Рама Явленный - Артур Кларк

Николь вспомнила собственные бессонные ночи в Новом Эдеме, бесконечные слезы о Кэти.

— Я все понимаю, Наи, — проговорила она негромко. — В самом деле понимаю.

— Один только раз, — произнесла Наи после паузы, — сумела я заглянуть под холодную маску, которую Галилей носит с такой гордостью… Это было посреди ночи, после случая с Марией, он как раз вернулся от Большого Блока. Мы были вдвоем в коридоре. Он плакал и колотил по стене… — Я же не хотел причинять ей боль, мама, поверь мне, — кричал он. — Я люблю Марию… Я просто не мог остановиться.

— А что случилось с Галилеем и Марией? — спросила Николь, когда Наи умолкла на несколько секунд. — Я ничего не слышала.

— О! — ответила Наи с удивлением. — А я не сомневалась, что вам уже рассказали обо всем. — Она помедлила. — Макс сказал мне, что Галилей пытался изнасиловать Марию и, должно быть, справился бы с ней, если бы в комнату не влетел Бенджи и не растащил их… Позже Макс признался мне, что, кажется, переусердствовал в словах, но Галилей, безусловно, переступил границы приличия… Сын мне сказал, что Мария поощряла его, по крайней мере вначале, и что они просто повалились на пол… Если верить Галилею, она охотно содействовала ему, пока он не начал стаскивать с нее трусы, тогда и началась борьба…

Наи попыталась успокоиться.

— Завершение истории, как ее ни излагать, не очень приятное… Галилей не отрицает, что ударил Марию несколько раз, она закричала, а потом он придавил ее к полу и занялся трусами… Дверь-то он запер. Бенджи выломал ее плечом, прежде чем наброситься на Галилея… Из-за шума и ущерба, нанесенного оборудованию, Большой Блок явился немедленно, а с ним и куча свидетелей…

В глазах Наи стояли слезы.

— Наверное, это было ужасно, — проговорила Николь.

— Эта ночь сломала всю мою жизнь, — ответила Наи. — Все винили Галилея. Большой Блок взял его на контроль, а потом вернул в семью. Тут и Макс, и Патрик, и даже Кеплер, его родной брат, решили, что наказание оказалось слишком легким. И с тех пор, когда я пытаюсь просто намекнуть, просто намекнуть, что очаровательная крошка Мария могла быть отчасти виновной в случившемся, все заявляют мне, что я «необъективна» и «слепо верю сыну»…

— Мария превосходно сыграла свою роль, — продолжала Наи с нескрываемой горечью в голосе. — Потом уж только она призналась, что по собственной воле целовалась с Галилеем («Не впервые, уже случалось», — сказала она). Но настаивала, что начала сопротивляться, прежде чем он повалил ее на пол. После случившегося Мария проплакала целый час. Она едва могла говорить. Все пытались утешить ее, в том числе и Патрик. И, прежде чем она сумела сказать что-нибудь, все уже были убеждены, что Марию винить не в чем.

Тихо зазвенел колокольчик, отмечая окончание стирки. Наи неторопливо поднялась, подошла к машинам и переложила вещи в пару сушильных аппаратов.

— Все мы согласились, что Марии следует переехать в соседнюю комнату — к Максу, Эпонине и Элли, — начала Наи. — Я подумала, что время залечит раны. Я ошиблась: все, кроме меня, относились отрицательно к Галилею. Кеплер даже не разговаривал с братом. Патрик держался вежливо, но отстранение. Галилей углубился в себя, перестал посещать занятия и большую часть времени проводил в атлетическом зале.

— Около пяти месяцев назад я отправилась к Марии и просто молила ее помочь Галилею… Я унижалась, Николь. Вот я, взрослая женщина, молила эту девицу… Сперва я по очереди просила Патрика, Эпонину и Элли походатайствовать за меня перед Марией. Наконец, она согласилась переговорить с Галилеем, — с горечью произнесла Наи, — но только после того, как мне пришлось выслушать попреки: дескать, она чувствует себя опозоренной после нападения. Еще она потребовала, чтобы Галилей перед встречей принес извинения в письменном виде и чтобы я сама присутствовала во время их разговора, дабы исключить неприятный поворот событий.

Наи покачала головой.

— А теперь я спрашиваю тебя, Николь: откуда у шестнадцатилетней девчонки, проспавшей всю свою жизнь кроме двух лет, берутся подобные причуды? Наверное, это кто-то из взрослых, скорее всего Макс или Эпонина, советует ей, как себя вести. Мария хотела унизить меня и заставить Галилея страдать. И в этом она преуспела.

— Я знаю, что подобное прозвучит неожиданно, — Николь впервые заговорила за долгие минуты, — но мне приводилось встречать людей, невероятно одаренных от природы, интуитивно знавших в весьма раннем возрасте, как поступать в любой ситуации. Быть может, и Мария из таких?

Наи игнорировала ее комментарий.

— Встреча прошла очень гладко. Галилей не ершился, Мария приняла извинения, которые он написал. И следующие несколько недель старалась привлекать Галилея ко всем занятиям молодежи… Но он все равно чужой среди них. Это могла ощутить даже я, возможно, и он тоже.

— А потом тот день в кафетерии, когда они сидели впятером; все остальные уже поели и отправились в комнату. Тут за их стол уселась пара игуан. Если верить Кеплеру, они вели себя преднамеренно отвратительно… засовывали головы в миски и с шумом втягивали в себя извивающихся червей, которых так обожают, а затем своими желтыми бусинами пялились на девиц, в особенности на Марию. Никки сказала, что сыта, и Мария ее поддержала. Тут Галилей вскочил с места и, шагнув в сторону игуан, крикнул: «Эй, убирайтесь!», или что-то в этом роде. Когда они не пошевелились, он сделал еще один шаг. Тут одна из игуан бросилась на него. Галилей схватил ее за шею и яростно встряхнул, сломав при этом ей шею. Она умерла. Вторая игуана схватила Галилея за руку своими жуткими зубами. Прежде чем кирпичеголовые сумели навести порядок, Галилей до смерти забил игуану о крышку стола.

Закончила свое повествование Наи на удивление спокойно.

— Три часа спустя они увели Галилея. Большой Блок явился в нашу комнату и объявил, что Галилей будет переведен в другую часть космического корабля. Когда я спросила о причинах, глава кирпичеголовых сказал мне ту самую фразу, которой отвечает мне всякий раз, когда я повторяю вопрос: «Поведение вашего сына неприемлемо для жизни здесь».

Новая последовательность коротких звонков, засвидетельствовала что с сушкой закончено. Николь помогла Наи разложить одежду на длинном столе.

— Для посещений мне отведено два часа в день. Галилей слишком горд, чтобы жаловаться, но я вижу, как он страдает… Совет включил Галилея в список пяти людей, задерживаемых без веских причин. Но я не знаю, насколько серьезно отнеслись кирпичеголовые к их жалобе.