Три года в Соединённых Штатах Америки - Александр Абердин

Вот так, в работе, с ежедневным отдыхом на кухне, когда я во время готовки и разговоров с Дорой о поварских секретах, разгружал мозги, прошла целая неделя. Иногда я смотрел телевизор и просматривал газеты. Моя пресс-конференция наделала довольно много шума, но была отражена довольно странным вечером. Уже на следующий день в очень многих газетах были напечатаны статьи примерно с такими заголовками: – «Юный советский сталинист-перебежчик не советует этой зимой француженкам надевать трусики!» Далее с той или иной степень остроумия обыгрывалось то, как я призвал репортёров и журналистов к сдержанности. Это была мирная пресса. Зато на меня обрушились с яростной критикой все, кому не лень, за то, что я назвал людей, выехавших из Советского Союза, отщепенцами, отребьем, ворами, уголовниками и последними негодяями, предупредив Францию, чтобы та не ждала от них добра и покрепче запирала двери. Это были самые воинственно настроенные против меня газеты, в основном бульварные. Однако, были и такие, которые взялись всерьёз обсуждать параллели, проведённые мною между Наполеоном и Сталиным, а в одной был даже напечатан коллаж, в котором Сталин был изображен в наполеоновской позе, его сюртуке и треуголке, а Наполеон махал рукой с Мавзолея Ленина, одетый в шинель. Это была серьёзно настроенная пресса.

Самая большая статья, посвящённая мне и моему побегу, была опубликована в газете «Юманите». В ней меня клеймили позором и нехорошими словами, что я сбежал из Советского Союза, но зато и хвалили за то, как яростно я защищаю завоевания Советского Союза и отдаю должное Сталину. Увы, но только две французские газеты поместили короткие заметки о том, что русский перебежчик Борис Картузоф заявляет, что мотоциклы, автомобили и сам завод «Метеор» это его детище и ищет спонсоров для того, чтобы доказать это на деле. Куда активнее французская пресса и телевидение освещали операцию «Горгона» и писали, что впервые в жизни три разведки соединили свои усилия, чтобы нанести удар по наркоторговле, а также восхваляли до небес комиссара Лагранжа, которому принадлежала идея этой сложной и опасной операции. «Корсиканский союз» предавали анафеме, равно как и террористическую организацию «Нурджалар», бросившую вызов Франции.

Лично меня всё это волновало мало. Самого главного я добился, теперь все мои друзья, легализовавшиеся во Франции, могли смело прийти ко мне с газетой в руках и сказать, что они хотят принять участие в создании новой гоночной команды, а ещё лучше купить по дешевке старую, уже имеющую хоть какую-то историю и начать раскручивать её на новой основе. Тем более, что такая команда на примете имелась и это была легендарная команда «Макларен», созданная в шестьдесят третьем году новозеландцем Брюсом Маклареном и американцем Тедди Майером. После смерти Брюса в семидесятом году, дела у «Макларена» были неважными, но в семьдесят втором пилот этой команды, Денни Хюлм, смог занять третье место, хотя финишировал первым всего один раз. Ну, в те годы ещё ни одна команда не имела тотального превосходства, а потому борьба в гонках Формулы-1 шла упорная. Однако, об этом мне было ещё рано думать и я весь сконцентрировался на работе над текстом. Нинон вела себя достаточно скромно, но не слишком целомудренно и разве что не приходила в мой кабинет совершенно голой, но временами надевала чуть ли не совершенно прозрачные блузки.

Фигурка у этой девушки была обалденной, да, только я не пожирал её глазами и не слишком-то разглядывал прелести, чуть ли не выставленные мне напоказ. Хотя с другой стороны, мне просто некогда было на неё таращиться. Покончив за пять дней упорной работы с текстом, не всякий принтер печатал так же быстро, я принялся делать рисунки, чертить графики и диаграммы, на что ушло ещё три дня, а Нинон приклеивала их к машинописным страницам. В итоге на восьмой день манускрипт был полностью готов и все три экземпляра отвезли в Марсель, в переплётную мастерскую. Сразу после завтрака, поехал в Марсель, вместе с несколько разочарованной Нинон, и я, в госпиталь, чтобы пройти в нём полное медицинское обследование. Мои сопровождающие сидели в лимузине впереди и я, чтобы поговорить с девушкой, поднял тонированное стекло в салоне лимузина, после чего вполголоса, чуть ли не шепотом, сказал ей:

– Нинон, вы, как я вижу, немного расстроены. Если вы думали, что я начну проявлять к вам внимание, то заблуждались на мой счёт. Извините, но я однолюб. Хотя мы с женой и разошлись, я всё же надеюсь, что мы снова будем вместе. Для этого я и сбежал на Запад. Мне нужно доказать ей, что лучше меня нет никого на свете и потому для меня теперь нет больше ни одной девушки. Даже для того, чтобы просто поразвлечься, но к этому самому, просто поразвлечься, я отношусь крайне неодобрительно. Между мужчиной и женщиной должен быть пусть и непродолжительный, но всё же любовный роман. Поэтому не сердитесь на меня. Вы очаровательная девушка, Нинон, но моё сердце уже занято другой женщиной, моей женой, которая обязательно вернётся.

