История Византийских императоров. От Льва III Исавра до Михаила III - Алексей Михайлович Величко

Примечательно, что в ходе заочной дискуссии папа Николай I вновь вспомнил старый аргумент против Константинополя — отсутствие у кафедры апостольского происхождения. В своем письме императору Михаилу III он прямо указывал, будто только Рим, Александрия и Антиохия могут похвастаться тем, что их кафедры были основаны апостолами Петром и Павлом, а Константинополь незаконно присвоил себе «главных святых остальных Церквей».

В другом письме — Борису (св. Михаилу), царю Болгарскому, Николай пишет еще резче и откровеннее: «Только те, кто владеет апостольскими престолами при (непрерывном) наследовании первосвященства, должны рассматриваться в качестве истинных патриархов... Таковы престолы Рима, Александрии и Антиохии... Епископы Константинополя и Иерусалима, хотя они и зовутся патриархами, не столь значительны, как те, которые упомянуты выше. Что касается престола Константинопольского, то он никогда не был основан апостолом, и это не было упомянуто Собором в Никее. Этот епископ был назван патриархом, потому что Константинополь был назван новым Римом, более по чести государственных правителей, нежели по какой-то другой причине»[732]. Но и эта горячая «проповедь» не принесла понтифику успеха.

Тогда на Римском соборе 863 г. папа Николай объявил св. Фотия чуждым священнического достоинства, а равно вместе с ним всех, кого патриарх поставил на кафедры или рукополагал в священство (!). Святому Фотию предлагалось добровольно оставить патриаршую кафедру — в противном случае он вообще считался отлученным от Церкви. В свою очередь св. Игнатий признавался законным Константинопольским патриархом.

Надо сказать, что Константинополь мало обратил внимания на этот приговор. Но вскоре переписка возобновилась вследствие просьбы Болгарского царя св. Михаила к папе Николаю I направить к нему римских миссионеров. По-видимому, царь опасался, что его зависимость от Константинопольской церкви может негативно сказаться на политических взаимоотношениях между его народом и греками[733].

Ведь с точки зрения византийской политической философии, приняв христианство из рук Михаила III, св. Михаил тем самым подтвердил свою зависимость от Римского царя. Иначе и быть не могло, поскольку только император являлся верховным главой всего христианского сообщества. Но отсюда со всей очевидностью выходило, что Болгария занимает подчиненное положение в Римской империи, а это уже приводило к серьезным внутренним конфликтам между болгарами и византийцами. Рим казался дальше, чем приграничный Константинополь, а потому безопасней. В итоге, чтобы сохранить свою независимость, в том числе и от греческого клира, лояльного Римскому царю, св. Михаилу показалось необходимым создать собственную церковную организацию во главе с Болгарским патриархом. Но это предложение не приняли в Константинополе — византийцев нередко губило высокомерие, зато со знанием дела изучили в Риме, где без труда поняли образ мыслей Болгарского царя[734].

Конечно, папа Николай I с радостью согласился принять Болгарию в число епархий Римской кафедры. Отправив в Болгарию своих посланников, апостолик попутно передал для императора Михаила III письма, в которых пытался объяснить «повреждения» веры у греков, что вызвало новые полемические послания со стороны св. Фотия. Патриарха глубоко возмутило, что Николай I позволил себе претендовать на присоединение к Римской юрисдикции такого могущественного царства, как Болгарское, принявшее крещение из Константинополя. Естественно, император Михаил III целиком и полностью стал на сторону своего архиерея.

Уже в скором времени св. Фотий разослал послания ко всем восточным патриархам, в которых в самых гневных выражениях описал недавнее «отступничество» болгар, которых именно византийцы вырвали из плена языческих обрядов. Конечно, досталось и латинянам, которых патриарх называет «мерзкими и нечестивыми людьми», губящими Церковь. Переходя к конкретным обвинениям, св. Фотий перечислил субботний пост латинян, сокращенный Великий Пост, целибат священства и другие «повреждения».

Понимая, что это — мелочи, он, тем не менее, настойчиво убеждал архиереев, будто даже небольшое небрежение древними обычаями и канонами способно исказить веру. Но в действительности эти канонические и обрядовые расхождения выступили средствами доказывания в политической борьбе между Римом и Константинополем поврежденности благочестия и чистоты вероисповедания. Незначительность их была столь очевидна, что, к примеру, св. Михаил вообще не предполагал, будто между двумя великими кафедрами могут существовать разногласия[735].

Николай I приводил одни аргументы, св. Фотий — другие. Перебирая старые расхождения в обрядовой практике, стороны нежданно-негаданно перешли к вопросу о Filioque. Именно св. Фотий обратил внимание на латинскую формулу Символа Веры, за счет которой решил доказать отступничество понтифика. Нет сомнений, что, поскольку спор носил публично-церковный характер, победитель получал моральное право на духовное окормление Болгарии. А потому каждый старался изо всех сил, тщательно исследуя любое несовпадение обрядов, формул и практик.

В сентябре 865 г. от имени императора Михаила III в Рим было направлено послание, написанное, очевидно, самим св. Фотием. Римский василевс отметил, что участие на «Двукратном» Соборе римских легатов — честь для апостолика, и этой честью нужно дорожить. Если же папа что-то не понял из соборных деяний (а латинский язык — варварский, и нет ничего в том удивительного, что перевод далек от оригинала, едко заметил царь), то следует более тщательно переводить тексты. Затем царь потребовал высылки тех сторонников св. Игнатия, которые нашли убежище в Риме. И, наконец, заявлял, что, собственно говоря, римские легаты были нужны не для суда над св. Игнатием — для этого есть «Вселенский патриарх» и Собор, а для окончательного искоренения иконоборчества[736].

Если Римского епископа хотели оскорбить, то на этот раз Константинополю это вполне удалось. Заявить, что сам факт приглашения папы на Поместный Собор — честь, которую следует заслужить, а не обязанность организатора Собора, означало перевернуть в сознании папы все мироздание, поменять небо с землей местами. Ну а назвать латинский язык варварским мог позволить себе только человек, откровенно глумящийся над римской Литургией, которую весь Запад служил именно на латыни.

Конечно, папа был поражен таким ответом, и срочно отправил новое послание. Отклонив перечисленные императором (или, точнее, от имени императора) обвинения, он напомнил все случаи, когда цари обращались в Рим с просьбами прислать папских легатов. В защиту латыни понтифик заметил, что сам Михаил III по праву называется Римским императором, а потому его насмешки неуместны. В качестве противопоставления достоинств Римской и Константинопольской кафедр он привел всех столичных архиереев, в свое время осужденных «советами и решениями» Апостольского престола.

По мнению папы, за Римским епископом всегда признавалась и будет признаваться прерогатива принимать жалобы от клирика, судящегося со своим епископом, а потому единственным судьей св. Игнатия и св. Фотия является только он сам. На заявление царя, будто «Двукратный» Собор созывался для борьбы с иконоборцами, папа небезосновательно заметил, что по показаниям его легатов такой вопрос вообще не рассматривался на заседаниях. Монахи,