Космические волки: Омнибус - Уильям Кинг

— Пошли! — прокричал Хакон, и Свен ударил по мешковатому выросту, открывавшему дверь.

Им открылся вид их Ада. Из пузырей в стенах громадной живой комнаты вылезали дюжины огромных чудовищ, каждое зажимало в лапах странно выглядящее оружие. Некоторые несли по два костяных меча, остальные — длинные чужацкие пушки. Сами тираниды выглядели не особо нуждающимися в оружии. Они были огромны и их когти казались смертоносными.

Эгиль лежал на холме из плоти на полу. Его лицо было ужасно обожжено кислотой, обнажилась кость и сгоревшие мышцы. Рядом с ним валялся труп тиранида. Его грудная клетка была разворочена прямым попаданием болта. Эгиль посмотрел на них и поднял вверх большие пальцы.

— Призрак Русса — выдохнул Гуннар.

— Огонь! — заорал Хакон.

Свен заметил новорожденное чудовище. Оно стояло, стряхивая слизь с блестящего щитка. Он аккуратно прицелился и послал болт ему в голову. Тварь повалилась, как срубленное дерево. Свен услышал, как Гуннар передернул затвор своей пушки и за ним целая зала осветилась от мощного взрыва снаряда Адского Пламени. Тени плясали на костяных гребнях. Двое тиранидов горели, словно исполняя ужасный танец смерти в последней агонии.

Гуннар выстреливал снаряд за снарядом, создавая завесу огня между тиранидами и Эгилем.

— Пошли, подберем его! — приказал Хакон, пересекая залу и стреляя из болтера во все стороны. Свен побежал за ним. Когда он добежал до них, сержант уже поставил Эгиля на ноги и предложил опереться на него. Эгиль отпихнул его.

— Отвали! Когда я не смогу стоять на ногах, пусть мой труп сожгут.

В глазах берсерка застыло дикое, опасное выражение. Он наполовину обезумел от боли и жажды убийства. Он шатался, но стоял на ногах твердо.

— Я в норме. Чтобы меня прикончить, нужно что-то покруче капли кислоты.

Сквозь затухающее пламя огневой завесы проступил могучий силуэт воина тиранидов, державшего в каждой лапе по живому мечу. Клинки светились кислотно-зеленым светом, который напомнил Свену гноящуюся рану. Он поднял клинки словно косы, чтобы срезать выбранную жертву.

— Берегись! — крикнул Свен, прыгая вперед и перехватывая нож левой рукой. Его клинок глубоко ранил тиранида, рассек кость и плоть. Свен почувствовал, как его руку и клинок затягивает чужацкая плоть тиранида. Он почувствовал мягкое липкое давление кишок твари на руке. Когда он вытащил клинок, раздался отвратительный сосущий звук.

— Отступаем! — Свен потянул Эгиля к двери. Секунду обожженный кислотой человек стоял, наблюдая за битвой, и Свен подумал, что тот не пойдет. Затем Эгиль развернулся и побежал к двери.

Сфинктер закрылся за ними с шипением. Эгиль издал ужасный смешок. Звук словно выливался из его обожженных щек.

— Мы показали им, кто тут хозяин — прокаркал он.

Свен промолчал, задумавшись, сколько же еще тут таких кошмарных инкубаторов.

Когда разгорелась битва, Ньялу пришлось подавлять в себе растущий страх. Ощущение чужацкого присутствия вернулось в его разум, столь же постоянное и подрывающее боевой дух, сколь и непрекращающийся размеренный стук далекого сердца. На сей раз он чувствовал, что чужаки стали действовать тоньше. Они пытались подорвать его решимость. Они считали его слабым звеном отделения.

И он боялся, что они были правы.

Он почувствовал волны могучего чужацкого разума вокруг себя, каждая мысль исходила от отдельного существа, от отдельного мелкого мозга, который нес часть разума сообщества.

Он знал, что это бесполезно. Зачем бороться? Его предчувствие сбылось, как и всегда. Не легче ли просто сдаться? По крайней мере, это прекратило бы ожидание и страх. Почему бы просто не сложить оружие и не принять неизбежное? Надежды не было, ему и его братьям никогда не выбраться из нутра чудовища. То был живой мир и все в нем было против них. Ничто не могло сбежать.

Пока Ньял пытался отбросить эти мысли как порождение враждебного внешнего источника, другая мысль просочилась в его смущенный ум. Может быть, разум улья пощадит их, примет как расу рабов, позволит им жить и приспособит их к проживанию внутри рой-флота?. Там ему будет безопасно, удобно, легко.

