Я - подводная лодка ! - Николай Черкашин

Утром вошли в 3-й позиционный район. Сердце ноет. Хлобыстнул валокордина. Только уснул - боевая тревога. В чем дело? Рассвет, а лодка не может погрузиться - негерметичен газовый тракт РДП. После зарядки сгорела резина на газовой захлопке. Командир мрачнее тучи. На корпус полезли двое мотористов - менять прокладку. По закону подлости, именно в этот момент появляются цели. Сначала одна, потом акустик докладывает о другой. Кто? Сторожевик? Эсминец?

Мы сейчас на виду у каждого, кто проходит или пролетает мимо. Скрытность наша на волоске. Любой рыбак может донести, что наблюдает неизвестную (а это значит русскую) подводную лодку.

ЖАРА

17 июля пришла шифрограмма, которая вызвала всеобщее ликование. Нам велено встать на якорную стоянку в 55-й точке. Это северо-восточнее Кипра в десяти милях от кромки террвод. Даже не верится, что целую неделю мы можем наслаждаться солнцем, дышать сколько влезет морским озоном, спать как люди - без тревог и побудок на смены вахт. Да и подремонтироваться в спокойной обстановке - давняя мечта механика.

А наш недруг авианосец "Нимиц" пошел на отдых в Танжер.

В 55-й точке стоят наши: эсминец "Пламенный" и два средних десантных корабля. Боцман запросил по светосемафору "добро" войти на рейд. Командир эсминца - старший на рейде - предложил нам стать к нему на бакштов, то есть на привязь с кормы. Так и сделали, чтобы не возиться на ночь глядя с постановкой на якорь.

Ночью на мачте одного из десантных кораблей вспыхнул синий огонь знак того, что он заступил в дежурство по ПВО. Мы избавлены от этой повинности тем, что лишены начисто любых зенитных средств. На случай войны будут выданы переносные комплексы типа "Игла" или "Стрела". Успеть бы только получить... Успеть бы хоть один "орион" завалить. Они уже с вечера кружат над якорной стоянкой...

На эсминце горн играет спуск флага. Под заливистое курлыканье солнце медленно садится за кипрские горы. Днем их почти не видно. Но на фоне красного солнечного диска вдруг четко прорисовалась двугорбая вершина...

Ночь выдалась беспокойная - течение развернуло нас почти "бульбой" в борт эсминцу. Несколько раз играли тревогу и отходили во избежание навала настолько, насколько позволяли концы. А потом все повторялось сначала.

Утром снялись с бакштова, отошли и попытались стать на собственный якорь. Но у лебедки отвалился указатель длины якорь-цепи. Командир помянул с мостика матушку боцмана. Якорь-цепь травили по смычкам. Под килем - 70 метров. Экие пустяки после наших километровых глубин.

Сходили со старпомом на шлюпке, спущенной с эсминца, к десантным кораблям за новыми фильмами. Заодно облазили их сверху донизу. Черноморцы из Севастополя. В танковом трюме стоят три "шестьдесятдвойки", выкрашенные под цвет ближневосточных равнин - желто-зелеными пятнами. Танковый взвод и взвод морской пехоты. Изнывают ребята под своим раскаленным железом так же, как и мы.

От десантников пошли на эсминец в гости к командиру. Эсминец тоже черноморский, старый, выведенный из консервации по причине обострения международной обстановки. Неделю назад он конвоировал до Александрии теплоход "Украина" с интуристами на борту. Теплоход этот обстреляли, пытаясь захватить заложников, два палестинских катера под ливанским флагом.

Последние новости: "Нимиц" вышел из Танжера. Крейсер "Жданов" сопровождает наш первый авианосец "Киев" где-то северо-западнее Кипра. "Киев" совершает свой самый первый дальний поход - переход из Севастополя в Североморск, к новому месту службы. Говорят, что у нас могут взлетать с палубы пока что всего два летчика.

Пили чай в каюте командира эсминца. Вдруг долгий трезвон колоколов громкого боя.

- Что это? - спросил наш механик.

- Как что? - удивился командир эсминца. - Боевая тревога.

Мы уже отвыкли. Нам кажется, что если мы благоденствуем, то и весь мир благоденствует вместе с нами. Командир поднялся, мы распрощались и на свое любимое "железо".

