Москва. Путь к империи - Александр Торопцев

Испания, не желая сдавать свои позиции в Европе, построила громадный флот, «Непобедимую армаду», но вступившая в Нидерландскую войну Англия послала на армаду флот адмирала Дрейка, и тот разгромил ее.

Поражение в Нидерландской войне Испании положило конец периоду испанского преобладания в Европе, хотя это государство еще оставалось очень сильным и вполне обоснованно мечтало о реванше.

В 1618 году вспыхнула Тридцатилетняя война, надолго отвлекшая многие страны от других проблем, в том числе от мечтаний поживиться чужим богатством в Восточной Европе. Германия и Испания (Католическая лига), с одной стороны, и протестантские княжества Южной и Западной Германии, Дания, Швеция, Франция (Евангелическая уния), с другой, в течение трех десятков лет держали друг друга в напряжении. Война закончилась разгромом Германии, она распалась на 300 самостоятельных государств, потеряв при этом до 75 процентов населения.

Победа для Евангелической унии была нелегкой. Многие страны потеряли лучших полководцев и много воинов и тоже нуждались в передышке, так что с запада и северо-запада русские большой беды могли не ждать.

Устала завоевывать и Османская империя. В XVI веке у нее появился грозный соперник на востоке: государство Сефевидов. Сразу после удачной для Османской империи Кипрской войны османы втянулись в другую войну, ирано-турецкую, которая продолжалась с 1578-го по 1639 год. Так и не выявив победителя, она заметно ослабила обоих противников. Имея у себя под боком Сефевидский Иран, Османская империя в XVII веке даже думать не могла о крупномасштабных операциях в Восточной Европе. Но и набирающий силу Иран не мог позволить себе этакую роскошь: попытаться прорваться по Кавказскому коридору к Астрахани. У сефевидов, кроме Османской империи на западе, был еще один мощный соперник на юго-востоке: империя Великих Моголов, достигшая при Аурангзебе (правил с 1658-го по 1707 г.) вершины могущества. Чуть позже, в XVIII веке, шахи Ирана будут вести успешные войны против империи Великих Моголов, но к тому времени Русское государство превратится в Российскую империю, которая сама будет диктовать свои условия всем соседям.

Далеко на востоке от Русского государства на рубеже XVI–XVII вв. окрепли маньчжуры. Не надо думать, что Маньчжурия очень уж далеко от Восточной Европы. Не намного дальше, чем реки Орхон, Онон и Керулен, в долинах которых в XII–XIII веках созрела энергия громадной завоевательной силы. Согласно легендам, потомки Чингисхана несколько веков хранили печать Тэмуджина, как символ власти, как символ веры в то, что попытку создать государство «от моря и до моря» можно повторить еще раз, еще сотни раз — до тех пор, пока не осуществится эта сумасбродная идея. Маньчжурский хан Нурхаци (1559–1626 гг.) в 1616 году основал династию Поздняя Цзинь, вел войны с соседними племенами, с Кореей, с Китаем. Его сын Абахай первым делом добыл у потомков Чингисхана печать основателя державы монголов, тем самым заявив о себе как о воспреемнике идей Тэмуджина.

«Вода течет туда, где ниже, и в этом ее мудрость». Мощный энергетический поток из долин трех вышеуказанных рек растекался именно по тем направлениям, где было ниже, где энергетический потенциал племен и народов, стран и империй, ослабевший из-за всемировой смуты XI–XV веков, заметно уступал потенциалу людей типа Чингисхана, взявших, попросту говоря, то, что плохо лежало.

У Нурхаци и Абахая задача была посложнее, чем у Чингисхана и его потомков. Они слышали о казаках, подданных Белого царя, которые с упрямством морской волны накатывались на Сибирь, продвигались все дальше и дальше на восток, чувствовали их силу.

Как обладатель печати Чингисхана, Абахай не мог не думать об империи «от моря и до моря». Но, мудрый человек, он знал, какую мощь несут в себе упорные казаки, как высок потенциал того народа, из недр которого волнами расходятся по Сибири отряды. Вода течет туда, где ниже. Абахай повел маньчжуров на юг — в громадный Китай, пораженный долгой, кровопролитной гражданской войной, завоевал Поднебесную, основал Маньчжурскую династию.

Очень повезло русскому народу в XVII столетии: все страны Евразии, обнимавшие Русское государство с запада, с юга и с востока, были заняты своими проблемами. С севера Русское государство омывал Ледовитый океан.

Первые Романовы, а также все, кто участвовал в управлении Русским Государством, могут показаться этакими баловнями судьбы: страна досталась им богатая, народ — в меру бунташный, вокруг международная политическая теплица, да и только.

Именно так жили первые Романовы и возглавляемая ими держава. Эта неторопливость позволила русским с минимальными душевными, духовными и физическими потерями преодолеть непростую временную дистанцию (1613–1682 гг.) и накопить силы для будущего прорыва.

