Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон

— Да, теперь я вспомнил. — Повелитель Ночи тихонько рассмеялся и изобразил удар алебардой с двух рук. Деактивированное лезвие цепного топора на конце древка было более метра в длину и молча скалило свои неподвижные зубы. — Удивляюсь, что ты выжил, Ангел. Небрежность с моей стороны. Как личико?

Корсвейн положил руку на болтер брата.

— Спокойно, капитан. Не позволяй его ребяческим насмешкам причинить тебе боль, — обратился он к Алайошу по внутренней вокс-связи, чтобы не услышали Повелители Ночи.

Алайош кивнул. Когда Корсвейн отошел, он ответил:

— Все быстро зажило. Однако несколько минут царапины все-таки пощипало.

— Приятно слышать. Ты прав, что надел на этот раз шлем, кузен. Когда я видел твое лицо в последний раз, оно в основном состояло из клочьев мяса, вдавленных в землю моим сапогом. Мои братья из Первой роты очень любят эту историю, ведь тогда я впервые начал сдирать кожу с еще живого Ангела.

Алайош в ответ захрипел, руки у него свело от желания вскинуть болтер и открыть огонь.

— Я убью тебя, Севатар. Клянусь жизнью!

— Кузен, кузен… Я ведь старше тебя по званию, правда? Для тебя, Ангелочек, я Первый капитан Севатар.

— Успокойся, — велел по воксу Корсвейн. — Успокойся, брат! Месть еще свершится, и тем слаще будет этот миг.

На сей раз заговорил воин в плаще:

— Эй, Ангел в шкуре, ты знаешь меня?

Корсвейн повернулся. Он чувствовал, как ветер усиливается и треплет мех у него на плечах.

— Да, Шенг. Я знаю тебя.

— Эта шкура, которую ты носишь как трофей. Никогда раньше такой не видел. Что это за зверь?

Корсвейн усмехнулся.

— Зверь, который никогда не умирает в моих снах.

— Примитивная калибанская поэзия? В нашем родном мире поэтов немного, но их стихи заставили бы тебя плакать. Наш язык очень хорошо подходит для мелодичной прозы.

— Nath sihll shah, vor'vorran kalshiel, — бегло произнес Корсвейн на нострамском. Шенг и Севатар дружно рассмеялись.

— У тебя ужасный акцент, — признал Севатар, — но все равно здорово. Будет жалко убивать вас обоих, когда придет время. Клянусь тебе — здесь, на земле Восьмого легиона, что мы сделаем трофеи из ваших шлемов. Меньшего вы не заслуживаете.

— Какое утешение, — рассмеялся вместе с ними Корсвейн. — У меня тоже есть к тебе вопрос.

Севатар отвесил шутливый поклон.

— К твоим услугам, кузен.

— Твои перчатки. — На этом Корсвейн умолк.

Севатар поднял свободную руку, а другой продолжая сжимать алебарду. Алая как кровь латная перчатка резко отличалась от его доспеха цвета полночного неба с росчерками молний.

— В нашем легионе это символ позора, — в голосе Повелителя Ночи слышалась скорее удивление, чем раскаяние. — Перчатки воина так помечают, если он серьезно подвел своего примарха и заслуживает смерти. Знак неудачи он носит на своих руках до казни, время которой определяет примарх.

Корсвейн разглядывал вражеского капитана через фильтр ретинального целеуказателя.

— Занятный обычай.

— Возможно. Как и то, что вы прячете доспехи под одеждой.

Корсвайн поймал себя на том, что вновь улыбается.

— Рыцарская традиция моего родного мира.

Севатар кивнул.

— А это — гангстерская традиция нашего. На руках предателей и глупцов их родня делала красные татуировки, чтобы показать, что это смертники. Знак того, что ни банда, ни семья не намерены терпеть серьезный провал, но что приговоренный должен еще завершить кое-какие дела, прежде чем ему позволят умереть.

— И кто ты — предатель или глупец?

Голос Повелителя Ночи выдавал его улыбку, скрытую бесстрастным шлемом.

— И то и другое.

Алайош начал терять терпение.

— Почему ты веселишься вместе с этими негодяями, брат? И что ты говорил на их змеином языке?

— Сказал, что они совокупляются со свиньями.

— Бред какой-то! У них что, совсем нет чести? Почему они смеются после такого оскорбления?

— Потому что они не рыцари. У них есть свое понятие о чести, и оно не похоже на наше.

