Сочинения. Том 3 - Евгений Тарле

Наконец, вопрос о замене колониального хлопка европейским и в 1812–1814 гг. ничуть не подвинулся к благоприятному разрешению; отсутствие хлопка во Франции особенно стало заметно с момента присоединения Австрии к коалиции в 1813 г.: угрожаемое положение Иллирии и Италии было таково, что подвоз левантийского хлопка стал почти невозможен.

Император, как мы уже знаем, обещал именно тогда, когда отчаялся в возможности всецело заменить колониальный хлопок европейским или левантийским, миллион франков тому, кто изобретет льнопрядильную машину. Каков был смысл этой неслыханной миллионной награды? Почему Наполеону так понадобился возможно быстрый расцвет полотняной промышленности, возможно скорейшее и большее удешевление полотняных товаров? Потому, что он, отчаявшись в возможности всецело (или хоть в малой степени) заменить заморский хлопок континентальным, задумал вовсе изгнать хлопок из Европы, стереть с лица земли всю хлопчатобумажную промышленность, которую сам же насаждал с таким упорством. Именно так объяснил он свои намерения Ласказу на о. Св. Елены, вспоминая об обещанной им миллионной награде за изобретение льнопрядильной машины[25].

Но эта мечта так и осталась мечтой, машина тогда изобретена не была, лен не «изгнал» хлопок из Европы… Невольно вспоминается горькое слово, услышанное Наполеоном еще в конце 1811 г.; вот, по воззрению представителей французской торговли, каковы общие результаты таможенной войны между Англией и Францией: постановления английского кабинета (о воспрещении ввоза французских провенансов) вчетверо понизили рыночную цену французских товаров, а декреты Наполеона вчетверо же повысили ценность колониальных продуктов[26].

Закончу общим приговором, произнесенным заинтересованными лицами по поводу всех этих попыток искусственными мерами «изгнать» колониальное сырье.

«Нужно заявить откровенно, потому что настоятельно необходимо, чтобы правительство прониклось этой истиной»: если по-прежнему «экзотическое сырье» будет обложено так, как оно обложено теперь, то лучше уж отказаться от всяких отраслей промышленной деятельности, где необходимо это сырье. «Все жертвы, которые принесло правительство для этих мануфактур, будут потеряны, и они напрасно будут делать усилия бороться против иностранной конкуренции; даже таможни не будут в состоянии помешать контрабанде, и она почти единственно и станет удовлетворять внутреннему потреблению». «Правительство, которое все делает для мануфактур» одной рукой, губит их другой рукой, отнимая у них сырье. Таков конечный вывод совета мануфактур[27]. И никакой вайдой, никакой свекловицей, никакими льнопрядильными машинами нельзя возместить отсутствие нужного для обрабатывающей промышленности экзотического сырья.

Правда, и свеклосахарной промышленности, и суррогатам индиго суждена была великая будущность, но не Наполеону суждено было дождаться осуществления мечты.

Насколько Франция явственно для всех нуждалась в конце 1813 г. в колониальных товарах, ясно, например, из того, что русский посланник в Лондоне «сильно настаивал», чтобы было воспрещено английским правительством ввозить во Францию эти товары[28]; не Англии, а Франции оказывалось теперь наиболее вредным точное исполнение предначертаний французского императора.

3

Итак, грандиозная теория об изменении судеб мировой торговли, об «изгнании колониальных товаров» из Европы на практике не дала почти ничего. И, как уже сказано в начале второго параграфа этой главы, подешевевшие в 1813 г. в Европе колониальные продукты стали в громадном количестве ввозиться в Империю. Вместе с ним ввозились и английские фабрикаты.

По мере постепенного отступления французских таможенных линий от морских берегов в 1813 г. английский ввоз в Европу становился все больше и английские фабрикаты — все дешевле на европейских рынках. И со всех сторон — с Рейна и Эльбы, от Пиренеев и Альп — в Империю хлынула контрабанда в неслыханных дотоле размерах. Все те огромные запасы английских изделий, которые, несмотря ни на какие ухищрения контрабандистов, нельзя было все же целиком переправлять на континент в 1806–1812 гг., теперь, в 1813 г., свободно ввозились с побережья Немецкого и Балтийского морей.

