Последнее предложение - Мария Барышева

Как часто мне хотелось, чтобы жизнь соответствовала тому, что мы пишем, а не наоборот…

— Хочешь сказать, что как только они… как только мы все закончим эту чертову книгу, ты оставишь нас в покое? — Роман не смотрел на Лозинского — он смотрел на остальных, чувствуя на щеке встревожено-болезненный взгляд Риты, похожий на дрожащую, усталую руку. И чем дольше он смотрел, тем сильнее мерещился ему в их широко раскрытых глазах некий соборный восторг. — Хочешь сказать, что ты больше никогда не появишься?

— Это зависит от вас, — с удивительной мягкостью ответил Денис, и черты его лица вдруг тоже стали удивительно мягкими, мальчишескими, напомнив Савицкому о том милом, безобидном, чумазом малыше, сидевшем на его придверном коврике. Знал бы — никогда не открыл ему дверь, никогда не подал руки… наверное. Никто ведь не заставлял его это делать, разве нет? Ни книга, ни мистические связи. Кабы б так, наверное было бы гораздо проще. В голове неожиданно мелькнула жалкая, трусливая, тихая, как шорох, мыслишка — а если б не помог Лозинскому тогда, год назад, то был бы давно уже мертв — и это, наверное, тоже было бы гораздо проще. Но все его существо тотчас же вознегодовало, поймало эту мыслишку, скомкало и выкинуло вон.

— Неужели?! И что же — если все мы сейчас быстренько и коротко напишем, что все чудесным образом закончилось, и ты рассеялся, аки пыль на ветру, и все мертвые сидят дома живые и смотрят телевизор, то так и будет?! — Роман заставил себя усмехнуться. Денис взглянул на него не без сочувствия, которое сейчас Роману показалось чудовищней, чем издевательский хохот.

— Если все так напишут, то да. Если не считать мертвых. Не тратьте время на мертвых. Это уже свершилось, они умерли, и ты, экс-главный герой, прожил каждую из этих смертей… почти каждую. Такие смерти вспять не повернуть. Извини, Рома. Мне очень жаль, что так вышло с твоим другом, я вовсе этого не хотел. Мне и тебя жаль. Ты неплохой человек, и не твоя вина, что эта дура, — он кивнул на Риту, тотчас же отвернувшуюся, — выбрала именно твою фамилию и прицепила к ней именно твое имя, а ты оказался единственным в Аркудинске Романом Савицким. Возможно, я бы даже отпустил тебя… но я не могу.

Денис даже пригорюнился — почти натурально. Казалось, парнишка сейчас сядет в уголке и зальется горькими слезами.

— Я тебе не верю! — Роман вскочил и обвел остальных рукой с торчащим указательным пальцем. — И вы не верьте! Не смейте ему верить, слышите?! Вспомните, что я вам рассказывал! Вспомните, что он сделал!

— Он сделал это потому, что так написала она, — в голосе Корнейчук Роман к своему ужасу услышал плохо скрываемую зависть, и Таранов тотчас повернул голову и пристально на нее посмотрел, а Валерий уставился на потолок, дергая желваками. — Невероятно, что такое стало возможным. Одно дело, когда твою книгу читают, и совсем другое, когда она оживает.

— Упаси меня господь от твоих оживших книг, Вика! — с кривой усмешкой заметил Илья. — В Аркудинске на них населения не хватит. Особенно мужского пола. Я всегда удивлялся — и чего ты мужиков изничтожаешь в таких количествах и так затейливо…

— Чрезмерное насилие скрывает в себе огромный смысл, который только таким путем и можно донести до читателя! — взвилась Вика. — Оно как проводник, больше!.. оно вколачивает ключевую идею в мозг раз и навсегда, а твои книги — все насквозь искусственные, смерти ненастоящие и после них ничего не остается!..

— Важен не факт смерти, а ее процесс, — Оганьян извлекла из сумочки длинную тонкую сигарету и аккуратно ухватила ее пухлыми губами. — Когда сам процесс описан четко и ярко, и сама смерть воспринимается совершенно иначе.

— То есть, тебе важен не сам персонаж, а как он умирает?! — Илья фыркнул. — Ну, знаешь!..

— Господи, — устало сказал Роман, опуская руку, — какие же вы идиоты!

— Не слушайте его, — Денис сделал некий обнимающий жест, словно хотел заключить в объятия всех собратьев по перу разом. — Подумайте лучше о другом. Да, вы будете дописывать чужую книгу, книгу Ивалди, да, не всем наши с Ритой вещи нравились… но подумайте, что только вы можете создать вместе с нами! Вы можете вложить все в одну мертвую, трусливую страницу, наполненную сухими, скупыми, ломкими строчками, но можете написать две, три живых… сколько захотите. Закончите ее по-своему, закончите, как всегда заканчивали свои книги, докажите, что вы — это вы, а не кучка бездарей, трясущихся за свои шкуры! Докажите, что вы — настоящие! Ваши книги населены сильными персонажами, которых ничто никогда не останавливало, и разве хоть в одном, а то и нескольких ваших героях не изображали вы самих себя, не создавали те миры, тех существ и те обстоятельства, которые хотели бы пережить сами, которые близки вам, которые делают вас еще сильнее?! Подумайте об этом — другого шанса у вас никогда не будет, — его глаза заискрились зеленью, и голос стал низким, рокочущим, наполненным страстью и призывом, и протянувшиеся к людям руки окутало мягкое алое сияние. — Всего несколькими страницами вы можете открыть для себя дверь в удивительное или закрыть ее навсегда, но тогда вы действительно будете всего лишь бездарностями, которые писали о страшном и волшебном, лелеяли его, жили им, но струсили, когда встретились с ним лицом к лицу! Помните об этом!

— Не слушайте его! — закричала Рита, вскакивая и, повернувшись, заслонила собой улыбающегося Лозинского, преломив его пылающий восторженной, яростной зеленью взгляд. — Он вас…

— Тебя мы уже выслушали! — резко и зло перебила ее Елена. — Дай нам выслушать и его! Ты нас во все это впутала… у тебя вообще здесь нет права голоса! Заткнись и отойди!

Рита чуть пригнулась, и растерянность и страх мгновенно исчезли с ее лица, оно стало застывшим, холодным.

— Я-то может и впутала, но впутаться вам еще больше не позволю!

Юрий сделал попытку схватить ее за руку и оттащить в сторону — попытку, надо сказать, весьма осторожную, но Рита вдруг исчезла, словно ее снесло сильным порывом ветра, а вместо нее возник Савицкий, всем выражением лица не предвещая ничего хорошего, и Юрий поспешно дернулся назад, а Елена застыла, с испуганным потрясением глядя на пистолет в руке Сергея, как-то задумчиво нацеленный в пространство между ней и Семыкиным. Нечаев на очередное появление на сцене оружия не отреагировал совершенно, а Ксения взвизгнула:

— Вы с ума сошли?! Женщину застрелите?!

— Почему нет? — лениво поинтересовался Таранов. — Женщину, мужчину — любого, кто будет представлять угрозу. Между прочим, имею полное право. Каковы бы ни были обстоятельства, дом не ваш, вы здесь в гостях, вы здесь никто. Это частное владение, и в мои обязанности входит следить за безопасностью хозяйки. Так что уймитесь. Можете орать, что угодно, но подобных телодвижений больше не совершайте.