Эсминец снялся с якоря и ушел на слежение за авианосцем "Америка". Мы же остались на рейде старшими. Хо-хо! Теперь никто не запретит нам купаться в море. Купание в открытом море категорически запрещено начальниками всех рангов. А вдруг кто утонет? Но разве можно удержаться от такого соблазна после северов, после многомесячного пекла в душных жарких отсеках не окунуть свои тела в самое лазурное из всех морей?

Главное, принять все меры предосторожности. Плавать будем попарно вдоль борта, так, чтобы не было видно с других кораблей. Из кормового отсека вытащили надувную шлюпку - назначили её дежурным спасательным плавсредством. На мостик поставили бойца с автоматом - на случай появления акул. Отвалили носовые рули глубины. С них, как с тумбы в бассейне, стартовала первая пара.

Мы нырнули вместе с Симбирцевым. Я надел резиновые очки от ПДУ (портативного дыхательного устройства). Вокруг и подо мной густая голубизна венецианского стекла. Жутковато при мысли, что ты посреди Средиземного моря и под тобой трехкилометровая бездна...

Борт подводной лодки, изрядно обросший ракушками, просматривается вперед метров на десять. А в глубину он и вовсе виден весь до самого киля. Вода скрадывает его истинные размеры и окургуживает его полукруглый обвод до обхвата большеразмерной трубы. Пронзительные солнечные блики пляшут по ободранному сурику. Очертания лодки крайне неустойчивы - все линии зыбки, дрожат, ходят из стороны в сторону... Воздух возносится чередой хрустальных шариков и шаров. Иногда они сливаются в сплошные пузырчатые шлейфы, будто за нами тянутся ленты диковинной серебристой икры. Вдруг что-то длинное черное извилистое стремительно взвинтило воду поодаль от меня. Инстинктивно бросился под борт лодки. Что это было - мурена? Морская змея? Средиземноморский угорь?

Симбирцев ничего не заметил. Может, померещилось? Но нырять как-то расхотелось...

На носовой палубе натянули тент и поставили столик для доминошников. Курорт, да и только! Конечно же, все пообгорели на жгучем солнце до красноты и теперь ходят в самодельных белых бурнусах из разовых полотенец, вправленных под пилотки, как скобелевские солдаты в Туркестане.

Мичман Маврикин, кок-инструктор, доложил, что из "сухой провизионки" исчезли две банки дрожжей. Это очень опасная пропажа, если учесть, что со времен погрузки продовольствия в шестом - седьмом отсеках "затерялся" ящик сахара. Братва вовсю готовится к встрече Дня флота и корабельного праздника. Брага, конечно, уже где-то заквашена. Найти её вовремя и уничтожить - наша задача.

Поставил "шаману" (шифровальщику) мичману Тарану 287 подписей в журнал учета уничтоженных шифрограмм. Затем поднялись с ним в надводный гальюн и жгли их в жестянке из-под маринованных огурцов. Сжигали по одному совсекретному листику, следя за тем, чтобы он сгорал дотла, чтобы за борт не улетел ни один клочок ни с одной цифирькой. Сжигали долго, так что металлические конструкции вокруг разогрелись, а вместе с ними и баллоны с ацетиленом, задвинутые в угол гальюна. Я стоял в дверях и сторожил, чтобы к нам никто не приближался. Таковы правила уничтожения секретных документов. Кажется, мы оба здорово угорели от бумажного дыма. Когда покончили с этим муторным делом, я открыл дверь ограждения рубки и шагнул за комингс подышать свежим воздухом. Волны захлестывали на корпус, приятно обдавая голые до колен ноги. Вдруг высокий захлест ударил в стальную дверь, дверь с размаху саданула меня в висок. Был бы удар чуть поточнее и посильнее, я бы непременно сыграл за борт. Течение здесь сильное, оно бы в считанные минуты отнесло бы меня далеко за корму. А поскольку лодка бьет зарядку, из-за выхлопного шума дизелей никто бы не услышал ни всплеска, ни криков... И труп бы не нашли. И записали бы в вахтенный журнал: "Капитан-лейтенант Черкашин пропал без вести в точке - широта... долгота..."