20 марта 1813 г. в Бреславле Фридрих-Вильгельм III подписал эдикт, отменявший континентальную блокаду в Пруссии, и блокада фактически рухнула во всей Германии, даже в странах, формально не порвавших пока еще связей с Наполеоном. Отсюда английские фабрикаты, продававшиеся по ничтожной цене, проникали неудержимо во Францию.

О «сильной заминке» в сбыте французских бумажных материй совет мануфактур докладывал министру еще 18 марта 1813 г., прося его о тщательном ограждении (путем выдачи особых удостоверений французским фабрикантам) от конкуренции контрабандистов[29].

На колоссальную, «необузданную» контрабанду, явственно вытесняющую «в Париже и главных городах» национальные бумажные материи, жалуются фабриканты[30] уже в апреле 1813 г. и не перестают при этом указывать: 1) на то, что невозможность бороться с контрабандой обусловлена большей дешевизной предлагаемых ею товаров и 2) что эта дешевизна в свою очередь объясняется дешевизной за границей сырья, т. е. хлопка, на котором не лежит таких огромных пошлин, как во Франции[31].

Вместе с английскими фабрикатами усиленно ввозятся во Францию и континентальные. От саксонской и от швейцарской контрабанды французская бумагопрядильная промышленность страдала уже в начале 1813 г. «не меньше, чем от английской», и именно вследствие дороговизны сырья во Франции, а не от недостатка машин, — на это жалоб не слышно. Напротив, рабочие и мастера в этой отрасли промышленности достигали большого совершенства, но сокращение сбыта, закрытие мануфактур уже в начале 1813 г. заставляет их «покидать родину и устраиваться вне таможенной линии»[32].

Дерзость контрабандистов такова, заявил при полном и единодушном сочувствии совета мануфактур владелец самых больших бумагопрядилен во Франции Ришар, что бумагопрядильная промышленность близка к полной гибели. Уже 11 мануфактур в Сент-Антуанском предместье в Париже закрылись. Сам он, Ришар, некоторые свои прядильни закрыл вовсе, а другие свои бумагопрядильни обратил в шерстопрядильни.

Нечего и говорить о близких к границе промышленных городах, вроде Страсбурга. Никогда промышленность не переживала такого бедственного состояния, как теперь, пишут оттуда (в середине октября 1813 г.). Мануфактуры увольняют по 5/6 числа своих рабочих. «Если бы война была единственной причиной отсутствия продажи, можно было бы утешаться надеждой на мир, который когда-нибудь наступит; но нас в этой стране уничтожает контрабанда, она никогда не производилась с таким бесстыдством, так как цена сырья дает иностранцам слишком благоприятный шанс». Страсбургские фабриканты посылают своих коммивояжеров в Швейцарию, на юг Франции и в Италию, а там им показывают с фактурой в руках, что в тех местах уже распространены тонкие бумажные материи, которые на 25% в продаже дешевле, чем во сколько они обходятся в Страсбурге самому фабриканту. Конечно, эта материя доставляется контрабандой[33]. В самом Страсбурге ежегодно продается на 400 тысяч франков бумажных материй, но из них французское производство не поставляет и на 3 тысячи: все остальное поставляет контрабанда.

Господствующим мнением среди промышленников (по крайней мере громко ими выражаемым даже в несчастный 1813 год) было, что война ведется главным образом затем, чтобы уничтожить английскую монополию[34], но что «все жертвы будут напрасны», если позволить иностранной конкуренции «постепенно уничтожать» французские бумагопрядильни, а тем самым и все мануфактуры вообще, ибо эта ветвь промышленности так важна и поглотила столько капиталов, что ее упадок отзовется тяжкими последствиями на всей индустрии вообще[35].

В октябре и ноябре 1813 г. совет мануфактур не перестает жаловаться на сильное падение сбыта в текстильной промышленности. Не только тонкие сорта бумажных материй не идут, но быстро прогрессирует и оскудение мануфактур, занятых выделкой более грубых сортов. Жалуется Париж, жалуется Страсбург, жалуется Руан. «Вскоре тридцать тысяч рабочих будет выброшено на мостовую», — докладывают совету руанские фабриканты. Совет снова и снова приписывает этот кризис тому, что вместе с приближением врагов к границам, с их успехами в Германии, в Испании и Италии во Францию хлынула такая контрабанда, которой раньше не было[36]. Совет не перестает молить правительство, чтобы поскорее были введены правила строгого контроля происхождения всех товаров, обращающихся на внутреннем рынке.