Хемингуэй - Максим Чертанов

Приехала жена Дурана Бонита, несколько дней все было спокойно, но вернулась Марта и высказала недовольство: она не желала, чтобы в доме жили посторонние. Начались конфликты, о которых потом рассказывал Дюран, в основном из-за мелочей: пропал кот, его искала вся Гавана, Хемингуэй рассказал Боните, как однажды подстрелил собаку, убившую кота, так, чтобы та трое суток умирала в мучениях; если это была шутка, то Бонита ее не поняла и ударилась в слезы, муж поругался с хозяином. В конце концов гости съехали в отель и встречались с Хемингуэями только на ужинах в посольстве: в один из таких вечеров Хемингуэй набросился на Дурана, назвав его «трусом и слабаком», который «не хочет бить фашистов».

Вероятно, Дуран многое исказил или придумал, но другие знакомые, например Менокаль, подтверждали, что поведение агента 08 осенью — зимой 1942 года стало невыносимым: он публично скандалил и даже дрался с женой, все время проводил на петушиных боях и в барах («Пилар» выходила в море без него), где рассказывал байки о своих шпионских и воинских подвигах; домой его уводили под руки, Менокаль плакал от того, что человек, которого он считал вторым отцом, выставляет себя на посмешище. От агентов и экипажа «Пилар» Хемингуэй требовал беспрекословного подчинения, а за глаза смеялся над ними, в особенности над Гестом, утверждая, что тот прыгнет из самолета без парашюта, если он, Папа, ему прикажет. Лишь однажды наступила передышка: узнав, что знакомый умер от рака печени, Папа призадумался, отказался от алкоголя и стал милым и обаятельным. Но это длилось лишь несколько дней.

В стрелковом клубе «Эль Серро» Хемингуэй познакомился с эмигрантом из Германии, психиатром Францем Штетмайером, который впоследствии дал ряд интервью Папорову: «Превосходно развитый физически и умственно, этот человек страдал набором крайне стойких противоречивых душевных качеств. <…> Стреляя, он соревновался с самим собой, страстно желал победить и оттого проигрывал. В остальных жизненных ситуациях — чаще выигрывал, но это всегда стоило ему сил. Марта, очевидно, не любила его и потому была сильнее. Он боялся ее потерять, боялся проиграть и признаться в этом прежде всего самому себе. Отсюда не находил себя, не был в состоянии владеть собой».

В апреле 1943 года «Плутовская фабрика» закрылась. Решение принял директор ФБР Эдгар Гувер. В январе 1983-го, в соответствии с актом об свободном доступе к информации, была рассекречена значительная часть файлов ФБР, касающихся Хемингуэя: они включают донесения резидента американской контрразведки на Кубе Реймонда Ледди (атташе в посольстве), резюме его шифровок, сделанные в вашингтонской штаб-квартире ФБР, и некоторые ответы на них: достаточно, чтобы понять, что отношения между ФБР и агентом 08 с самого начала были напряженными.

Вот докладная Ледди на имя Гувера от 8 октября 1942 года: «С весны 1941 года м-р Хемингуэй находится в дружеских отношениях с консулом Кеннетом Поттером; затем он завязал дружбу со вторым секретарем посольства м-ром Робертом П. Джойсом, а через него стал неоднократно встречаться с послом. По имеющимся наблюдениям, инициатива в развитии этой дружбы исходила от Хемингуэя, однако условиям для общения с ним благоприятствовали официальные лица посольства. На различных совещаниях с участием посла и других чинов посольства обсуждалась тема использования услуг Хемингуэя в интересах разведывательной работы. Посол отмечал, что опыт Хемингуэя, обретенный им во время гражданской войны в Испании, его обширные знакомства с испанскими республиканскими эмигрантами на Кубе, а также его длительное пребывание на острове делают его, судя по всему, весьма полезным для разведывательной программы посольства. Программа относится ко всем разведывательным подразделениям и информационным службам, но посол отметил, что эта работа должна согласовываться в первую очередь с представительством Бюро в посольстве. На упомянутых совещаниях обсуждалась информация о секретной деятельности испанской фаланги на Кубе, полученная на основе сотрудничества с Хемингуэем, и если он готов посвятить свое время и способности сбору такой информации, то это весьма приветствовалось бы нами».

Гувер, которому всюду чудилась «красная угроза», Хемингуэя терпеть не мог. «Дело» на писателя велось с конца 1930-х. В досье говорится, что его деятельность в Испании можно рассматривать как проявление «нелояльности» и что он подозревается в связях с компартией и прокоммунистических взглядах, каковые доказывают его публикации в «Нью мэссиз» и «Нью рипаблик». Однако сотрудник, составлявший справку, признал, что «не найдено никакой информации, которая определенно связывала бы Хемингуэя с коммунистической партией или свидетельствовала бы о том, что он состоял или является членом партии», и агенту 08 не стали препятствовать. К получаемой от него информации первое время относились серьезно, о чем свидетельствует то, что после его сообщения о контакте парохода с субмариной пассажиры и экипаж подверглись допросу. Но Гувер терпел недолго. 17 декабря 1942 года он писал Ледди: «Любую собранную Вами информацию о ненадежности Эрнеста Хемингуэя как осведомителя следует осторожно довести до сведения посла Брэйдена. Напомните, что недавно Хемингуэй сообщил информацию относительно дозаправки субмарин в карибских водах, которая оказалась ненадежной».

Ледди ответил: «Хемингуэй, по моим сведениям, лично дружен с послом Брэйденом и пользуется полным доверием посла. Посол, как Вы знаете, человек весьма импульсивный и у него имеется пунктик: он постоянно подозревает коррупцию среди кубинских должностных лиц». Далее Ледди писал, что именно на этом «пунктике» сошлись Брэйден и Хемингуэй: последний предпринимает некие шаги против шефа полиции Бенитеса, и если его не остановить, то могут выйти неприятности с кубинцами, вплоть до того, что «нас всех вышвырнут отсюда»; лично он, Ледди, о коррупции ничего знать не хочет, ибо это проблемы суверенной Кубы, находящиеся вне юрисдикции ФБР. Ледди обещал воздействовать на Брэйдена, сказав ему, что «Хемингуэй зашел слишком далеко; фактически он создает свою личную разведывательную организацию, вышедшую из-под контроля».

Гувер — Ледди: «Касательно использования Эрнеста Хемингуэя в качестве разведчика или резидента, по моему мнению, Хемингуэй никоим образом не пригоден к такой работе. Его взгляды небезупречны, а трезвость суждений, если она остается такой же, как несколько лет назад, весьма сомнительна. Тем не менее я не вижу смысла предпринимать что-либо по этому поводу и не считаю, что наши агенты в Гаване должны подталкивать к этому посла. Господин Брэйден несколько опрометчив, и я ничуть не сомневаюсь в том, что он немедленно сообщит Хемингуэю о возражениях со стороны ФБР. Хемингуэй не питает теплых чувств к Бюро и не преминет обрушиться на нас с диффамацией». Неужели Гувер боялся Хемингуэя?! Может, и так: в записке он упоминает о встрече с Рузвельтом, на которой президент дал понять, что знаком с писателем через «общего друга», то есть Марту. Возможно, Гувер думал, что благодаря такому знакомству Хемингуэй «в силе».