Мужики и бабы - Борис Можаев

- Я не сомневаюсь, - поспешно остановил его жестом Поспелов.

- Ах, не сомневаешься? Так что ж, проскочили мы эпоху всего за пять лет? А теперь давай собирай этих мужиков в новые фаланстеры?

- Ты не утрируй.

- Чего там утрировать! Сгонять до кучи со всего района всех мужиков дело нехитрое. Но для чего? В поход идти или работать? Объяви ты их хоть фабрикой, хоть колхозом, но если они сошлись по команде сверху, то это не работники, а едоки. Это уже было! Это отрыжка, или разновидность военного коммунизма: опять классовая борьба, борьба за власть... Бюрократия любит такую взвинченность - легче командовать. А что Ленин сказал? Простой рост кооперации обусловит и рост социализма, и более того - изменит нашу точку зрения на социализм. И он же опять напоминал нам, что если раньше главный упор делался на политическую борьбу, то теперь он переносится на мирную культурную работу. То есть надо создавать материальную основу, обеспечить себя от неурожаев, от голода и так далее. Богатство надо создавать! А это значит, через кооперацию надо приобщать в дело каждого рабочего или крестьянина, где он будет пайщиком в деле, то есть заинтересованным в прибылях своего кооператива. Выше прибыль - и заработок выше. А мы чего хотим? Долой продналог, да здравствует продразверстка! Приехали?

- Да, колхозом и коммуной в той форме, в которой они намечаются, управлять будет проще, - сказал Поспелов. - Ты позабыл историю с колхозом "Муравей"? Ведь они не хотели сдавать хлебные излишки, а везли их на базар.

- Зато у них урожай был высокий. Они работали хорошо. И решили подкупить еще инвентарь и лошадей. С государством расплатились сполна. Они же хозяева! Так пусть сами и распоряжаются излишками. Зачем же отбирать их?

- Вот это и есть отрыжка капитализма, торгашества.

- А то, чем занимаемся мы, называется бюрократическим головотяпством.

- Ты все же подбирай слова... Я, по-твоему, головотяп?

- Ты не обижайся, как девица красная. Я про дело говорю. Ленин требовал создания кооперации в общегосударственном масштабе. И называл это целой эпохой. А это значит - пора покончить с административным командованием. Главной задачей Ленин ставил, чтобы перейти ко всеобщей кооперации, полной переделке нашего аппарата, который никуда не годится и перенят нами от прежней эпохи. Вторая задача - культурная работа для крестьянства или экономическая цель, которая преследует создание именно кооперации, и больше ничего. И при кооперации были и колхозы, и коммуны, и ТОЗы - но все они были самостоятельными. Сами распоряжались своим делом через торговлю и продналог. Вот эту торговлю и продналог вы и хотите упразднить, ввести продразверстку, а там командовать, как при военном коммунизме. Вот в чем смысл всей затеи.

- Передовые идеи нашего времени требуют большей централизации и, прости за откровенность, ликвидации элементов капитализма.

- Я чую, кому ты подъелдыкиваешь, нападая на так называемые остатки форм капиталистического производства, то есть кооперацию. Вернулась мода третировать кооперацию, как в двадцатом году; она, мол, с капитализмом нас мирит. А мы не хотим. Мы-де передовее Ленина. Эти леваки всегда были "передовее" Ленина, по их собственной самоуверенности, только с голым задом оставались. А теперь и ты туда попер. Так хоть не ломай комедию! Видите ли, теория у них теперь передовая. Знаем мы эту теорию - по продразверстке соскучились. Испугались переделки аппарата; боитесь, как бы вас не заставили работать, а вы привыкли командовать.

- В таком тоне я спорить не буду, - обиделся Поспелов.

- Не хочешь - не надо. Тогда давай пить!

Озимое пил водку не глотая, - в широко раскрытый зев опрокидывал стопку и коротко выдыхал. Его крутая шея и бритая голова наливались кровью, он заметно хмелел и становился все мрачнее.

- Я ведь чего тебе про эту продразверстку гудел... Меня ж после ранения списали в продотряд в двадцатом году. У-ух, нагляделся я на мужицкие слезы и наслушался бабьих воплей. Пришел в губком - переведите, говорю, в милицию. Не могу я с бабами воевать. Лучше за преступником гоняться стану. Уважили... Вроде бы душой отошел с той поры. И вот тебе - опять заставляют мужиков трясти.

- Будь философом, Федор. Смотри на жизнь проще. История не стоит на месте. У нее бывают приливы и отливы. Один период сменяется другим. Какой бы ни был бурный водоворот, пройдет. Все успокоится и станет на свои места.

- Эх, Мелех! Тебе что поп, что попадья... Лишь бы служба шла. Ты из чиновников. Ваш брат иной закваски. В минуту жизни трудную ты увильнешь. А мне хана. Я мужик. Нас судьба не милует, а бьет по лбу.

В самый сочельник Андрея Ивановича Бородина позвали в сельсовет.

