Том 12. Из Автобиографии. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма - Марк Твен

Если я последователь Суинберна, а я его последователь до мозга костей, — то, значит, я достаточно уважаю человеческую натуру, чтобы верить, что одни и те же чувства обуревают восемьдесят миллионов немых русских, — и только одна семья является исключением.

Марк Твен.

44

СТЕПНЯКУ

Хартфорд, 23 апреля 1891 г.

Дорогой мистер Степняк,

слова, что вы надписали на книге, радуют меня, как радует мальчишку похвала. Мальчишка не задумывается над тем, заслужена ли она, не задумываюсь и я, — да и чего ради? Похвала — это неуплата долга, а подарок, и низводить ее до уровня торговой сделки было бы оскорбительно и постыдно. Вы говорите то, что думаете, — для меня этого довольно, и я в этом не сомневаюсь, потому что всякий, кто вас видел и читал ваши книги, не может не понять, что вы человек совершенно искренний и прямодушный.

Я прочитал «Подпольную Россию» от начала до конца с глубоким, жгучим интересом. Какое величие души! И думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и, в конце концов, на смерть только ради блага других - такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России. История изобилует мучениками; но, кроме русских, я нe знаю таких, которые, отдавая все, совсем ничего не получали бы взамен. По всех других случаях, которые я могу припомнить, есть намек на сделку. Я по говорю о кратком мученичестве, о внезапном самопожертвовании во имя высокого идеала в минуту восторженного порыва, почти безумия, — я говорю лишь о героизме совсем иного рода: об этом поразительном, сверхчеловеческом героизме, что прямо смотрит вперед, через годы, в ту даль, где на горизонте ждет виселица, — и упрямо идет к ней сквозь адское пламя, не трепеща, не бледнея, не малодушествуя и твердо зная, что на его долю достанется одна только виселица.

Миссис Клеменс и Сюзи уехали отсюда уже несколько лет назад, — я хотел сказать, несколько дней; они в Пенсильвании, в Брин-Мор-колледже, и вернутся через три дня. Какая жалость, что мы не можем позвать вас сейчас же! Вас вместе с миссис Степняк и мальчиком, я бы так хотел на него поглядеть! Но к нашему величайшему сожалению, ближайшие две недели у нас полон дом гостей, а затем (это между нами, по секрету) мы закрываем дом, навещаем на прощанье родных и в первую неделю нюня удираем за море и год-другой будем жить отшельниками в тихой деревушке во Франции. Я ужасно огорчен. Надо было вам привезти их раньше. Мы с вами так славно провели время, так обидно, что их с нами не было.

Искренне ваш

С. Л. Клеменс.

45

НЕИЗВЕСТНОМУ

[1891]

...Когда я пытаюсь изображать жизнь, я ограничиваюсь теми ее областями, с которыми знаком. Но я ограничился только жизнью мальчика на Миссисипи потому, что она таит для меня особое очарование, а не потому, что я не знаю жизни взрослых. В начале войны я две недели пробыл солдатом, и все это время за мной охотились, как за крысой. Знаком ли я с жизнью солдата? Да сам мой великолепный Киплинг не обладает подобным неизгладимым, заскорузлым и незабываемым воспоминанием о знакомстве с этой смертью на копе белом, чья свита — весь ад, и чье имя — первые две недели новобранца в действующей армии; а это, несомненно, самые поразительные и яркие дни, какие выпадают на долю солдата.

Да, кроме того, я несколько недель ворочал серебряную руду на обогатительной фабрике и познал все последние достижения культуры в этой области. А кроме того, я три месяца занимался разработкой «карманов» в том крохотном уголке земного шара, где природа хранит золото в карманах, — или, вернее, хранила, пока мы не обчистили все эти карманы, истощив и бесследно уничтожив один из самых любопытных ее капризов. Сейчас во всем мире не осталось и тридцати человек, которые, узнав, что где-то на широком горном склоне есть «карман», сумеют его найти или хотя бы будут знать, как взяться за поиски. А я принадлежу к этим двадцати — тридцати обладателям утраченного секрета и мог бы добраться до сокровища, ни разу не сбившись с пути.

А кроме того, я был золотоискателем и могу отличить богатую породу от бедной, просто попробовав ее на язык. А кроме того, я был рудокопом на серебряных рудниках и умею отбивать породу, отгребать ее, бурить скважины и закладывать в них динамит. И поэтому я так же хорошо знаю внутреннюю сторону жизни рудников и рудокопов, как Брет Гарт знает ее внешнюю сторону.

