Адмирал Ее Величества России - Павел Нахимов

В конце зимы на Кавказ прибыл новый главнокомандующий, генерал-адъютант Муравьев, ветеран Эриванского и Эрзерумского походов, человек еще не старый (62 года), энергичный, умевший привлекать любовь подчиненных и пользовавшийся славной боевой репутацией. Одновременно с ним фельдъегерь привез известие о кончине императора Николая Павловича.

Муравьев не мог рассчитывать на усиление Кавказской армии войсками из России – все усилия страны были направлены на защиту Севастополя. Он решил поэтому сосредоточить силы, до того разбросанные по различным отрядам, в один кулак. План Муравьева заключался (по соединении Александропольского отряда с Ахалцихским) в перерыве сообщений между Карсом и Эрзерумом, уничтожении передового турецкого отряда – обсервационного корпуса Вели-паши – и осаде Карса.

По соединении обоих отрядов в начале июня в Действующем корпусе стало считаться 27 000 бойцов при 88 орудиях. В июле Муравьев выступил на обсервационный турецкий корпус, но Вели-паша не принял боя и отступил сперва на Кепри-Кей, затем на Деве-Бойну. Муравьев не преследовал его дальше в эрзерумском направлении, имея в тылу сильную крепость Карс, занятую 30-тысячным гарнизоном и опасаясь за свои сообщения.

С 1 августа Карс был обложен. Недостаток сил и средств препятствовал установлению полной блокады, и над крепостью было установлено лишь «строгое наблюдение», причем наша конница перехватывала все дороги к Карсу. Особенно лихое дело имели 30 августа при Пеняке терцы, захватившие транспорт с продовольствием для Карса, отрядного начальника Али-пашу и 4 орудия.

В сентябре положение нашей Кавказской армии осложнилось высадкой в Батуме Крымской турецкой армии Омера-паши. Этот генерал, недовольный унизительной, по его мнению, ролью, которую его заставляли играть англо-французские начальники (совершенно не считавшиеся с его мнением), настоял на переводе его армии из Крыма на Кавказ. С ним было до 20 000 хороших войск и 37 орудий. Одновременно с батумской армией Омера на деблокаду Карса должен был выступить из Эрзерума и Вели-паша.

Русские войска рисковали попасть в критическое положение. Торопясь покончить с Карсом, Муравьев решил овладеть им приступом, однако кровопролитный штурм утром 17 сентября успехом не увенчался, несмотря на весь героизм войск. На штурм было назначено 13 000 человек при поддержке 40 орудий. В резерве осталось 5000 и 22 орудия. Войска стояли в ружье всю ночь. Штурм длился с 5 до 11 утра. Мы потеряли 6500 человек – половину пошедших на приступ. Турки лишились 1400 человек и 4 орудий, свезенных русскими с захваченных было укреплений.

Непреклонная решимость Муравьева продолжать осаду Карса спутала все расчеты турок, надеявшихся, что русские снимут осаду с наступлением осенних холодов. Сборы турецких военачальников, пытавшихся выручить Карс, были мешкотны. Омер, двинувшийся в первых числах октября в Мингрелию, потратил много времени на борьбу с отправленным против него отрядом князя Багратиона Мухранского – 19 000 человек, главным образом милиции, с 28 орудиями.

После ряда боев с переменным успехом (в неудачном для нас деле при Ингуре 25 октября мы лишились 434 человек) он приостановил операции и целый месяц бездействовал. В последних числах октября начался снегопад, снег завалил все проходы через Соган-луг, так что опасность движения турецких войск от Эрзерума отпадала.

Предоставленный собственной участи гарнизон Карса терпел большие лишения, и 12 ноября, когда исчезла надежда на выручку, крепость капитулировала на почетных условиях. Осада Карса длилась 108 дней. Из 30-тысячного гарнизона Вассиф-паши к моменту сдачи осталась половина (за время осады 8500 турок было убито и умерло, 2000 взято в плен и до 3000 бежало). Из сдавшихся 6500 иррегулярных было отпущено по домам, а 8000 регулярных войск объявлены военнопленными. Трофеями были 12 знамен, 50 значков и 136 орудий. Муравьеву был пожалован титул графа Карского.

Узнав о падении Карса, Омер отступил в Батум. Сдачей Карса и отступлением Крымской турецкой армии и закончилась кампания 1855 года, а вместе с ней и Восточная война.

Боевая работа русских войск в Восточную войну (1853–1855 годы)

16 марта 1856 года был заключен Парижский мир – расплата за политику Священного союза. Россия лишалась права иметь флот на Черном море, уступала Южную Бессарабию Молдавии и возвращала Турции все свои завоевания на Кавказе. Русский протекторат над турецкими христианами был заменен общеевропейским, каковое обстоятельство открывало башибузукам широкое поле деятельности. В первый раз и, увы, не в последний, русский флаг спускался там, где был поднят…

Политически война была потеряна в 1853 году, когда, боясь предпринять решительные меры, наш кабинет лишь «дразнил» Турцию и давал время изготовиться всем нашим западным противникам и недоброжелателям. Приведи император Николай Павлович в исполнение свой план внезапной оккупации Царьграда весною – ему не пришлось бы испытывать на смертном одре горечь Альмы и Инкермана. Кабинет боялся «восстановить против себя Европу» своей смелостью и добился того, что «восстановил Европу» своею робостью. Страх – плохой советник в жизни, тем более в политике.

Внезапная оккупация турецкой столицы, сломив злую волю Турции, поставила бы Европу перед совершившимся фактом, а история дипломатии учит нас, что «политика совершившихся фактов» является – и всегда являлась – наиболее действительной.

Плачевные руководители нашей внешней политики совершенно не использовали в русских интересах острый и затяжной австро-прусский конфликт. После «ольмюцкого позора» (капитуляция в 1851 году Пруссии перед австрийскими требованиями по северогерманскому вопросу) возбуждение во всех кругах прусского общества против Австрии было чрезвычайным. Дружеские отношения между Николаем I и принцем-регентом легко могли преодолеть холодок берлинского кабинета к России.

Угроза Богемии со стороны пруссаков совместно с угрозой Галиции со стороны собранной в Польше армии Ридигера сразу свели бы на нет угрозу тылу Паскевича со стороны австрийцев в Трансильвании. Но русский кабинет, отравленный дурманом Священного союза и отождествлявший обывательскую мораль с моралью политической, и не думал прибегать к «интригам», как тогда у нас полагали всякую политику, направленную к защите русских интересов, во вред интересам чужим.

Последний шанс на быстрый выигрыш войны нам был дан в Дунайскую кампанию 1854 года. И тут в стратегическом отношении «школа Паскевича» оказалась тем же, чем была в политическом отношении «школа Нессельроде». Сам престарелый князь Варшавский был уже далеко не тот Паскевич, что громил Аббаса-мирзу и пленил эрзерумского сераскира.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});