Во главе «пирамиды власти» Русского государства в XVI–XVII веках стоял царь всея Руси. На второй сверху ступени социальной лестницы располагались митрополиты, а затем патриархи всея Руси, а также «особо приближенные» к царю бояре, родственники царя, которые пользовались громадным авторитетом у самодержца и, естественно, оказывали заметное влияние на политику государства. Такими, например, были любимцы Ивана IV Васильевича Грозного, активно проводившие в жизнь все начинания царя (в том числе и опричнину) и от него принявшие смерть, а также Борис Годунов, который уже в годы правления Грозного заметно возвысился, а при Федоре Ивановиче стоял на одной ступени социальной лестницы вместе с царем.

Кремль в начале XVIII столетия (со старинной гравюры)

На ступеньку ниже располагались думные бояре, заседавшие в Боярской думе: Григорий Карпович Котошихин (1630–1667 гг.), подьячий Посольского приказа, в своем сочинении о России времен царствования Алексея Михайловича Романова пишет, что «прежние большие роды князей и бояр многие без остатку «чиновалися», и перечисляет думных бояр, которые «в окольничих не бывают: князей Черкасских, князей Воротынских, князей Трубецких, князей Голицыных»[216] и так далее.

Думный боярин являлся первым думным чином Боярской думы.

Окольничий с середины XVI века — второй думный чин. Пробиться в думные бояре ему было очень сложно, продолжает Г. Котошихин. — Мешало местничество, система распределения служебных мест, которая учитывала происхождение, положение, занимаемое предками, и в последнюю очередь — заслуги. Зато уж в свои ряды, на свою ступень они старались никого не пропускать. Г. К. Котошихин называет в числе окольничих роды князей Куракиных и Долгоруковых, Бутурлиных и Ромодановских, Пожарских и Волконских.

Третьим чином в Боярской думе были думные дворяне.

Четвертым чином — думные дьяки. «И в тех думных дьяках бывают из дворян и из гостей, и ис подьячих. И ис тех думных дьяков посолской дьяк, хотя порою бывает менши, но по Приказу и по делам выше всех»[217].

Дьяки занимали должности секретарей приказов, начальников, письмоводителей канцелярии. В XVII веке их в Русском государстве было около сотни, причем многие из них были людьми простого происхождения, делали карьеру благодаря знаниям, служили с ответственностью, трудолюбием, без которых невозможно вести сложное делопроизводство.

Спальник — придворная должность в Русском государстве XV–XVII веков. В его обязанности входило дежурство в комнатах царя и сопровождение его в поездках. Эта должность была очень выгодной. «Спальники, которые сидят у царя в комнате посуточно, по переменам, человека по четыре, — продолжает Г. Котошихин. — И многие из них женатые люди, и бывают в том чину многие годы, и с царя одеяние принимают и разувают. А бывают в тех спальниках изо всех боярских и окольничих и думных людей, которых царь кажет, а иные в такой чин добиваются и не могут до того притти. И быв в спальниках, бывают пожалованы болших бояр дети в бояре, аз иных, менших, родов дети в окольничие, кого чем пожалует царь по своему рассмотрению; и называют их комнатной боярин или окольничей, а в посолственных письмах пишут ближними бояры и окольничими, потому что от близости пожалованы». Спальники подчинялись постельничим.

Столь же перспективными и выгодными должностями в XV–XVII веках в Русском государстве оставались еще с прошлых столетий должности стольника, стряпчего. Московские дворяне в XVII веке быстро укрепляли свои позиции в государстве. Цари охотно посылали их в города на ответственные должности, доверяли им воеводства, посольские и другие дела. Уже при Иване IV они участвовали в политической жизни страны, были надежной опорой государей, но местничество мешало им продвигаться вверх по социальной лестнице, сдерживало инициативу этих энергичных людей.

Местничество корнями своими уходило во времена Ивана I Калиты, когда в Москве вокруг княжеского стола собралось очень много именитых, богатых бояр, съезжавшихся в город из южной и западной областей страны. Отношения между великими князьями московскими и боярами, по общему признанию летописцев и позднейших историков, были вплоть до середины XV века очень хорошими. Бояре и князь заключали между собой договор, согласно которому бояре обязались «служить князю», а князь — кормить бояр, награждать по заслугам. Из духовной грамоты Дмитрия Ивановича Донского видно, что князья уважительно относились к боярам, советовали своим детям прислушиваться к мнению бояр, опираться на их опыт. «Словом, московские князья и бояре составляли одну политическую силу»[218] вместе с московским духовенством. Эта триединая сила, всегда и полностью поддерживаемая московским народом, к середине XV столетия одержала, как говорилось ранее, великие исторические победы, ставшие опорой для следующих успехов, изменивших социальную структуру стольного града и самый состав московского боярства. Подчиняя и присоединяя уделы, вечевые республики, ханства, московские князья посылали туда из Москвы верных бояр, а позже и дворян наместниками, воеводами, а местную знать оттуда переселяли в столицу. После того как Литва в 1386 году приняла унию с католической церковью, в Москву потянулись литовские и русские князья и бояре, верные православию. Они, именитые, знатные, требовали к себе соответствующего подхода и отношения, и великие князья московские жаловали их высокими чинами.