А кроме того, я четыре года был репортером и видел закулисную сторону многих событий; и я писал для своей газеты отчеты о деятельности законодательного собрания штата двух созывов и конгресса одного созыва, лично ознакомившись, таким образом, с тремя типичными собраниями самых ограниченных умов, самых эгоистичных душ и самых трусливых сердец, когда-либо созданных богом.

А кроме того, и несколько лет служил лоцманом на Миссисипи и был близко знаком со всеми разновидностями речников - племени своеобразного и ни на какие другие не похожего.

А кроме того, я несколько лет был бродячим печатником и переезжал из одного города в другой, — так что н эта секта хорошо мне знакома.

А кроме того, я много лет читал публичные лекции и произносил речи на всевозможных банкетах, так что кию известны многие тайны, как овладеть вниманием публики, — тайны, которые нельзя узнать из книг, которые познаются только на собственном опыте.

А кроме того, я много лет следил за разработкой дорогого моему сердцу изобретения, истратил на него целое состояние, так и не сумев довести его до конца, — история этого эпизода моей биографии могла бы составить толстую книгу, в которой миллионы людей увидели бы себя как в зеркале и, подтверждая мои слова, сказали бы: «Поистине, это не выдумка, человек сей был там», а затем посыпали бы главу свою пеплом, изрыгая проклятья и богохульства.

А кроме того, я издатель и выплатил вдове одного автора (генерала Гранта) самый большой гонорар, какой только видела земля: за первый год он составил более восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов.

А кроме того, я вот уже двадцать лет — писатель, и пятьдесят пять лет — осел.

Ну так вот: поскольку самым ценным капиталом, культурой и эрудицией, необходимым для писания романов, является личный опыт, я, следовательно, неплохо экипирован для этого ремесла.

Да, у меня великолепная экипировка и чрезвычайно широкая культура, и к тому же самая подлинная, лишенная какой-либо искусственности, ибо я ничего не понимаю в книгах.

46

ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ

10 августа 1902 г.

Дорогой мистер Холл!

Я бросил тот роман, о котором писал вам, так как нашел способ подать центральный эпизод более удачно, а именно: изложить его устами Гека Финна. Поэтому я отправил Гека Финна и Тома Сойера (которым все еще по пятнадцать лет) вместе с их другом, освобожденным рабом Джимом, вокруг света на сбившемся с курса воздушном шаре, причем рассказывает об этом Гек, и где-нибудь по окончании их замечательного путешествия он вплетет вышеупомянутый эпизод, и никто не заподозрит, что вся книга была написана, а кругосветное путешествие совершено только для того, чтобы эффектно (и в то же время словно бы нечаянно) вставить пресловутый эпизод. Я уже написал двенадцать тысяч слов этой повести, и оказалось, что шутки, приключения и удивительные происшествия так и льются из-под пера, — поэтому я буду продолжать и напишу книгу от пятидесяти до ста тысяч слов.

Это, разумеется, повесть для мальчишек, и, по-моему, она должна понравиться любому мальчишке в возрасте от восьми лет до восьмидесяти.

Когда я недавно был в Нью-Йорке, миссис Додж, издательница «Сент-Николас джорнел», написала мне, предлагая пять тысяч долларов за повесть для мальчиков в пятьдесят тысяч слов. Я отклонил это предложение, потому что в то время у меня были другие планы.

На мой взгляд, повесть для мальчиков надо писать так, чтобы она могла заинтересовать не только мальчиков, но и любого взрослого мужчину, который когда- либо был мальчиком. Это безмерно расширяет круг ее читателей.

И эту мою книгу незачем предназначать только для детского журнала, — она, по-моему, годится для любого журнала или для синдиката. Поклясться в этом я не могу, по так мне кажется.

Предполагаемое заглавие книги—«Новые приключения Гекльберри Финна».

47

ФРЕДУ ДЖ. ХОЛЛУ

12 декабря 1892 г.

Дорогой мистер Холл! Ноябрьский чек получен.

Я дал «Рассказ калифорнийца» Артуру Стедмену для его «Книги писательского клуба», так что ваше предложение назвать так мой весенний сборник опоздало, поскольку нам вряд ли будет удобно печатать этот рассказ, пока «Книга писательского клуба» не разойдется. Во всяком случае, решать Стедмену, и я не хочу никак влиять на его решение. Со своей стороны я предпочел бы назвать ее «Банковый билет в миллион фунтов стерлингов» и другие рассказы Марка Твена», но ваше суждение для меня важнее моего собственного. Это не пустая любезность — я действительно так думаю.