Удельный князь - Яр Серебров

более строгие разграничения домостроя появились по мере усиления правоверной церкви и соответствующего закручивания гаек в гендерных отношениях. А пир? Пир прошёл как обычно, хотя по изобилию рыбных блюд и количеству-стерлядей он переплюнул всё, что здесь видел. Ещё и блюда объявляли, торжественно:

— Караси в сметане, стерлядь верчёная и фаршированная репой, щуки валяные, солёные, бочковые...

Сам же князь был пузат, малого роста и болтал без умолка, похваляясь без мер. Против Калиты публично он не бузил, но в светлице же, оставшись наедине, немедленно вылили на меня целый ушат жалоб на тестя и его бояр. Не думаю, что открыл Америку, но каждый первый князь тоже самое мне расскажет. Калита за время своего правления настроил против себя всех соседей. Князь выспрашивал и про зелье, и про воев, и что с Костромой я решил делать, аккуратно между тем зазывая в союз с Тверью и Новгородом. На что я ему кивал, соглашался, что Калита плохой дядя, но ничего конкретного не обещал, сославшись на то, что покуда с дядей не урегулировал вопрос с волостями, ни с кем воевать не намерен. Говоря в двух словах, отделался туманным двусмысленными намёками, ибо ни в какие союзы и лезть не хотел. Нет смысла, вот когда Калита и Узбек с Гедимином с карты сойдут, там и посмотрим. Распрощались добрыми друзьями, а прочим своими поступками показал — со мною лучше решать дела добром.

В Ярославле остались ещё на день, а после без остановок шли до Усть-Шексны, время то здорово поджимало. Все эти перипетии сбили график. Ныне девятое ноября и ночами водоходы порой прихватывал первый лёд, а впереди самая тяжёлая части пути. Успеть бы до Бела-озера прежде, чем Карачун реки схватит.

* * *

В Усть-Шексне затарились рыбой по полной и двинулись по Шексне вверх. В низовьях река довольно широка, потому шли споро, и не только мы. Движение в обе стороны было оживленное, осложнённо тем, что реку то дело перегораживали стерляжьи канаты — местная приспособа, которую кроме как на Шексне более нигде не встречал.

Брали рыбаки ветки черемухи, в три пряди и крутили их с помощью деревянных крюков с одного конца и деревянного барана, завивающего все три пряди вокруг, с другого. Канат закидывается следующим образом: один конец его прикрепляется к берегу, другой с деревянным якорем о трех рогалях, между которыми опутаны каменья для груза, завозится в реку и погружается на дно перпендикулярно течению. Затем, на черёмуховых же поводках, скрученных в две пряди, прикрепляются к канату кужи большие с обращенными внутрь горлами кувшины, сплетенные редкою вязью из ивовых прутиков. Таких куж на каждый канат десяток навивается, и чтобы поплавок не тонул, под горло закладывали его камнем. Быстриною кужи прибивает ко дну плотно, и стерлядь, идущая против течения, заходит туда. С одно такого каната до сорока пудов стерляди рыбаки собирали, лично видел!

По Шексе в старой жизни я плавал и не раз, но после войны, когда реку уже запрудили, сформировав Рыбинское водохранилище, чем здорово спрямили путь, с скрыв многочисленные перекаты, мели и пороги. Название реки происходит от вепского sohein — «болотная трава», потому что в низинах Шексна течет по болотистой местности.

Берега Шексны состоят преимущественно из глины и ила, плотно осевшего слоями и окрашивающегося то в черный, то в темно-синий, то в бледно-зеленый и красный цвет, местами с тончайшими прослойками железняка. В этих илистых массах шекснинских берегов зарождается множество речной живности и планктона, служащих пищей для рыбы, этим и объясняется высокое качество шекснинской стерляди. Личинки местные обитают в круглых норках, прорытых ими горизонтально по направлению к воде, а весною вылетают прямо из берегов в виде мухи, и Шекснинские мужики дали этому насекомому, в несметном количестве бороздящему просторы, название метлицы, по сходству с зимней метелью.

Утро было тихое, свежее. Над водою клубился туман. Откуда-то доносилось глухое бормотанье тетерева, и весьма часто поднимались с реки стада кряковых уток. Чайки галдели на озерах. Водоход неспешно огибал Ягорбский мыс. По обоим берегам лежали подернутые инеем заливные луга, окаймленные ольховым лесом, растущим по торфяному болоту. Казалось всё будет хорошо.

Подобно своей сестре Мологе, Шексна текла замысловато, извилисто. Пойма изобиловала великолепными заливными лугами. Скорость течения в сочетании с глинистым грунтом придавали воде мутный, бурый цвет. В некоторых местах сочилась красноватая вода с голубым или зеленым отливом, признак близкого залегания железных руд.

Около погоста Борок река формировала крутой изгиб в тридцать километров, возвращалась и снова текла в юго-восточном направлении. По берегам стоял дремучий, первобытный лес, откуда порой выходили олени, встречалась много куниц, медведей и даже росомах. Глухие тетерева и рябчики сидели под каждым пнём, а конники, обычно спешивавшиеся в старицах чтобы размять своих скакунов, охотились на них и доставляли на водоходы по пять-шесть десятков этих красавцев каждый божий день.

В погостах вдоль Шексны дома выходили к реке рядами, ступенями, не формируя каких-либо улиц. Места древние, именно здесь проходил путь «из варяг в греки». Восточная ветвь: из Ладожского озера по реке Свирь в Онежское озеро, затем по Вытегре к волоку на Ковжу, а далее через Белое озеро по Шексне в Волгу. Я ведь карты кладов лично составлял, в здешних местах их десятки, в основном арабских дирхемов и европейских денариев.

Сильна здесь и мистическая составляющая. По давним представлениям русского народа, у каждой большой реки, у каждого большого озера был свой хозяин — водяной. В разных местах на Руси показывался он людям в разных обличьях: то увидят, бывало, его в виде седого старика, то в виде голой бабы, которая, сидя на камне посреди реки, чешет себе гребнем длинные волосы, из которых неудержимой струей бежит вода, то пригрезится в сумерках рыбакам водяной в виде человека огромного роста с зеленой бородой, с телом, поросшим мхами и травами…

В Пошехонье, в глухих погостах люди верили, будто водяной содержит целое хозяйство, а особенно любит он разводить коров, а коровы те у него все как на подбор чёрные да комолые. Ночами коровы выходят из реки попастись на пойменных заливных лугах, и если кому-то из селян удастся отогнать одну такую речную корову из стада, то ждет его удача — никогда на его столе не будут переводиться молоко и масло. Многие хотели попытать ночью счастья на приречных лугах, да немногим оно выпало.

В Шексне водяной обитал у погоста Омут, всего в двух верстах от слияния ее с Волгой, там была самая большая яма,