голодных напитай, вдов поддержи, сирот защити, малодушных утешь, заблудших обрати, омраченных просвети, колеблющихся утверди, больных уврачуй, всех, Благий, приведи на путь спасения. Нас же всех, – у престола во всеуслышанье творил тайную молитву епископ и требовательно просил у Всевышнего, – очисти от беззаконий наших, став Защитником и Покровителем нашим во всем».

Настало время проповеди – и гроза придвинулась, загремела мощней. Отец Александр слушал, время от времени украдкой поглядывая по сторонам: не вспыхнуло ли в среде богомольцев праведное возмущение сокрушением вековых устоев, обличением духовных вождей и поношением даже и Патриарха? Народ, однако, внимал с одобрением. Епископ же, доходчиво растолковав суть Троицы на примере экипажа, состоящего, как известно, из трех, с позволения сказать, ипостасей: кучера, лошади и коляски, действующих каждая сама по себе, но вместе с тем нераздельно и слитно, и утрачивающих свое в некотором роде совершенное триединство лишь только из него выпадает какая-либо из частей, перешел к современному состоянию духовенства. Мрачна и безотрадна была нарисованная им картина. Пустосвятство – вот словечко, которым старик-епископ пригвоздил к позорному столбу русский клир. Где дух, рвущийся ввысь? Пророческие прозрения? Святая доблесть в стоянии за христианскую правду? Ничего нет. Он сокрушенно покачал головой в черном клобуке. Но гляньте, братья и сестры, сколь прожорливы черви, без устали подтачивающие древо российского православия! Имя им: корысть, леность, чревоугодие. К сим трем следует присовокупить червя четвертого – тщеславное превозношение пастырей над овцами, которых заповедал пасти Христос. Славянский, жреческий, кастовый язык – что заставляет попов цепляться за него мертвой хваткой? Презрение, а в лучшем случае – глубочайшее равнодушие к верующему народу, с одной стороны, и желание во что бы то ни стало подчеркнуть свое над ним превосходство, свою в сравнении с ним избранность, свое по отношению к нему духовное крепостное право, с другой стороны, – вот истинные причины, в силу которых мертвый не пускает в храм Божий живого и славянский, давно погребенный язык стоит стеной, не давая молиться Богу на языке, всем родном и понятном во всякой букве и всяком звуке. Переведя дух и поправив широкую – лопатой – седую бороду, прямо под которой висела на груди, точнее же сказать, на скромном, едва округлом чреве панагия, он указал на еще одну стену, воздвигнутую попами для сокрытия собственного непотребства и духовной лени. Алтарная перегородка! Что за ней? Тайна священнодействия? Пламя молитвы? Призывание Духа Святого, исходящее из сокровенной сердечной глубины? Агнец, закалаемый в жертву нашего ради спасения? О, если бы! Механические жесты, заученные слова, пустые глаза, равнодушные лица, а зачастую и чаепитие по углам алтаря, никчемная болтовня, сплетни и перемывание костей под мымрынье вяло бродящего возле престола попа.

Страшный тут грянул гром. В Сухаревский рынок они превратили алтарь! В ярмарку пороков, торжище себялюбий, лавку интриг! В болото лжи, пепелище упований, подмостки фарисейства! В языческое капище, прибежище идолов, Лысую гору! (От уподобления алтаря языческому капищу и тем более – Лысой горе, месту всемирной, но дурной славой, приюта ведьм и опекуна их – дьявола, творящих здесь непотребный шабаш, о. Александр поначалу поник, а затем возмутился. И чаевничают в алтарях, и болтают – но не во всех же! В Сотникове, в Никольской церкви, кто из причта на таковую вольность дерзнет? Был Николай – да весь и навсегда из алтаря вышел.) Гроза не уходила. Будет ли народ Божий полыхать молитвой, когда священник холоден как мертвец? Внемлет ли Бог молитве без огня, молитве без сердца, молитве без священного страха и пошлет ли Духа Своего Святого преложить хлеб в Тело, а вино – в Кровь Господа нашего Иисуса Христа? И не убивает ли сребролюбие благодать Святого Духа, получаемую священником через рукоположение? Преемственность благодати был, верно, любимый его конек. Он уселся на него и погнал во весь опор. Может ли вообще сохраниться благодать, растоптанная изменой, сожженная блудодеянием, загаженная пьянством? Пусть утверждают Тихон и иже с ним, что ее действие не зависит от нравственных качеств священника или архиерея. Пусть говорят, что Духу Святому все едино действовать через кого – через непорочного в житии или погрязшего во всех смертных грехах; что Дух Святой не брезглив и примирится с негодяем, лжецом, содомитом, распутником и кровосмесителем! Подобные утверждения не есть ли мерзость перед Богом? Господь любит праведных. Так? «Так!» – согласно ответил епископу народ, и о. Александр кивнул, подтверждая: «Так». Но, любя праведных, разве не погнушится Он попом, измаравшим Его Святое Имя? Разве примет жертву, принесенную нечистыми руками? Молитву из лживых уст? Призывание Духа из прогнившего сердца? Неизгладимость благодати – что это, как не индульгенция клиру, которой попы откупаются за свои преступления перед Богом и верующим народом? Я грязен, подл, я прелюбы сотворил, девицу обесчестил, я последние гроши отнял у бедняка за «вечный покой» над усопшей его матерью-старушкой, я Пасху Христову служил вполпьяна, я икону древнего письма из храма вынес и сбыл – но через рукоположение от Господа и святых Его апостолов неизменно, неизгладимо и до кончины моей пребывает со мной благодать Духа Святого, Ее же обретают моим благословением, молитвой моей у престола, крещениями, венчаниями и отпеваниями, мною совершаемыми, все, кто опустит в бездонный мой карман достойную мзду. Приидите ко мне грешные с нескудными дарами – и будет вам отпущение грехов. Приидите ко мне обремененные супружескими изменами, убийствами младенцев во чреве своем, растлением малолетних, щедро воздайте мне за благодать мою – и я приобщу вас к Телу и Крови Спасителя. Пожалуйте ко мне утеснители вдов, грабители сирот, мучители стариков, наградите меня за мою молитву о вас – и Дух Святой, сподобивший меня своею благодатью, и вас укроет от расплаты за ваши преступления и в сей жизни, и в будущей.