- Сказали, чтоб немедленно притить, - докладывал от порога рассыльный Колепа, щуплый подросток в подшитых растоптанных валенках и в полушубке с отцовского плеча.

- А что там стряслось? - спросила Мария Васильевна.

- Говорят, собранию готовят, - ответил Колепа.

Андрей Иванович ушел прямо со двора - скотину убирал, - толком даже не переодевшись.

Возле сельсовета его встретил Федорок Селютан.

- И ты заседать? - спросил мрачно, нагнув голову. Того и гляди, лбом сшибет. - Заодно с этими обдиралами, в бога мать!..

- Не тронь богородицу, атаман. Ноне все-таки сочельник. Кто тебе не угодил? Что там за сборище? - кивнул на сельсовет.

- Зенин с Кречевым... сороки, Ротастенький, Левка Головастый - вся голова сопатая. Эх, волю бы мне! Я их, мать перемать... И ты прешь туда? Ну, Андрей, мотри! - Федорок скрипнул зубами и хватил кулаком по колену.

- Да что ты злобишься? Пошто собрались, спрашиваю?

- Щи варить да блох на м... давить! Чего спрашиваешь? Сам не знаешь?!

- Не знаю! - заорал Бородин. - Прилип как банный лист к известному месту. Отчепись!

Но Федорок ухватил его за отворот полушубка, пригнул к себе и совсем по-другому, морщиня лоб, как от головной боли, кривя и кусая губы, словно боялся расплакаться, хрипло выдавил:

- Андре-ей! Они, это самое... Иудину команду сколачивают - своих мужиков громить. Кула-ачить!

- Откуда ты знаешь? И тебя за этим вызывали?

- Меня-то? Меня, как апостола Петра, заставляют отречься.

- От кого? Среди нас вроде бы Христа нету.

- Да ты что, с неба свалился? - Федорок оглянулся - нет ли кого. - Зятя моего забрали... Из Гордеева. Говорят - он Сталина портрет подпортил. А тот ни ухом, ни рылом. Знать, говорит, не знаю, не ведаю. А эти, - Федорок кулаком погрозил в сторону сельсовета, - требуют, чтоб я осудил его на собрании. Выступил, значит. Вроде бы отрекся от него. Приперли меня... За грудки хватают. А я вроде бы онемел. Мычу, словно язык проглотил. Иди, говорят. До вечера тебе срок даем. Очнись. И заяви членораздельно, иначе пеняй на себя. Вот я и собрался к тебе сходить, посоветоваться. Ан ты сам туда топаешь.

- Погоди меня! Я скоро обернусь. - Бородин легким поскоком, как тренированный конь, взлетел на высокое крыльцо и скрылся за дверью.

В сельсовете за обширным Левкиным столом, залитым чернилами и по краям заваленным газетами да брошюрами, сидел Сенечка Зенин и что-то писал. Кречев примостился сбоку, тянул шею к нему, как гусь, заглядывал в исписанный листок. Остальные активисты разместились вдоль стен по лавкам. Накурено было так, что сизый дым заволакивал дневной свет и над подоконником стелился слоями, как подвешенная кисея.

Бородина встретили так, словно на допрос вызвали: Зенин, отложив ручку, строго смотрел на него, подслеповато щурясь, задрав нос; сороки, Якуша, Левка - вся публика притихла и глядела на него так же строго, с вызовом, и только один Кречев сутулился, курил, пряча глаза.

- Товарищ Бородин, вы, как председатель комсода, за последнее время увиливаете от своих общественных обязанностей, - говорил Зенин прокурорским тоном. - Вам известно, что в связи с объявлением сплошной коллективизации мы имеем право привлечь вас к ответственности как союзника чуждых элементов?

- Это от чего же я увиливал и в чем союзничал с элементами? - спросил Бородин, нарочно глядя на Кречева, будто спрашивал его сам председатель, а не этот самозванец. Но Кречев по-прежнему глядел себе под ноги и курил.

Сенечка стал горячиться, повышать голос:

- Не прикидывайтесь невинной овечкой! Вы пришли в Совет, главный орган власти на селе. И давайте не разыгрывать тут сцены из детской игры - я, мол, вас не знаю и слов не понимаю.

- Вот пусть эта власть и спрашивает меня. А вам отвечать не стану.

- Я - секретарь партячейки!

- Вот и ступай туда и пытай своих партийцев, а я - беспартийный.

- Ну чего ты выдрючиваешься? - поднял голову Кречев. - Тебе ж русским языком говорят - увиливать теперь нельзя. Сам знаешь - какое теперь время.

- Дак от чего я увиливаю?

- Он еще спрашивает! - Сенечка усмехнулся и покачал головой. - Пленум по выявлению кулаков на предмет обложения индивидуалкой сорвал? Сорвал. Кто помог помещику Скобликову смотаться, уйти от расплаты? Не вы ли, товарищ Бородин? Кто увильнул от конфискации имущества кулака Клюева?