Француженка посмотрела на меня с ещё большим изумлением и так же тихо сказала:

– Ты очень странный парень, Борис. Никогда бы не подумала, что юноша в восемнадцать может быть настолько серьёзным и глубоким человеком. Наверное именно поэтому ты и притягивал меня к себе. Прости меня, что я позволяла себе приходить в твой рабочий кабинет одетой слишком эротично и откровенно. Улыбнувшись, я ответил:

– Ничего страшного, Нинон, мне было очень приятно изредка поглядывать на тебя. Ты обворожительно красивая девушка, но я могу смотреть на тебя только как на цветок редкостной красоты и при этом даже не приближусь, чтобы вдохнуть его аромат. Извини, но так уж я устроен и ничего не хочу в себе менять.

После этих слов я снова опустил стекло и мы поехали дальше лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Меня не очень-то беспокоили переживания Нинон. Хоть ты тресни, но я считал, что нахожусь на вражеской территории и потому не расслаблялся ни на секунду, а отправляясь в спальную, даже закрывал за собой дверь на ключ, чтобы эта французская красотка не заявилась в неё голой с бутылкой шампанского в одной руке и бокалами в другой. Может быть я и зря думал о девушке плохо, но ну его к чёрту, это французское гостеприимство, которое может потом вылезти боком. Возможно таким своим поведением я ещё сильнее настораживал генерала Паскаля, но ведь ему было же сказано – девочки по вызову мне не нужны. С такими мыслями я приехал в госпиталь, где целая толпа врачей принялась исследовать мой организм на предмет наличия в нём каких-либо заболеваний или отклонений от нормы. Ох, и поиздевался же я над ними, но тоже в меру, а если честно, то слегка. Когда пожилой, седовласый врач явными признаками сахарного диабета попросил меня задержать дыхание, я задержал его, на целых семь минут, отчего у него у самого чуть сердечный припадок не случился и он, бедолага, даже малость побледнел.

Медленно выдохнув воздух, я, словно бы приводя доктора в чувство, несколько раз коснулся пальцами его тела в области солнечного сплетения и заставил организм заняться поджелудочной железой самым основательным образом. Когда французские врачи захотели проверить и мою становую силу, я со скучающим видом взял и оторвал от пола динамометр, стрелка которого замерла на делении в пятьсот килограмм, то есть дошла до крайнего предела. И это был не последний мой прикол в госпитале. Когда меня посадили на кресло, вращающееся вокруг своей оси, основательно раскрутили его и через пять минут попросили встать и сделать несколько шагов, чтобы проверить, как действует мой вестибулярный аппарат, то я сделал их, только пройдясь до двери и обратно на руках, после чего сделал сальто назад, встал на ноги и присел двадцать пять раз в очень высоком темпе. Весь этот мой выпендрёж был направлен только на одно, показать комиссии отца Денисия от французской медицины, что перед ними находится атлетически сложенный парень восемнадцати лет от роду, с отлично накачанной, но не гипертрофированной мускулатурой, физически сильный и прекрасно владеющий своим телом, способный проделать любое акробатическое упражнение и даже сесть на мёртвый шпагат. К тому же абсолютно здоровый.

Особенно тщательно меня осматривал дантист, а мне было чем похвастаться – тридцать два белых зуба с прекрасной крепкой эмалью без малейших признаков кариеса. В общем это были зубы молодого волка или медведя и таковыми они оставались у меня вплоть до шестидесятилетнего возраста. В жизни ни разу не был у зубного врача, но то же самое о себе мог сказать и каждый Картузов. К старости у моего отца стало пошаливать сердце, беспокоили суставы, но зубы у него были такими, что он мог перегрызть ими ножку табурета. В конечном итоге врачи французского военного госпиталя поздравили меня с прекрасным здоровьем, а я ехидно сказал, что если они всей толпой сядут на самолёт и отправятся в Москву, в медицинский центр генерала Олтоева, то и у них лет через восемь будет точно такое же здоровье. На меня тут же набросились с расспросами, проходил ли я курс такого лечения. Мой ответ был положительным, да, полгода назад, после чего я два месяца изучал лечебную гимнастику и даже научился целительским приёмам и потому могу лечить некоторые заболевания намного лучше, чем они, но всё же посоветовал обратиться к куда более квалифицированным целителям, хотя сам как раз и был целителем высшей квалификации – куэрном двенадцатой ступени, но и куэрны второй ступени тоже лечат людей ничуть не хуже, чем я, так что это ничего не означает.