— Пожалуй, тебе надо поменьше сидеть в архивах за изучением языков и обычаев убийц. — В голосе Алайоша ясно слышалось неодобрение. Почти осуждение.

— А как же насчет «познай своего врага?». Возьми себя в руки и помни, я на твоей стороне. — Корсвейн взглянул на запад, откуда неспешно возвращались примархи, продолжая негромкий разговор. — Лев возвращается. Приготовься.

Алайош снова хмыкнул. У него было слишком скверное настроение, чтобы размениваться на слова.

IX

Воины умолкли, когда возвратились их повелители — они были еще в некотором отдалении, но уже достаточно близко, чтобы расслышать их слова. Лев приветствовал своих воинов коротким кивком. Они отсалютовали в ответ, сотворив знак аквилы. Курц проигнорировал своих сыновей и продолжал обращаться только к брату.

— Хорус лично поручил мне передать тебе эти слова, — сказал он.

Если раньше Повелитель Ночи был похож просто на труп, то теперь напоминал труп эксгумированный. Глаза примарха, в которых почти не видно было белка из-за расширившихся зрачков, неестественно налились кровью. Костлявое лицо блестело от мельчайших капелек холодного пота, из носа стекала струйка темной крови. Он смахнул ее тыльной стороной перчатки. — Все мы и каждый — слишком жестокое и опасное оружие, чтобы владеть им безнаказанно. Это все, что останется от нас в истории. Даже от тебя, Лев.

Лев покачал головой, увенчанной венцом.

— Ты недооцениваешь Империум нашего отца.

— А ты переоцениваешь человечество. Взгляни на нас. Посмотри, как мы воюем последние два года тут, в пустоте. Крестовый поход между двумя легионами и бесчисленным множеством миров, и это только начало. Два года ты гонялся за мной по бесчисленным полям сражений, а почему мы встретились сегодня? Потому что я так решил.

Лев легонько кивнул, подтверждая его правоту.

— Ты прячешься по щелям, будто хищник с приходом зари.

Курц пожал плечами, едва заметно шевельнув одним наплечником.

— Ты ни за что не доберешься до Терры вовремя, чтобы защитить ее, брат. Варп тебе не позволит. Не позволит Крестовый поход. Не позволю я. Думаешь, архивисты будущего благосклонно воспримут твое отсутствие?

Курц прервал свою диатрибу, вытерев очередную струйку крови.

— Или, может, человеческие потомки Империума станут читать твою легенду и украдкой сомневаться в ней? Вдруг они спросят, почему тебя не было там, чтобы защитить Тронный Мир, и станут твердить заведомую ложь, будто Лев был не настолько преданным и честным, как могучий и непогрешимый Рогал Дорн? Быть может, Лев и его Темные Ангелы отсиживались в глубинах космоса, высматривая, выслушивая и решая вступить в битву, лишь когда станет виден явный победитель?

Глаза Повелителя Ночи вновь заблестели от удовольствия и печали.

— Вот твоя судьба, Лев. Вот твое будущее.

— Прости меня, брат.

Курц склонил голову набок:

— За что?

Корсвейн наблюдал за обоими примархами и все-таки не заметил, что произошло, столь стремительными были движения Льва. Братья только что беседовали, и лицо Льва было задумчивым, а глаза Курца, предвещавшего ему жалкую участь, горячечно блестели. Но уже в следующий миг лицо Курца исказилось от страшной боли, и сквозь судорожно стиснутые зубы хлынула кровь — Лев крепко сжимал рукоять меча, до крестовины погруженного в живот брата. Сверкающая и обагренная кровью сталь больше чем на метр торчала из доспеха Курца на спине.

— За такой подлый удар, — прошептал Лев в бледное, окровавленное лицо Курца. — Мне все равно, кто будет знать правду сегодня, завтра или через десять тысяч лет. Верность — сама по себе награда.

Он выдернул меч, и Повелитель Ночи упал навзничь.

Цепное лезвие алебарды Севатара мгновенно ожило.

X

Корсвейн перемахнул через низкую стенку и скорчился за ней, целясь поверх стены. Дисплей его визора перенастроился, и сетка прицела заметалась туда-сюда, ловя пустоту. Едва был нанесен первый удар, Севатар и Шенг исчезли. Алайош и Корсвейн вскинули оружие, но перед ними была лишь пустота. Лев уже преследовал хромающего Курца, оставив своих воинов позади.