Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

— Не бойся, Алиса, — сказал Ковалев. — Прошли годы, враги наши стали слабее и трусливее…

— Нет, не только в этом дело… Она и так отдалилась от меня, я уже жаловалась тебе… А теперь, если она узнает… Что удержит ее около меня? Я мачеха! Даже нации разные, господи! А для меня она родная, я не могу жить без Ксении. Не могу.

— Полно, Алиса, — успокоил ее Ковалев. — Ты преувеличиваешь. Ответь мне, Уразбаев, наверное, требовал от тебя что-нибудь?

— Почти ничего. Один раз… На Крепостной, в доме Дюка, шел ремонт, а там будто бы бумаги хранились. В стене. Уразбаев велел мне пойти.

— Почему он послал тебя?

— Там, говорит, прошлое Каси. В тех бумагах. Сам он почему-то опасался идти. «Мне, — говорит, — неудобно».

— И это всё, Алиса? Неужели ему больше ничего не нужно было от тебя?

Она помолчала.

— Уразбаев выставлял себя другом нашей семьи. Плов нам варил и денег не брал. «Я, — говорит, — для Лейлы всё сделаю». Он ведь из того же племени. Ах, Андрей, сколько пережила я из-за Касиной дипломной темы! Ну как себя отыщет — Лейлу! От судьбы не уйдешь, видно. Голос крови у нее, что ли?.. Нет, я просто не могу придумать, зачем я нужна была Уразбаеву. А он ходил ко мне. Часто ходил. Один раз… я пришла с рынка и застала его в комнате Каси. Он читал письмо от солдата с заставы. Тоже причуда Ксении…

— Что же было в письме? — прервал Ковалев.

— Очень милое письмо. Мальчик из хорошей семьи, сын архитектора. Брат его, по-моему, какой-то важной проблемой занят, авиацией вроде. Продолжатель Циолковского, так про него сказано в письме. Мальчик, видно, восторгается братом. Да, вспомнила, ракеты, ракеты, — вот какая специальность у брата.

— Интересно, — молвил Ковалев. — Кстати, как фамилия солдата?

— Басков.

— Басков? Басков! — крикнул капитан. — Продолжай, — он схватил Алису за руки. — Мне надо знать всё об Уразбаеве. Каждая мелочь может иметь значение.

— Тогда вот… Это было недавно. Незадолго до моего ночного похода в дом Дюков, — смущенно улыбнулась она. — Он пришел расстроенный и сказал, что чувствует себя плохо. И дал мне кольцо — старинное серебряное кольцо с каким-то темным камнем. «Вот, — говорит, — единственная ценность, которая у меня есть». Наследников у него нет. Если с ним что-нибудь случится, я должна выполнить за него обет. Кольцо принадлежало родственнику, похороненному в старом Хадаре, и надо было вернуть его — положить на могилу. Погрузить в землю у самого надгробного камня. Вот и всё. Я обещала, Андрей. Это обычай такой — класть разные вещи на могилы, делать покойникам подарки. Уразбаев объяснил, как найти могилу.

— А потом? — спросил Ковалев.

— Он забрал его. После нашей прогулки в дом Дюков, — она опять смущенно отвела глаза, — он сказал, что кольцо незачем класть на могилу. Лучше он продаст его и поедет лечиться.

Собственно, и в этом не было большой неожиданности. Ковалев недаром установил наблюдение за кладбищем. Наверно, не кто иной, как Гмохский вложил в дупло текст надгробной надписи. Он попросту давал знать на ту сторону о смене почтового ящика. И полагал, что послание дошло. Последнее время он был в тревоге, начал метаться, сперва доверил кольцо Алисе, потом решил сам положить его, но не успел.

В чем же, однако, состоит значение кольца?

— Андрей! — и Алиса подняла на Ковалева умоляющие глаза. У меня к тебе просьба.

— Какая?

— Огромная просьба. Чтобы всё осталось между нами. Не дошло до Ксении. Обещай мне, Андрей! Ведь необязательно посвящать ее. Верно?

— При одном условии, — произнес Ковалев. — Ты сама ей скажешь.

— Никогда! — вырвалось у Алисы.

— Как хочешь. А если она узнает другим путем? Сама найдет Лейлу? А? Лучше будет? Нет, Алиса, она должна знать правду.

Он встал, прошелся по комнате, глянул в окно. Во мраке мерцали, сплетались клубками и разбегались в стороны электрические нити улиц. Далеко в ночную даль уходила, извиваясь, Крепостная.

