Жизнь моряка - Дмитрий Лухманов

— Яблоки из нашего сада, кушайте! А газеты и журналы мы уже прочитали, возвращать не надо.

Наша молодежь, перевесившись через борт, весело болтала с девушками.

— Не возьметесь ли вы сдать на почту наши письма? — спросил кто-то.

— А они готовы? — спросили с яхты.

— То-то и беда, что не готовы. Но если вы завтра утром придете опять, мы приготовим.

— Пишите! Вам, наверно, придется долго тут стоять, этот зюйд-вест непременно продует несколько дней, а мы будем приходить к вам за почтой каждое утро.

На другой день вскоре после подъема флага вахтенный сигнальщик доложил:

— «Наша» яхта идет с берега, наверно, за письмами.

Писем набралось целое ведро. Туда же в отдельном пакете были вложены и деньги на марки. Яхточка была встречена нашим оркестром балалаечников. На этот раз девушки привезли нам свежих огурцов. Ребята были в полном восторге.

— Вот это действительно нашенская яхта — настоящая пролетарская! — говорили с восторгом ребята.

На пятый день стоянки «Товарища» на рейде я велел спустить на воду наш новый моторный катер и решил съехать на берег посмотреть, что представляет собой Сивью, а кстати и запастись свежей провизией. Со мной поехали артельщик и несколько учеников.

Сивью оказалось прелестным маленьким местечком. Жители приняли нас необычайно радушно. В магазине, где мы купили ящик лимонов и свежей зелени, нам дали проводника. С его помощью мы достали свежего мяса, рыбы и хлеба. Хлеб скупили в трех булочных. Не знаю, что осталось на ужин местным жителям. Проводник был веселый и расторопный малый. Он достал нам ручную тележку, на которую мы и погрузили все наши запасы. Я решил воспользоваться знакомством этого проводника с местными жителями и купить какого-нибудь щенка или котенка.

— За щенка не ручаюсь вам, сэр, — ответил мне проводник, — сентябрь — плохое время для щенят; весенние уже все разошлись, а осенних надо ждать только к ноябрю. Кота достать легче, сэр. У миссис Фергисон есть необыкновенные черные коты, не то сибирские, не то ангорские, очень пушистые и красивые.

Мы отправились всей гурьбой к миссис Фергисон.

После продолжительных переговоров она согласилась уступить нам за десять шиллингов молодого кота Блэки, взяв с нас клятву, что мы будем хорошо его кормить и давать ему каждый день молоко. Мы переглянулись, но торжественно обещали. Артельщик сказал мне по-русски:

— Что ж, консервированного молока у нас хватит, ну а если он такой балованный, что привык только к свежему, то это уж его дело. Не покупать же нам для кота еще корову.

Блэки долго искали в кустах сирени, куда он забился от страха. Миссис Фергисон принесла для его перевозки парусиновый ридикюль, за который взяла еще один шиллинг. После веселой и шумной охоты, во время которой отчаянно защищавшийся Блэки поцарапал и покусал руки ученикам, он был водворен в ридикюль и положен на тележку с провизией.

К вечеру мы вернулись на судно. Чтобы Блэки не прыгнул со страху за борт, я запер его на первое время у себя в ванной; там ему было поставлено все, что полагается всякому порядочному коту: блюдечко с молоком, мелко накрошенное сырое мясо и ящик с песком.

Утром 13-го опять заштилело, и барометр слегка тронулся кверху. Мы начали готовиться к тому, чтобы сняться с якоря. К вечеру потянуло с норда. Мы немедленно снялись и, вступив под паруса, обогнули мыс Св. Екатерины и легли на курс, ведущий к выходу в океан. Ветер начал быстро свежеть и одновременно заходить к западу. Скоро пришлось лечь бейдевинд правого галса и из предосторожности убрать брамсели. К полуночи вышли на вид маяков французского берега, сделали поворот и легли бейдевинд левого галса. Ветер все свежел, но дул снова от зюйд-веста. К утру мы очутились опять у мыса Св. Екатерины и, добравшись до старого места стоянки, убрали паруса и отдали якорь.

Атлантика

С полудня 17 сентября барометр снова тронулся кверху, и к вечеру потянул легкий остовый ветер.

Ветерок дул и после полуночи — верный признак того, что он устанавливается.

В четыре часа утра, с последним ударом склянки, раздалась команда:

— Пошел все наверх, с якоря сниматься!

Ребята забегали вокруг шпиля, заклоцал брашпиль, и цепной канат якоря начал втягиваться, как бы всасываться судном в клюз.

Минут через двадцать удар в носовой колокол возвестил «панер», то есть что якорь сейчас начнет отделяться от грунта.

— На фалы и шкоты! Марсели, брамсели и бом-брамсели ставить!

На палубе поднялась веселая суматоха. Не прошло и четверти часа, как на «Товарище» снова забелели паруса.

Еще несколько минут, еще несколько команд, — и корабль, послушный рулю и парусам, стал носом к выходу в море.

Первая вахта возилась на баке с якорем.

— Оставить пока под клюзом или крепить по-походному? — закричал с бака второй помощник.

— Крепите по-походному, — ответил я в рупор.

Начинавшийся ост передул все критические моментты: закат солнца, полночь и рассвет. Барометр продолжал подниматься.

Скоро обогнули мыс Св. Екатерины и, отойдя от английского берега, взяли курс в открытый океан.

По случаю субботы после обычной утренней приборки, чистки меди и крепления по-походному всего, что могло сдвинуться в качку, судовые работы были прекращены, и от вахтенного отделения требовалось только быть наготове и не уходить с палубы. Люди могли стирать, чинить белье и платье, читать или просто ничего не делать.

После полудня ветер отошел несколько к норду и, чуть посвежев, понес нас к выходу из канала.

В ночь с 19 на 20 сентября прошли Ушант и взяли курс на мыс Финистерре. На рассвете далеко вправо, почти у самого горизонта, заметили массу дымков. В подзорные трубы и бинокли рассмотрели несколько землечерпалок, барж и буксирных пароходов, в которых сразу же признали наш архангельский землечерпательный караван, направлявшийся в Черное море.

Наша новая радиостанция работала теперь великолепно, и мы немедленно вступили в оживленные переговоры. Эти переговоры тянулись еще долго после того, как мы потеряли друг друга из виду, и кончились теплыми взаимными пожеланиями удачи и счастливого плавания.

В Атлантическом океане ветер стал несколько тише, но не менял направления. И, растянув всю свою парусину, «Товарищ» двигался потихоньку к югу, делая от 2 до 4 миль в час и лениво раздвигая своим тупым, пологим носом густо-синюю океанскую воду. Барограф чертил ровную, слегка волнистую линию, не предвещавшую никаких перемен погоды.

Обычно бурный Бискайский залив не оправдывал на этот раз своей зловещей славы.