Он ведь всю жизнь был одинок, разве не так? Чужой для окружающих, непонятый, отделенный? Если он присоединится к разуму улья, он никогда больше не будет одиноким. Он будет частью великого целого, новой и нужной частью, посланником к другим людям. Рой-флот вскормит и защитит его, сделает его своим. День человечества закончился. Во Вселенной устанавливался новый порядок. Он может быть его частью, если захочет.

Сперва Ньял отбрасывал эти мысли как фантазии, порожденные его обезумевшим от страха разумом, но потом понял, что его не обманывали. Он соприкасался с разумом улья и предложение было абсолютно искренним.

Он был в затруднении. Он действительно всю жизнь чувствовал себя одиноким. Он не хотел умирать, даже зная, что это богохульство для его веры. Истинный десантник предпочел бы смерть бесчестью не раздумывая. Разум улья предлагал ему не только возможность жить и быть частью сообщества, но, возможно, даже бессмертие.

На секунду он позволил себе роскошь поддаться искушению — но потом отступил от края.

Он осознал, что хочет оставаться один, быть собой. Одиночество, принесенное его даром, само было даром: оно сделало его тем, кто он есть.

Оно сделало его особым, и он желал этого больше всего на свете. Его ощущение себя делало его человеком, и делало его живым. Если бы он похоронил его внутри чего-то еще, он, особое создание, стал бы словно мертвым.

Кроме того, бытие космическим десантником тоже было частью его личности. Они сделали его тем, кем он был. Он был удивлен, поняв, что принимает их путь. Он провел слишком много времени со своими товарищами, чтобы их предать. Общие трудности и общие опасности закалили связь между ними, что позволял ему иногда, когда он хотел, прекращать его одиночество. Они были его обществом. Они позволяли ему быть собой и одновременно частью чего-то большего.

На секунду он увидел связь между рой-флотом и его Орденом. Орден был по-своему живым. Его плотью были служившие ему люди. Его традиции и обычаи были его памятью и разумом. Он тоже требовал верности и подавления себя — но как-то по-другому, не так, как тираниды. Он мог это перенести.

Словно почувствовав его отказ, ощущение присутствия разума улья исчезло. Он стоял один в абсолютно пустом коридоре, и за его спиной бушевала битва.

Свен закончил напыление на лицо Эгиля затягивающей жидкости. Он глубоко вдохнул, почувствовав холодный дизинфицирующий запах средства, тут же освободивший его от омерзительной вони этого места. Он надеялся, что антисептической искусственной плоти будет достаточно, чтобы берсерк дожил до того, как его доставят в апотекарион.

Эгиль определенно так и думал. Он вскочил на ноги, ударил кулаком в грудь и рявкнул: «Готов!».

Хакон критически осмотрел работу Свена.

— Сойдет.

Свен посмотрел на Ньяла. Он беспокоился за друга. С начала экспедиции он казался все более и более отсутствующим. Свен надеялся, что его не сокрушило напряжение битвы.

Гуннар закончил проверку оружия и зарядил его. Оно громко щелкнуло. Он оскалился, неестественно веселый.

— Мы все еще живы. Мы им круто показали, каковы Космические Волки.

— Мы еще отсюда не выбрались, парень — спокойно сказал Хакон. Нам еще надо дойти по маячкам домой.

— Если еще таких встретим — они отведают моего ножа — хохотнул Эгиль. Гуннар согласно кивнул и снова оскалился. Облегчение от первого пережитого боя завладело им без остатка, подумал Свен.

— Не задирайте нос — сказал Хакон. Мы перебили полусонных чудовищ, которые были в трансе Русс знает сколько лет. Следующая партия будет готова к бою. Лучше двигаться быстро.

Его спокойный командный тон охладил пыл всех разведчиков, кроме Эгиля. Он продолжал маниакально улыбаться.

— Давайте их сюда — счастливо бормотал он. Давайте их сюда.

Гуннар был счастлив, он никогда не помнил себя более счастливым. Его дыхание было песней. Каждый удар сердца был ударом по гонгу успеха. Он был еще жив.

Его оружие казалось легким в его руках. Он словно целовал его. Он так испугался, когда увидел чудовищ, но он поборол свой страх. Он продолжал стрелять и убивал их прежде, чем они могли убить его или его товарищей.

В первый раз он почувствовал возбуждение от победы в настоящем бою. Ничего случайного в смертях, вызванных им, не было. Он и хотел убивать чужацких чудовищ. Их жизни или его. Он не чувствовал вины, только сладкое чувство свободы и радости. Ожидание закончилось. Это было хуже всего. Ныкаться по омерзительным вонючим коридорам, не зная, что ждет за следующим поворотом. Он не понимал, как напряжение влияет на его нервы или на нервы их всех.