— Правда превыше всего, Алиса, — заговорил он громко, убежденно… — Мне жаль тебя, Алиса, ты словно живешь в драме, которую сама сочинила. Не бросит тебя Кася, не верю я. Ерунду ты болтаешь насчет разной крови. Есть другие узы, связывающие людей. Важнее крови, важнее печатей загса. Ты же была настоящей матерью Касе. Нет, не надо скрывать от Каси, уверяю тебя. Тем более, тайна не только семейная.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он подробно рассказал Алисе, как погиб Алекпер-оглы. Она не прерывала.

— Такое скрывать нельзя, Алиса. Люди должны знать, все люди, во всех странах, чтобы такие преступления не могли повториться. И Кася должна знать, в каком мире она живет. Это суровая, жестокая правда, но она нужна, пойми ты! Ты скажешь Касе всё это. Обещай мне!

Она слушала, опустив голову, сжав платок. Потом вдруг выпрямилась, встала:

— Хорошо, Андрей. Я постараюсь. Я пересилю себя. Хорошо. Ты, наверно, прав. Я скажу ей. Я не хочу, чтобы ты плохо думал обо мне.

Ковалев проводил ее, вернулся, распахнул окно, — обе половинки рамы. Вместе с ветром ворвался в комнату сверкающий рой городских огней.

— Кася — дочь Алекпера-оглы! Дочь племени Элана! Как это не пришло в голову раньше! Стоило поглядеть повнимательнее на Касю, темноволосую, смуглую. Ковалеву вспомнилось, как она однажды сказала о себе: «Ни в мать, ни в отца уродилась». Так часто бывает — жизнь подсказывает нам решение своих загадок, а мы не слышим ее или не понимаем.

Так думал Ковалев, глядя на сверкающий город. Потом ощущение успеха стало гаснуть, он вспомнил о князе Гмохском. О нем он узнал мало нового. Очень мало.

Два десятка лет тут варил плов, подметал дворы. Ради чего?

Капитан взял кольцо с трезубцем, взвесил его на ладони, потом порылся в ящике стола и достал перочинный ножик. Кончиком лезвия стал отгибать серебряные лапки, державшие камень. Наконец камень упал на стол. В пустом ложе нащупывалось что-то мягкое. Ковалев осторожно выковырял маленький серый комок. Расправил, поднес к глазам лупу. На листке тончайшей материи были искусно нанесены квадраты, испещренные разными знаками — кружочками, крестиками.

Было что-то очень знакомое в этом чертеже, но Ковалев не сразу сообразил, что перед ним Южный порт. Да, план города, на котором рука врага пометила дислокацию воинских частей, котельную номерного завода, радиолокационные станции…

Этот план составлялся в течение месяцев, а может быть, и лет. Он лежал перед Ковалевым как итог деятельности злобного врага, к счастью зачеркнутой теперь.

Ковалев поднялся, снял трубку телефона и набрал домашний телефон Костенко.

— Товарищ полковник, — сказал он. — У меня важные новости. Очень важные.

— У меня тоже, — голос Костенко был веселый и, несмотря на поздний час, свежий, какой-то утренний. — Насчет Баскова. Вы в курсе?

— Нет.

— У нас он. Пришел сынок, — ласково произнес полковник. — Хороший он парень. Замечательный.

— Ну и день! — воскликнул Ковалев. Его душил неодолимый, счастливый смех.

— Вот что, — нотка заботы прозвучала в этих словах, — я спать собрался, да нет, пожалуй, не усну… Давайте-ка сейчас ко мне.

Ковалев выбежал на лестницу и спустился на этаж ниже. Костенко — в шароварах, со спущенными подтяжками — ждал его на пороге. Капитан на цыпочках прошел через темную жаркую тишину спальни и плотно затворил за собой дверь. Он вошел в кабинет — маленький, оплетенный вьющимися растениями и электрическими проводами. В углу, под аквариумом с глазастыми зелеными рыбками, мурлыкал приемник. Костенко выключил его.

Ковалеву следовало тотчас же доложить об итогах дня, но весть о Баскове оттеснила всё остальное.

Полковнику и самому не терпелось рассказать. Он видел Баскова. Сейчас Басков здесь, в городе, в госпитале. Сильное нервное потрясение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Отлежится, — молвил Костенко с нежностью. — Недели через три встанет на ноги. Данные он нам доставил…

Ковалев слушал, затаив дыхание. В эту ночь вновь возник перед ним Дюк, «охотник за скальпами», открылась от начала до конца его провокация, разоблаченная, рассыпавшаяся в прах благодаря стойкости Баскова, юноши с длинными ресницами, почти мальчика.